Он понимал, чем тронуть Георгия, и бессовестно этим пользовался. Да и сам Георгий отлично видел, что Оник его «покупает», но тем не менее оттаял, заулыбался, хотя и знал, что перемычка сомкнется еще не так скоро, потому что рабочая сила, машины и прочая техника опять на какое-то время переброшены на строительство ТЭЦ и другие более важные объекты.

Отдав дань восхищения мастерству строителей, Оник вернулся к интересующей его теме.

— А деревьев нет! — деловым голосом сказал он.

Действительно, островки курчавой темной зелени исчезли. Котлован точно расширился. Только по берегам будущего моря трепетал под ветром позолоченный осенью кустарник.

— Мне здесь деревья и не нужны.

Георгий снова стал злиться.

Они спустились к тоннелю, где бетонированная труба уже нацелилась на беззаботно прыгающую по камешкам речку. Амо Бекоян вышел из тоннеля, щурясь от солнца. Георгий позвал его в машину. Мастер отдал какие-то распоряжения загорелому дочерна малому, отряхнул пыль с широких брючин и легко просунулся на сиденье.

— Как жизнь? — спросил Георгий.

Амо пожал плечами:

— Будьте вы здоровы. А нам что делается!

— В деревню поедем, — распорядился Георгий. — Ванецян сейчас там?

Амо Бекоян был невозмутим.

— А где он должен быть? Найдем.

Следовало выждать встречи с Ванецяном или хотя бы предоставить инициативу Онику, но Георгий не утерпел:

— Деревья убрали?

Амо готовно ответил:

— Убрали. Что же им было делать — убрали.

— Пни выкорчевали?

— Кажется, так… Вроде трактор пригоняли, работал тут…

— Куда деревья дели?

— Меня не касается. Ванецяна дело. Их земля.

Оник предостерегающе положил руку на плечо Георгия.

— Уходит эта деревня, а? Чувствуется, верно?

— Не знаю, — пробурчал Георгий. — По-моему, живут как жили…

Над деревней плавал острый дымок осени. К нему примешивался хмельной запах брожения. Досыхали рассыпанные по крышам персики, яблоки, разрезанные и присоленные помидоры. Во двориках на расстеленных холстах желтела пшеница. С балконных балок свисали алые гирлянды перца и зелени, нанизанные на нитки стручки фасоли и ломтики баклажанов. Навалом лежали на верандах розовые и желтые тыквы. Люди привычно готовились к зиме. И все-таки деревня не жила, а доживала. Уже давно здесь не поправляли каменных заборов, и они стояли выщербленные, кое-где обвалившиеся. Почернели, покосились балки жилищ — к чему менять? Несколько лет уже идут разговоры о переселении.

Машина запетляла по улицам. Сквозь поредевшую зелень показались покинутые дома, из которых по-хозяйски вынули оконные рамы и двери.

Ванецян сидел в конторе. Встреча и пожимание рук прошли в молчании.

— Пожалуйста, пожалуйста! — бормотал Ванецян, стаскивая к столу колченогие стулья и скрипучие табуретки.

Оник разглядывал плакаты о благотворном влиянии подсолнечного жмыха (о нем здесь даже не слышали) на надои молока и о преимуществе калийных удобрений при выращивании сахарной свеклы, которую в этих краях никогда не выращивали. На стене висело объявление, что каждый желающий получить деревья может обратиться в сельсовет с заявлением. Деревья раздаются безвозмездно. Оник щелкнул по стене, и внимательный Ванецян понимающе закивал головой:

— Хорошо, хоть с этим делом кончили…

— Много было желающих? — спросил Оник.

Ванецян вздохнул:

— Не так, конечно… но все-таки были…

— А для чего люди брали эти деревья?

— Дерево всегда нужно…

— А все-таки?

— Бывает, строятся люди. Кто не хочет в городе, в квартире жить, тому землю дают. Камень камнем, а без куска дерева тоже невозможно…

Объясняя, Ванецян изредка поглядывал на дядю Амо. Тот сидел безразличный, даже как будто сонный.

Георгию надоели эти дальние походы.

— Вы продавали деревья? — спросил он.

