Из ресторана выдворили последних посетителей. Вестибюль опустел. Появилась сонная уборщица с ведром воды и шваброй. Она стала мыть пол, лениво водя тряпкой по шахматному пластику.

Георгий подошел к дежурной. Ее склоненная золотая корона даже не шевельнулась.

— Вот что, — сказал Георгий, — надо устроить этого человека. Он прилетел из-под Мурманска. Ему необходимо отдохнуть.

— Мест нет, — бесстрастно ответила девушка.

— Места всегда есть. Бронированные, невостребованные и вообще пустые номера, на всякий случай. У него важное дело.

— Странно вы рассуждаете. — Женщина подняла голову. — Вам всем свои дела надо как получше сделать. А я будто не на работе. Я тоже должна свое дело исполнять. Как можно бронированные места отдать? Это не положено.

Хорошо уже и то, что она вступила в контакт. Обычно они до разговоров не снисходили. Разве что тишина и ночная пустынность побуждали к общению.

— А вот человек в обход начальства, ни у кого не спросившись, прилетел в Москву нужное дело отстаивать. И вы бы ему в помощь сотворили чудо — сделали бы разок что не положено.

— У нас каждый день такие случаи. Я ему сразу говорила: поезжайте в сельскохозяйственную. Там с вечера места были.

— Так ведь человек в Москве впервые, ничего не знает.

— Может, и вы в Москве впервые?

— Наоборот. Потому и пострадал, что часто езжу. Думал, встречу здесь Светлану — либо Наумовну, либо Фаддеевну, обе меня знают, ночевать пустят, а завтра я любую бумажку им представлю.

— Светлана Фаддеевна на пенсию ушла, а Светлана Наумовна в декрете.

Она опять погрузилась в свои деловые книги.

Пока шел разговор, ихтиолог крадучись, шажками подбирался к барьеру и теперь уже снова плашмя лежал на нем, тоскливо поводя глазами.

— Значит, чудес не бывает? — спросил Георгий.

Дежурная вздохнула и выбросила на барьер бланк:

— Номер-люкс на одного. Шестирублевый.

Игреньков взревел и упал грудью на бланк:

— Я первый… Я с шести часов тут… Моя очередь…

— Минуточку, — сказал Георгий, — одну минуточку…

Он знал, что, если попросить, в комнату поставят раскладушку.

— Какую еще минуточку, какую минуточку? — Игреньков судорожно прятал от Георгия бланк. — Ишь, нашелся зубы заговаривать. Моя очередь — и все!.. — Он неверными от волнения руками вытащил паспорт: — Чем у вас тут писать? Где? — Всей своей глыбой, облаченной в душное, негнущееся пальто, он оттеснял Георгия от барьера: — А то, понимаешь, ему… Под мою марку самому пролезть… Они все такие. Они хоть кого заговорят…

— Кто «они»? — негромко спросил Георгий. Его охватило знакомое веселое бешенство. — Кого это вы, имеете в виду?

— А вот таких, чересчур пробойных, вроде тебя…

Георгий положил перед дежурной свое командировочное удостоверение:

— Номер должен быть предоставлен в первую очередь мне.

Он, конечно, получил в свое владение эту вполне современную комнату, с кроватью, покрытой жестким, как доска, пенопластным матрасом, с низеньким, неудобным столом и подвесным секретером, норовившим свалиться на колени тому, кто вздумал бы за ним работать.

В номере был еще диванчик, также покрытый пенопластом.

Георгий вымылся под душем в маленькой ванной комнате. Потом он положил на тумбочку папиросы, спички, «Вечерку», томик рассказов Брэдбери и вытянулся на постели. Полежав немного, понял, что не заснет. Не потому, что было жестко, — Он привык ко всякому; не потому, что сквозь заискренные стекла светилась Москва, и не потому, что основательно подремал в самолете.

Сознание, что этот грубиян всю ночь просидит в вестибюле, перестало доставлять ему удовольствие. Сейчас именно эта мысль мешала ему уснуть. В конце концов Георгий натянул брюки, накинул пиджак и вышел в коридор. Он надеялся, что женщина с золотыми волосами сжалилась над приезжим. Но корона сияла над очередным гроссбухом, а Игреньков, беспомощно свесив руки и открыв рот, спал в кресле.

«Храпеть будет, собака», — горестно подумал Георгий.

