Я медленно, опираясь на трость, хожу по коридору. Макс еще два часа назад написал, что прилетел и уже в такси. Здесь с ним, конечно, ничего не может случиться, но маленькая часть меня все равно паникует. Несколько дней назад мне приснился абсолютно ужасный сон, и я до сих пор не могу выбросить его из головы. Наоборот - спустя время начинаю четче видеть то, что не замечала сразу после пробуждения.

В том сне ко мне пришел Олег и, улыбаясь в своей излюбленной постановочно-театральной манере, сказал: «Он погиб, девочка, и Красную шапочку больше некому вырывать из моих зубов». Я все пыталась понять, почему же Красная Шапочка, но ответа на этот вопрос так и не нашла.

Но отчетливо поняла, что тему «профессии» Макса нужно обязательно обсудить. Обсудить и поставить на ней точку. В мире полным-полно вещей, которыми он может заниматься, не рискуя своей жизнью. Нам не нужны роскошные квартиры, заграничные курорты и все остальное.

Мне нужен только он - живой, здоровый, рядом. Точка.

Я чувствую его до того, как замечаю. Это какая-то мистика, но скорее всего дело просто в моих настроенных только на его волну рецепторах, которые безошибочно узнают любимый запах - немножко терпкий, немножко дымный, немножко горький, но все равно почему-то бесконечно сладкий. Я даже толком еще ничего не понимаю, а ноги уже сами разворачивают на сто восемьдесят градусов, взгляд устремляется в затемненную закатной порой часть коридора. Здесь гуляет еще пара посетителей, которые тоже почему-то поворачивают головы именно в ту сторону, куда тянет и меня саму. Я бы уже давно побежала, полетела к нему, как окончательно больная, но хромота не дает этого сделать. Успеваю только шагнуть раз или два, всеми силами опираясь на трость, чтобы не грохнуться от переизбытка чувств.

На этот раз он приехал с цветами. Не здоровенным букетом а-ля «для Инстаграм-богини», а маленькой, плотно набитой ландышами соломенной корзиной. Ландыши. В конце ноября. А еще на этот раз он в темных потертых джинсах, узкой, как вторая кожа, черной «водолазке» и массивных темно-красных кроссовках. Волосы немного взъерошены, на лице темная щетина, от которой я, кажется, уже успела стать зависимой. Когда? Наверное, в одной из прошлых жизней.

— Привет, Планетка. - Он обнимает меня так крепко, что я едва успеваю вдохнуть.

Одной рукой обвивает талию, тянет на себя, пока я беспомощно болтаю ногам в воздухе, а потом аккуратно «приземляет» на свои кроссовки. Так я хотя бы немного дотягиваюсь к нему ростом, хотя все равно приходится задирать голову.

— Вкусно пахнешь, Меркурий. - Никого не стесняясь, сую нос куда-то ему в шею, громко втягиваю запах сначала носом, потом ртом. Как будто пробую его на вкус, получаю свою личную дозу жизненно важного вещества.

В ответ его пальцы на моей талии сжимаются сильнее, кожа на крепко сжатых челюстях натягивается.

— Планетка, я не думаю, что даже глубоко понимающие и терпимые ко всему европейцы одобрят, если я начну вести себя как неандерталец, потому что ты прям напрашиваешь.

Я тихонько мурлыкаю, только теперь заново чувствуя себя живой, а не просто телом, в котором усилиями воли вынуждена поддерживать жизнедеятельность. Несколько минут вот так и стоим, обнимая друг друга как ненормальные, как две половины, которые не могут нормально существовать далеко друг от друга. Где-то за спиной Меркурия даже слышу итальянскую речь - практически не понимаю, о чем она, но интонация явно одобрительная. Даже на секунду чувствую себя героиней голливудской мелодрамы, в конце которой воссоединению героев аплодируют стоя все присутствующие.

— Пойдем, - шепчет на ухо Макс.

Продолжает придерживать меня за талию, забирают из моей руки трость и медленно, чтобы мне не было больно, переставляет свои ноги вместе со стоящими поверх моими. Такими темпами до моей палаты мы добираемся категорически медленно, но зато вдвоем. И я чувствую каждое мгновение особенным, только нашим. Как будто мне нужно было пройти через все это, чтобы теперь чувствовать особенный, немного горький вкус нашего счастья.