Ванецян мгновенно сжал кулаки, закусил нижнюю губу и закачался на стуле. Губы его прошептали беззвучные ругательства, несколько облегчившие его душу, после чего он принялся стучать кулаком по голове:

— Ай дурак, ай осел, ай сумасшедший!.. Сколько раз говорил: для чего людям помогаешь? Что потерял — что ищешь? Не знаешь ты этот народ! Так тебе и надо, Ванецян, ты своего добился, Ванецян!..

— Хватит! — оборвал его Георгий. — Давай криво сядем — прямо скажем. Деньги с людей брал?

Уставившись в одну точку, Ванецян изливал на чьи-то головы свои беззвучные поношения. В разговор осторожно вступил дядя Амо:

— Я, конечно, в стороне, меня не касается. Но какие тут могут быть деньги? Конечно, если трактористу что-нибудь дали…

Ванецяна снова прорвало:

— Это люди? Тьфу на этих людей! Ванецян последнюю рубаху снял… Бегал как собака, пот проливал… Сколько деревьев не дал погубить, с корнем вынес… Пусть все прахом идет, пусть!

— Правду говоришь, — часто закивал головой маленький, аккуратный старичок. Он с самого начала присутствовал в комнате — не то сторож, не то счетовод. — Правду говоришь, — еще раз подтвердил он, — только и то скажи, что не куда-нибудь, а на свой новый участок вывез…

— А не все равно? — закричал Ванецян. — Сколько мне жить осталось? Умру — с собой не возьму. Все на земле останется!

— И это правду сказал, — согласился старик.

Оник почувствовал подкрепление:

— Ну как, отец, многие брали деревья?

— Почему не взять? Брали…

— И ты взял?

— Мне не нужно. — Старика распирало довольство. — Я теперь горожанин. Я теперь государственный служащий. Сторож гастронома.

— А ты знаешь, кто брал?

— А что тут знать? Рядом у Арменака — полный двор.

Во дворе у Арменака лежали аккуратно обтесанные стволы. Сам он, тощий, жилистый, настороженно обводил посетителей близко посаженными глазами.

Первым шел Георгий. Оник дипломатично придерживался позади Ванецяна и мастера Амо.

— Строиться будешь, Арменак? — поздоровавшись, спросил Георгий.

Хозяин неопределенно пожал плечами.

— Посмотрю, — уклончиво сказал он, — кто знает…

— А кто должен знать, кроме тебя? — Георгий терпеть не мог вековую, ничем сейчас не вызванную крестьянскую скрытность.

— Для чего ему строиться, — тут же сообщил словоохотливый старичок, незаметно очутившийся уже рядом с Георгием, — у него сын квартиру получил, и сам он ходил квартиру смотреть. Верно я говорю, Арменак?

Арменак вздохнул.

— Так на что тебе этот лес?

— Мало ли на что… Пусть лежит… Пригодится…

— Ты за него деньги платил?

Оник с досадой махнул рукой. Не так надо было спрашивать. Сколько платил — вот правильная постановка вопроса.

— Не платил, — решительно ответил Арменак.

— Значит, совсем бесплатно получил?

Арменак молча смотрел в землю.

Затянувшееся молчание прервал равнодушный голос Амо Бекояна:

— За трактор немного давал?

Арменак оживился:

— За трактор давал.

— Сколько?

Арменак опять опустил глаза в землю:

— Сколько сказали, столько дал. У них спросите.

— А кому давал? — настаивал Оник.

Арменак кивнул на Амо Бекояна:

— Он деревьям хозяин…

— Сам не знает, что говорит, — презрительно пожал плечами мастер Амо. — Какое мне дело до ваших деревьев? Я от этих дел за три километра.

Но крестьянин, расставшийся с деньгами, знает, в чьи руки они перешли.

— Тебе давал, — настойчиво повторил Арменак. — Разве я один платил? Геворк Балаян, Сероб Саакян тоже в городе будут жить, а деревья купили…

— Сказали, дешево дают, — все захотели взять, — вздохнул старичок.

— Ну и дураки! — не сдержался Георгий. — Умные за расчистку территории еще и сами получили бы…

Оник не прочь был покопаться в этом деле, но Георгий решительно зашагал к машине. Ванецян извлек из кармана пиджака кипу бумажек, настойчиво совал их то Георгию, то Онику, пока Амо Бекоян не оттолкнул его, сказав что-то сердито и коротко. Потом мастер тоже сел в машину и сам отдал распоряжение Ваче:

— Здесь спускайся. Прямо к реке.