— Это для чего еще? — зло спросил Георгий.

— Нужно, — сухо ответил Амо.

Приткнувшись на самом краешке сиденья, он заставил Ваче петлять по каменистому бездорожью к неожиданно зеленой лужайке. Там он велел шоферу остановиться и проворно выпрыгнул из машины.

— Идите сюда, — позвал он Георгия и Оника, — идите, идите! — настойчиво потребовал он, когда Георгий недовольный и раздраженный, а Оник заинтересованный оказались возле него. Амо заговорил зло и убежденно: — Видите? На этом месте сорок деревьев стояло. Корни — вот! Как буйволиные ноги. Трактор чуть не сломали. Вытащили эти корни. Землю как стол ровную сделали. Все как надо. А люди стволы взяли. Кто убыток потерпел? Если Ванецян трактор сумел достать, если люди за трактор заплатили, кому от этого плохо? Государству? — Он обернулся к Онику: — Ты что, хочешь узнать, сколько копеек Ванецян съел? Время будешь на это тратить? Государство на твоей зарплате больше потеряет…

Потом он повернулся к Георгию:

— Так шаляй-валяй сделать — иди бери кому надо, — с нашим народом не пойдет. Еще срубить, может, и срубили бы, а корчевать никто не захочет. И деревья быстро увезли, потому что деньги платили, — это тоже знайте… Убытку никому нет, как хотите… Ну, будьте здоровы!

Приложив два пальца к выгоревшей фуражке и не дожидаясь ответа, мастер пошел напрямик к месту своей работы, а Ваче, ругаясь сквозь зубы, долго выводил машину по бездорожью на шоссе.

— Ты видел? — сказал Оник. — Философию подводит под свои махинации!

Георгий не разделял его оживления:

— Вот тебе и заголовок для фельетонов — махинации с философией. Только не очень старайся, а то ведь философия довольно убедительная.

— Тебя она убедила?

— Меня убедил результат.

— Значит, ты доволен?

— Чем я могу быть доволен? — устало сказал Георгий. — Еще не создано море, а вокруг него уже грязь. Амо Бекоян двадцать пять лет на наших стройках — опытный, нужный работник, содержит семью своего погибшего брата-фронтовика. А теперь надо его с работы снимать или на другой объект переводить. В конце концов пострадает дело.

— Значит, ты жалеешь, что это вскрылось?

— Жалею.

— Серьезно? Или чтобы меня завести?

Георгию спорить не хотелось:

— В этом деле разберутся без меня, а стройка не пострадала — даже выиграла. Люди, купившие деревья, довольны, хотя на что им эти деревья, никому — и в том числе им самим — не известно. И что за важность, если при этом Ванецян словчил…

— Вот интересно бы уточнить, как…

— Какого черта мы так любим все уточнять? Меня в данном случае больше интересовали бы побудительные причины. Объяви ты, что эти деревья дают бесплатно, может, никто бы их и не взял. Этому Ванецяну не в сельской конторе сидеть, а торговой фирмой руководить.

— Вот где ему сидеть. — Оник сложил пальцы решеткой.

— Ах, как любим мы обличать, изобличать, наказывать! Ну, я понимаю, по необходимости, преступников. А то ведь из любви к искусству. Вызвать, выведать у человека какой-нибудь факт, фактик и тянуть за него, как за ниточку. Да еще гордимся: как же, преступников изобличили, государственное дело сделали!

— Останови машину, — дернулся с места Оник. — Ты слишком высоко ценишь свой душевный комфорт. И не разыгрывай передо мной толстовца.

Георгий удержал его:

— Ну, прости. Это я в основном не про тебя. На меня все эти вещи нагоняют хандру. Выпьем со мной отвальную. По крайней мере я потом скажу, что журналист пил на мой счет.

В управлении секретарша положила перед Георгием кучу бумажек. Пришел Симон.

— Поехали ко мне, проводишь, — сказал Георгий.

— Не могу. У меня монтажники приезжают, а общежитие не готово.

— Все равно ты его за два часа не достроишь.

— А ты договорись с председателем горсовета. У них там два новых, еще не заселенных дома. Пусть даст что-нибудь на две недели.

Георгий снял трубку. Симон напряженно следил за разговором. Он не умел управлять своим лицом. Вслед за Георгием он то убеждал, то уговаривал, то возмущался. Когда разговор был окончен, Симон даже потряс головой, чтобы вернуть деловое, отчужденное выражение. Георгий был сердит и непреклонен. Он не принимал никаких отговорок. Для монтажников получено полуподвальное помещение в одном из новых домов. За это Георгий обещал поддержать в Совете Министров проект горсовета о подведении линии ТЭЦ к одному из новых пригородов.