— Где ты взял ландыши? - до сих пор не могу поверить, что в корзинке самые настоящие цветы - удивительно душистые и большие. Их аромат сразу заполняет собой каждый уголок.

— Нет ничего невозможного для человека с интеллектом. - Он осторожно опускает меня на пол, помогает добраться до тумбы, но не мешает мне делать тот минимум, который я могу сделать без посторонней помощи.

Поворачиваюсь, одновременно прижимаясь бедрам к тумбе.

Он так близко, что сердце моментально уходит в пятки, хотя на этот раз ни один его палец не касается моего тела. Мы просто рядом друг с другом и смотрим друг на друга, как будто только теперь получили на это официальное разрешение.

— Я накрасила ресницы, - зачем-то говорю я и тут же смущенно прикрываю рот рукой.

— Я вижу, - тихо говорит он. Протягивает руку и осторожно проводить пальцем по кончику ресниц.

У него крупные ладони с длинными пальцами и шершавой кожей, но это самое нежное касание, которое только может существовать. Неудивительно, что я впадаю от него в состояние, близкое к трансу - прикрываю глаза и на цыпочках тянусь вперед, пока ладони сами не упираются в его широкую грудь. Под тонкой тканью хорошо чувствуется каждая мышца, каждый удар сердца.

— Я боялась, что ты можешь не вернуться, - озвучиваю свой самый сильный страх. - Что что-то случится или ты просто решишь не связывать свою жизнь с хромо…

Он не дает закончить.

Я даже не сразу понимаю, как его рука быстрым змеиным движением обхватывает мой затылок и притягивает к себе, словно какой-то плод с ветки.

Второй рукой плотно прижимает к тумбе.

Фиксирует так надежно, что даже если бы в моей голове промелькнула безумная мысль сбежать - я бы все равно не смогла этого сделать. Но сейчас я абсолютно покорена им, абсолютно послушна, как будто быть частью него самого - самая естественная вещь в мире.

Мои губы раскрываются навстречу.

Я почти хнычу от нетерпения почувствовать поцелуй, но его все нет. А когда медленно разлепляю веки - его лицо нависает над моим, пока ладонь медленно перемещается с затылка на щеку, а большой палец припечатывает нижнюю губу особенно невозможным собственническим движением.

— Малыш, давай ты перестанешь говорить глупости. - Он не просит - он требует. - Мне никогда не была нужна балерина, или прима, или любая другая «звезда». Мне нужна ты - это единственное в тебе, что мне важно.

— Получаюсь, тебе нужна вся я, - почему-то очень смущаясь, шепчу в ответ. И когда провожу языком по пересохшим губам, задеваю его палец.

Макс вздрагивает, нервно сглатывает.

Через его тело словно пропускают ток, который в ответ ударяет и меня саму.

— Нас отсюда точно выпрут, - еще пытается шутить Меркурий, но голос выдает его с головой.

— Мы ничего такого не делаем, - с внезапной игривостью подначиваю я.

Мы как будто играем в пинг-понг, перебрасывая друг другу инициативу. И с каждой подачей градус напряжения только растет.

— Твой взгляд, Планетка, можно распечатать и продавать в магазине для взрослых как самый сумасшедший афродизиак. - Он выдавливает из себя немного натянутую улыбку. - Мне вдруг стало пиздец как грустно, что я не видел его раньше.

Я знаю, что нам нужно поговорить о прошлом. Совершить взаимное очищение - рассказать обо всех совершенных ошибках, о ночах, которые мы проводили «не там», о словах, которые не рискнул сказать, о мыслях, которые гнали от себя гнали. Невозможно просто взять и закрыть глаза на прошлое, потому что оно сделало нас теми, кто мы есть сейчас. Но обо всем этом мы поговорим потом. Чуть-чуть позже.

Меркурий сжимает мои ягодицы, надавливает пальцами на кожу, как будто хочет оставить на ней вечные отпечатки - несмываемые, как тату. Медленно забирает ткань халата, пока я вздрагиваю, как нецелованная девчонка. Только на минуту чувствую острую боль в груди, когда понимаю, что его взгляд уже падает на мои обнаженные, все еще безобразно синие после операции ноги.