— Сабуров уже сказал тебе страаааашную… - Олег зловеще выпучивает глаза и корчит пальцы, словно страшила из детского мультика, - правду? Про вашего с ним выблядка?

Я закрываю глаза, мобилизирую остатки всех внутренних резервов, но даже этого недостаточно, чтобы сдержать стон. Каждый раз, когда его поганый рот пачкает память о моем малыше, я жалею только об одном - что не обладаю суперспособностью убивать только мыслью Согласилась бы обменять хотя бы разовую возможность на всю свою никчемную жизнь.

— Или… погоди… - Он прищуривается, как будто пытается прочесть что-то по моему лицу. - Не сказал?

— Олег, ты обещал мне не касаться этой темы никогда. - Раз он все время на пустом месте напоминает мне все мои грехи, то почему это не могу делать я? - Мы заключили договор.

— Да идты ты на хуй со своими договорами, - он откровенно смеется мне в лицо. - Выш выблядок не сдох, девочка. Я просто отдал его законному отцу.

Ощущение приближающегося сердечного приступа настолько реальное, что я корчусь от боли за ребрами и медленно сползаю по стенке на пол, не в силах взять себя в руки.

Нет. Это не может быть правдой, потому что Олег никогда не говорит правду. Везде, где можно соврать - он соврет. Придумает самую изощренную, самую немыслимую ложь, в которую поверят все вокруг.

Он просто хочет меня помучить.

Минотавр решил переделать лабиринт, когда понял, что его пленница выучила каждый угол и даже научилась расставлять ловушки. Ему мало причинять мне физические страдания, потому что я больше недостаточно отзывчива к боли, поэтому пришел черед садистских моральных издевательств.

— Я тебе не верю! - Кричу и закрываю уши руками.

Я не позволю ему отравить меня сомнением.

Он ведь только этого и ждет, ради этого плетет свои мерзки паутины лжи - чтобы мы с Меркурием запутались в них и снова потеряли друг друга.

Мой сын мертв.

Я видела его маленькое синюшное тело на резиновой перчатке противного голубого цвета. Он ни разу не открыл глаза, не издал ни единого звука, даже когда я, балансируя на грани сознания и беспамятства, умоляла его не уходить. Мой малыш был таким слабым…

— Да ладно, - Олег присаживается передо мной на корточки и щелкает пальцами, как перед глухой собакой, пытаясь привлечь ее внимание. - Ты правда не догадывалась? Даже не думала обо всех этих… странных совпадениях?

— Ты чудовище, - отгораживаюсь от него руками, но он все равно слишком близко, и его разрушительная энергия, от которой я все эти годы успешно защищалась, находит брешь в моей броне. Я чувствую, как внутри все наполняется тошнотворной гнилостной тьмой и от подкатывающей к горлу тошноты сбивается дыхание. - Ты просто монстр. Я тебя ненавижу. Я тебя презираю, Олег.

Даже его имя жалит язык. С куда большим удовольствием я обозвала бы его всеми доступными ругательствами, перечисляла одно за другим до тех пор, пока не задеревенел бы язык, и даже после этого продолжала.

— Тебя правда никогда не интересовало, откуда у твоего ёбаря появился ребенок? - Олег точно не собирается закрывать тему. Будет давить до тех пор, пока я не начну умолять прекратить. - И то, что его выблядок родился примерно тогда же, когда и твой? Или как ты думала? Что он параллельно с тобой трахал какую-то другую тёлку? Знаешь, он раньше так и делала - утром с одной, вечером - с другой. В этом мы с ним вообще ни хрена не отличаемся, только уровень моих сосок всегда был выше и лучше, а он таскался с разными разъёбаными шмарами. Но… нет, девочка, не в этот раз.

Я снова пытаюсь отодвинуться, но стена противно упирается в позвоночник.

А Олег приближается все ближе, снова хватает меня за волосы и задирает мое лицо к своему, видимо, чтобы наслаждаться моим страданием со всех сторон и в макро-фокусе.

— Ты лжешь. - Мотаю головой, чтобы вырваться, но только слышу, как трещат волосы, которые так и остаются в его сжатом кулаке. - Ты мерзкая тварь. Самая мерзкая тварь на свете.