Удивленная дежурная пожала плечами и выписала дополнительную квитанцию. Разбуженный Игреньков долго не понимал, что ему предлагают. Он рысцой вбежал в номер, когда Георгий уже лежал в постели, быстро разделся, свалился на пенопластный диванчик и заснул, как младенец, глубоко и неслышно.

А Георгий еще курил и читал страшные рассказы Брэдбери.

В министерстве мягкие ковровые дорожки в коридорах, блеск паркета и увлечение последних лет — растения на подоконниках. Не чахлые «ничьи», а пышные, ухоженные, цветущие. И теплые запахи — смолистый дух натертого паркета, пряный — крепкого чая, сладкий — мужского одеколона, — стойкие запахи, создающие постоянную атмосферу, в которую окунулся Георгий, выйдя из бесшумного лифта.

Встретила его знакомая секретарша заместителя начальника главка — когда-то тоненькая девочка Ирочка, теперь усыхающая Ирина Николаевна, по которой Георгий отмечал изменения женской моды. В прошлый его приезд прическа Ирины вздымалась над головой в виде воздушной башни, поперечно-полосатая шерстяная юбка колыхалась колоколом. Сейчас из-под низкой гладкой челки Георгию улыбались удлиненные египетские глаза, а плоские бедра обтягивала монолитная кожаная юбка.

За эти годы сменилось несколько заместителей, а Ирочка оставалась на том же месте, и в ее судьбе не происходило никаких перемен.

В один из своих приездов Георгий пошутил:

— Все никак не выберете, Ирочка. Самого лучшего выбираете…

Он тотчас пожалел о своих словах. Ирина ответила очень искренне и горестно:

— Где там выбирать! За любого пошла бы. Так все надоело. Сосватайте кого-нибудь. Армяне, говорят, хорошие мужья.

— И даже из Москвы уедете?

— А что ж, там у вас круглый год солнце, фрукты, цитрусы.

В Армении холодные зимы, цитрусы там не растут, и далеко не все армяне — хорошие мужья, но Георгий не разубеждал Ирину Николаевну. Пусть верит в обетованную страну.

От секретарши Георгий узнал, что Дмитрий Дмитриевич приедет к трем, что с импортным оборудованием сейчас трудно, что вопрос этот должен решаться в отделе. Туда переданы все бумаги, и там Георгия ждут к одиннадцати.

В отделе тоже с самого начала сказали, что с импортным оборудованием сейчас трудно. Завотделом даже сказал: безнадежно.

— Сейчас, к концу года, когда все резервы практически исчерпаны…

Ему было скучно говорить об этом. Чтоб его оживить, Георгий рассказал, как ловят на Гюмете молодых лососей. Тотчас к столу начальника подтянулись два сотрудника, одетых в ослепительные куртки.

Рассказав про снасть и наживку — обыкновенный кусок белой клеенки, про силу сравнительно небольших лососей, срывающих рыбаков в воду, Георгий вернулся к вопросу о тепловозах.

— Где Варвара Петровна? — снова заскучал начальник отдела.

— В протокольной части, — ответил сотрудник в коричневой куртке.

— А почему у вас не троллейное решение? — спросил другой в точно такой же куртке черного цвета.

В кабинет вошла женщина в платье с оголенными руками и белым кружевом на груди. Георгию она помешала. Он только что начал объяснять, что сечение тоннеля не дает иных возможностей тяги, кроме аккумуляторной, и по привычке стал набрасывать схему на бумаге. Карандаш запнулся, и Георгий умолк.

— Вот, Варвара Петровна, это товарищ из Армении по вопросу тоннеля Гюмет — Аван.

— Помню. — Женщина села в кресло. Она взглянула на лист бумаги, лежащий перед Георгием, а потом строго посмотрела прямо ему в глаза. — Что-нибудь надо придумать.

Георгий рассердился. Придумывайте. Очевидно, от него ждали объяснений, понятных даже детям. Ну, пожалуйста. Электровозы у нас заряжаются на определенную емкость. Зарядки хватает на восемь-девять километров. А нам уже сегодня надо проходить одиннадцать — тринадцать. Кое-что экономим на спуске. Вытягиваем до четырнадцати. Но это риск.

— Вы же ведете проходку не с двух точек?

— С одиннадцати. Пробиваем шахты.