Меня заводят в процедурную, садят на кушетку.

Не задают никаких вопросов - сразу закатывают рукав, перетягивают руку выше локтя.

Берут кровь.

Одна медсестра уходит, другая раскрывает заранее подготовленную карту, уточняет из нее мои данные - вес, рост, группу крови. Отвечаю на автомате.

— Дата последних месячных? - Она держит наготове ручку, готовясь сделать еще одну запись, а когда я слишком долго молчу, поднимает голову, вопросительно и уже с неприятным нажимом повторяет: - Когда у вас были последние месячные, Вероника Александровна?

— Пятнадцать недель назад.

Она приподнимает брови, но видимо вовремя вспоминает негласные указания на мой счет, потому что воздерживается от комментариев.

Делает запись.

Предлагает чай, от которого я отказываюсь.

Олег остался в машине - когда мы подъехали, он даже не вышел из салона. Могу поспорить, что, когда здесь со мной закончат, ему точно так же вернут меня обратно как вещь. А что будет потом?

— У вас отрицательная группа крови, - говорит медсестра, заставляя меня отвлечься от ужасных картинок самого ближайшего будущего. - Вы ведь знаете, какие это риски, тем более при первой беременности. Как можно быть такой беспечной.

Я моргаю.

Нахожу взглядом телефон на ее столе и протягиваю к нему руку. Быстро, резко, пока она не успела понять, что я задумала, хватаю его и отхожу на расстояние. Жаль, что не могу сбежать, потому что даже этот десяток шагов дается тем крохотным запасом сил, который мне удалось накопить, пока я сидела здесь и изображала марионетку.

— Вероника Александровна? - Медсестра хмурится и приподнимается над столом. - Положите на место мой телефон.

Я не сразу соображаю, что он заблокирован.

Бессмысленно тычу пальцем в иконку замка на экране и скулю как избитая собака.

Это проклятое чувство полной беспомощности и обреченности.

Вот я, а вот - подготовленный специально для меня угол, из которого нет выхода.

— Помогите мне, - смотрю на медсестру и, наплевав на гордость, на то, что ноги снова простреливает адский спазм, опускаюсь перед ней на колени. - Умоляю, пожалуйста… Помогите мне. Мой муж… он хочет убить меня.

Я плачу и тихонько вою.

Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Ты не можешь быть таким жестоким.

— Я хочу просто уйти, пожалуйста… - Я заглядываю ей в глаза как грязная побитая сука. Плевать, все равно. Пусть думает что угодно. - Просто… откройте дверь и разрешите мне уйти. Я никому ничего не скажу. Обещаю. А потом… обязательно, клянусь, я вас отблагодарю… Вы ведь можете. Умоляю вас, пожалуйста…

Она часто и ошарашено моргает.

Не каждый день ей в ноги бросаются жены олигархов с просьбами о помощи.

— Вы в порядке? - спрашивает она и, когда я пытаюсь подобраться ближе, трусливо отступает. - Может… позвать кого-то?

Позвать?

— Позвоните в полицию, - умоляю я. - Просто позвоните и скажите, что мне очень нужна помощь, что меня держат…

Мои попытки разбиваются об резкий хлопок входной двери.

Это не Олег - уверена, он так и не вышел из машины и не собирается это делать. Но шаг определенно мужской. Мне почему-то страшно оглянуться. Может, я просто отчаянно, до последнего хочу верить, что случится какое-то чудо - и сейчас там, как тогда в Риме, позади окажется мой Меркурий.

И весь этот кошмар закончится.

— Что происходит, черт подери?! - шипит Абрамов. У него характерный выговор, который ни с чем невозможно спутать.

Это конец.

Я бессильно скребу ногтями пол, когда он хватает меня под руку и в один рывок ставит на ноги. Но мой внутренний стержень окончательно сломан, во мне больше нет опор, и как только шавка в белом халате пытается отойти - меня снова опрокидывает навзничь.

— Проклятье! Семенова, не стой столбом - позови санитаров!

«И смирительную рубашку?» - мысленно спрашиваю я.