Симон еще пытался отказываться, но Георгий не стал его слушать, а пошел к выходу, подталкивая Симона вперед. По дороге он прихватил Самвела Арамяна, утрясающего в Гидрострое какие-то очередные дела. Он сколачивал компанию дружественных людей, с которыми будет приятно выпить вина и преломить хлеб.

Самвел лукаво щурился:

— Посмотрим, посмотрим твою новую квартиру.

После слова «новую» он сделал паузу и подмигнул Онику и Симону. Симон отвел глаза. Оник, который не терпел никакой пошлости, отвечал непонимающей, холодной улыбкой. Но Самвелу это было нипочем. Тонкостью души он не отличался, но был надежным другом, однополчанином, человеком проверенного мужества. Он все же расшевелил компанию. Все гоготали, шумели, с удовольствием рассаживались у стола, как и положено мужчинам, предвкушающим еду и отдых после рабочего дня.

А в другой комнате, забившись между тахтой и шифоньером, тихо причитала Эвника:

— Ах, Георгий, ах, Георгий, сегодня ты уезжаешь, в доме ничего нет! Что ты выдумал, для чего ты их привел!..

— Пустяки, — уговаривал ее Георгий, — ну поставь что-нибудь на стол. Свои же люди.

— Я совсем не одета, плохо себя чувствую, ах…

В этом «ах» были и досада и упрек.

— Что тут такого? Ну, привел. Готовила же ты что-нибудь?

— Ничего я не готовила. Левик у товарища обедал. Две котлеты остались, думала — тебе разогреть. Чемодан еще надо собрать. Разве так делают!..

— Ну, открой консервы, — сказал Георгий, — у нас всегда были консервы.

Этого не следовало говорить. Она заплакала. Георгий вышел к гостям и сам стал рыться в холодильнике. В конце концов они просто выпили вина без закуски. Молодой инженер, которого Георгий тоже прихватил из управления, вызвался сбегать за хлебом, но Георгий его не пустил. Разрезали на части большое зеленое яблоко, которое вынул из кармана Самвел.

А потом Эвника появилась в столовой — нарядная и смущенная. Тихо ахнула, увидев Симона и Самвела, метнулась в кухню, принесла две котлеты, кусочек сыру, немного маринованного перца. Быстро сбегала к соседке за хлебом, достала где-то зеленого луку.

— Вот что значит хозяйка! — кричал Самвел. — Появилась женщина — и все в порядке.

Эвника подсела к Симону, налила ему вина. Он терялся от ее подчеркнутого внимания, молчаливо благодарил, прикладывая руку к груди, но начало отношений было положено.

Самвелу Эвника раза два улыбнулась, сощурив темные понимающие глаза, укоризненно покачала головой при какой-то его вольной шутке, и Самвел распустил павлиний хвост, заиграл голосом, заворчал бровями.

Все поехали провожать Георгия на аэродром. Конечно, это было ни к чему. Обычно он уезжал без всякой помпы. Нина с утра укладывала ему в портфель смену белья, пару рубах, и он отправлялся в поездку прямо с работы.

— Как можно без провожатых? — возмутилась Эвника. — Ты же не бродяга бездомный.

Было смешно смотреть, как перед недельной разлукой Самвел широко размахивает над головой соломенной шляпой, а Эвника прижимает к глазам платочек. Но все были чуть навеселе, растроганы, и даже Оник, пожав руку Георгию, сказал проникновенно:

— Насчет того дела не беспокойся. Придержим до твоего приезда.

А Георгий был уже далеко от беспокойства такого рода. Он сидел в мягком, удобном кресле. Из-под его ног убегала земля. Впереди был праздник. Москва — всегда трудный, шумный праздник.

Еще недавно он мечтал повезти Эвнику в Москву. Ей этого очень хотелось. Но перед вылетом он сказал ей: «А стоит ли ехать в твоем положении?» Он давно понял, что с ее беременностью что-то не так. Но то, что Эвника упорствовала, сейчас, пожалуй, было к лучшему. На обратном пути он заедет к Нине и детям. Об этом Эвника знать не должна. Она воспримет его поездку как трагедию. Он ничего не хотел от нее скрывать, но полная откровенность между ними не получилась. Жаль, конечно.