— Нет, девочка, я говорю правду. Клянусь. - Он даже крестится, но делает это с такой похабной рожей, что я искренне не понимаю, почему Господь прямо в эту же секунду не покарает его небесным огнем за богохульство. - А вот Сабуров тебе пиздит. Вы же виделись, да? А, ладно, заткнись, все равно будешь врать как всегда. Ты не способна быть честной, ты вся соткана из фальши, как красивое кольцо с огромным сверкающим камнем, который на поверку отказывается просто хорошо охраненным куском бутылочного стекла.

Я пытаюсь отогнать от себя предательские мысли о том, что у Макса действительно маленький сын. Я не помню его возраст, но по фото он как раз похож на двухлетнего. И если это так, то тогда его мать должна была забеременеть уже после того, как мы с Меркурием решили быть вместе. Почему я раньше об этом не думала? Сработала самозащита? Моему подсознанию так хотелось верить, что хотя бы один мужчина в моей жизни любил меня целиком и всем сердцем, что я просто запретила себе видеть очевидные нестыковки, которые превращали мою красивую сказку в обычное скучное кино.

— Или ты правда думала, что сможешь нагулять ребенка, принести его и… что?

Олег ослабляет хватку, но только для того, чтобы сжать пальцы еще сильнее, когда я, почувствовав глоток свободы, попытаюсь вырваться. Треск рвущихся с корнем волос заставляет крепко сжать зубы, но слезы все равно наворачиваются на глаза.

— То есть по твоей убогой блядской логике, я должен был взять твое наёбыша, помыть его, отчистить, дать ему свою фамилию и воспитывать как своего? Ника, ты реально тупая охуевшая пизда, если так думала, хотя все это время я считал тебя просто хитрой и расчетливой тварью.

Он резко таранит стену моим затылком и на несколько долгих минут я теряю слух и зрение. А когда понемногу «выплываю» в реальность, Олег смотрит на меня красными от бешенства глазами. Таким мерзким я его никогда не видела. Жаль, что нет сил даже для плевка ему в лицо.

Он бьет меня по щекам, чтобы привести в чувство, а чтобы голове беспомощно не упала на грудь, продолжает удерживать ее за волосы, словно боксерскую грушу.

— Я забрал мелкого выродка и отдал его папаше. - Олег скалится, как безумная псина. - Вернул сраный подарочек, о котором не просил. Это стоило мне кучи бабла, но, поверь, смотреть как он корчился от боли, когда я сказал, что его выродок свел тебя в могилу, было гораздо более дорогим удовольствием. Примерно таким же, как смотреть сейчас на тебя, когда с твоих заблеваных розовой ватой глаз, девочка, начинают спадать шоры и в твоей голове впервые за долгое время зреет стоящий вопрос: а почему же он ни хуя мне не сказал?!

Мне абсолютно нечего ему ответить, даже если бы у меня вдруг возникло глубокое желание устроить с этим монстром в словесную перепалку. Ему не нужны ответы, ему не нужен диалог - только смотреть, как я буду мучиться. Вот его наркотик. Поэтому он так боится меня потерять - где еще он так быстро найдет замену?

— Ты все врешь, подонок.

Странно, но именно сейчас, когда его противная тьма проникла мне под кожу и заполнила вены, я чувствую себя абсолютно свободной от страха. И больше не думаю, прежде чем сказать, подбирая правильные слова, с аптекарской точностью отмеряя эмоции.

И Олег тоже это понимает, потому что, всматриваясь в мое лицо, перестает улыбаться.

— Перестань это делать, - шипит он, запрокидывая мою голову все больше и больше, словно собирается сломать шею. - Прекрати, Ника.

— Прекратить что? - Я триумфально, из последних сил, широко улыбаюсь. - Ненавидеть тебя? Презирать? Желать тебе смерти?

Он заносит руку и тыльной стороной ладони наотмашь хлещет меня по лицо. От силы ударов моя голова болтается в стороны, и я начинаю кашлять, потому что захлебываюсь кровью из разбитых десен. Но даже когда он заканчивает и я снова с трудом прихожу в себя, мне хватает безрассудства продолжать улыбаться. Только теперь к ответной злости на его лице добавляются нотки паники.