Медсестра перепугано переводит взгляд на Абрамова, на меня и снова на него, а потом, получив новую порцию крика, опрометью бросается в коридор. Ее белые тапки беззвучно шлепают мимо меня, и я ловлю себя на мысли, что именно этот звук и этот их вид станет моим личным постоянным кошмаром - как ужасное напоминание о собственной беспомощности.

Абрамов усаживает меня на кушетку, не особо деликатничая. Наверное, Олег в двух словах описал «всю сложность» ситуации, иначе с чего бы этому человеку обращаться с женой своего главного спонсора как с вонючей бродяжкой из подворотни?

Он подтягивает стул и усаживается поблизости.

В гробовой тишине кабинета слышно только его противное сопение сквозь сжатые трубочкой губы.

— Дайте воды, пожалуйста, - прошу я, потому что во рту очень сухо, и даже зубы как будто прилипают друг к другу.

Он даже не шевелится.

Боится, что стоит на секунду отвести от меня взгляд - и я тут же растворюсь как невидимка?

— Я правда очень хочу пить, - прошу я.

До двери отсюда - шагов двадцать. Если бы даже могла бегать как раньше - вряд ли успею сделать это достаточно стремительно и незаметно. Но можно попытаться. Наверное.

Хотя нет… Поздно. Дверь открывается – и на ее пороге вижу двух крепких парней, больше похожих на вышибал из ночного клуба с сомнительной репутацией, чем на работников медицины. Первый вопросительно поглядывает на Абрамова, его напарник загораживает проход.

Доктор, придирчиво оценивая мое состояние, еле заметно отрицательно качает головой.

Мы так и сидим в полной тишине еще несколько каких-то абсолютно безразмерных минут, а потом Абрамов, как будто только теперь вспомнил о моей просьбе, наливает в стакан воды из бутылки и ставит ее на медицинский стол рядом со мной. Как будто боится, что, если хотя бы случайно до меня дотронется - тут же станет соучастником.

Я больше ни о чем не прошу, как ребенок радуясь хотя бы тому, что у меня есть целый стакан минералки - и пузырьки газа щекочут ноздри, вызывая желание расплакаться навзрыд, а потом от души посмеяться в лицо всем своим бедам.

Медсестра с результатами появляется спустя минут тридцать. Все это время я «развлекаю» себя тем, что отсчитываю время вслед за секундной стрелкой красивых настенных часов. Возможно, и они тоже куплены на деньги Олега. В какой-то степени все здесь - его собственность, поэтому он так любит возить сюда свои «игрушки». Даже не сомневаюсь, что аборт Рите делали тоже здесь. Как, возможно, и другим до нее, кому хватило ума залететь от богатого мужика в расчете устроить себе сладкую безбедную жизнь.

— Вы беременны, Вероника, - говорит Абрамов, вставая со стула.

Я даже не тружусь поднять голову.

— Нужно сделать УЗИ, точно определить количество недель. Возможно…

Он все-таки вздыхает, видимо заранее понимая, что услышит от своего благодетеля в ответ на очевидное - моя беременность уже перешагнула все сроки возможных абортов. А Абрамов еще не успел подумать над моральной стороной дела: на что он готов пойти ради исполнения прихоти Олега и хватит ли ему духу поставить на кон жизнь и здоровье пациентки.

— Я точно знаю свой срок, - с трудом, но все-таки произношу я.

Нахожу в себе силы заглянуть в его побледневшее и покрытое потом лицо. Что же, по крайней мере, во всем этом аду я точно горю не одна - для Абрамова сегодняшний вечер тоже станет очень серьезным испытанием.

— Мне нельзя делать аборт, - продолжаю давить на все его самые болезненные точки. - Я здорова. И у меня отрицательный резус при первой беременности. Если вы сделаете как он хочет, то либо убьете двух невинных людей, либо убьете одного и сделаете бесплодной другую. Клянусь… я никогда вам этого не прощу. Даже если сдохну - на том свете обязательно расскажу, чем вы отличились. Уверены, что стоит так рисковать ради сомнительной финансовой перспективы?

Конечно, никакая она не сомнительная, но меня несет, и я говорю все, что приходит в голову, лишь бы зацепить его за самое больное.

— Сколько таких услуг вы уже оказали моему мужу? - Я пристально смотрю ему в лицо, уже почти не думая о тормозах. Хуже уже все равно не будет. - Десяток? Больше?