Уцелевшие бросились на площадь Карусель; оттуда одни побежали по набережной, другие — по улице Сент-Оноре, и все кричали: "Убивают! Нас убивают!"

Недалеко от Нового моста появились основные силы восставших.

Во главе войска два человека ехали верхом, а за ними следовал третий, и, хотя он шел пешком, казалось, он тоже руководил действиями повстанцев.

— Ах, господин Сантер! — закричали беглецы, узнав по огромному росту в одном из всадников пивовара из Сент-Антуанского предместья, кому большущий конь фламандской породы будто служил пьедесталом.

— Сюда, господин Сантер! На помощь! Наших братьев убивают!

— Кто? — спросил Сантер.

— Швейцарцы! Они в нас стреляли, а мы-то чуть не целовались с ними!

Сантер обернулся к другому всаднику.

— Что вы на это скажете, сударь? — спросил он.

— Черт побери! — воскликнул второй всадник с заметным немецким акцентом; это был невысокий господин с коротко подстриженными светлыми волосами. — Кажется, есть у военных такая поговорка: "Солдат должен быть там, где стрельба и канонада". Поспешим же и мы туда, где стреляют.

— С вами был молодой офицер, — обратился к бегущим третий человек, шагавший пешком вслед за всадниками. — Что-то я его не вижу.

— Он упал первым, гражданин представитель, и это большое несчастье, ведь до чего храбрый был молодой человек!

— Да, это был храбрый молодой человек! — немного побледнев, подтвердил тот, кого называли представителем. — Да, это был храбрый молодой человек. И отомстить за него мы должны жестоко! Вперед, господин Сантер!

— Я думаю, дорогой Бийо, — ответил Сантер, — что в таком важном деле необходимо призвать на помощь не только мужество, но и опыт.

— Согласен.

— Вот я и предлагаю поручить общее командование гражданину Вестерману, ведь он настоящий генерал и друг гражданина Дантона; я первый готов ему подчиниться как рядовой солдат.

— Как хотите, — согласился Бийо, — лишь бы мы немедленно двинулись вперед.

— Вы принимаете командование, гражданин Вестерман? — спросил Сантер.

— Принимаю, — коротко ответил пруссак.

— В таком случае — командуйте!

— Вперед! — крикнул Вестерман.

И огромная колонна, остановившаяся было на несколько минут, снова двинулась в путь.

В ту минуту как ее авангард выходил на площадь Карусель через арку улицы Эшель и через набережную, дворцовые часы пробили одиннадцать.

Возвратившись во дворец, Рёдерер встретил камердинера, разыскивавшего его по поручению королевы; Рёдерер и сам хотел с ней переговорить, понимая, что в эти мгновения именно она представляла по дворце истинную силу.

Поэтому он очень обрадовался, когда узнал, что она ждет его в укромном месте, где они могли бы поговорить с глазу на глаз и без помех.

Он поспешил подняться вслед за Вебером.

Королева сидела у камина, повернувшись к окну спиной.

Услышав, как отворяется дверь, она торопливо обернулась.

— Ну что, сударь?.. — спросила она, не уточняя, что именно ей хотелось бы узнать.

— Королева изволила меня вызвать? — отозвался он.

— Да, сударь; вы одно из первых должностных лиц в городе; ваше присутствие во дворце — надежная защита для монархии, вот почему я хочу у вас спросить, на что мы может надеяться и чего нам следует опасаться.

— Мало на что, ваше величество, можно надеяться, а вот опасаться нужно всего!

— Значит, народ решительно наступает на дворец?

— Его авангард — на площади Карусель, он ведет переговоры со швейцарцами.

— Переговоры? Но я приказала швейцарцам отвечать на силу силой. Неужели они склонны к неповиновению?

— Нет, ваше величество, швейцарцы готовы умереть на своем посту.

— А мы — на нашем, сударь; так же как швейцарцы — солдаты на службе у короля, короли — солдаты на службе у монархии.

Рёдерер промолчал.

— Неужели я имею несчастье быть иного мнения, чем вы? — спросила королева.

— Государыня, — объяснил Рёдерер, — у меня будет мнение лишь в том случае, если ваше величество окажет мне милость спросить его.

— Сударь, я его спрашиваю.

— Я буду говорить со всею откровенностью человека убежденного, ваше величество. По моему мнению, король обречен, если он останется в Тюильри.

— Но если мы не останемся в Тюильри, то куда же нам отправиться? — воскликнула королева, испуганно поднявшись.

— В настоящее время существует только одно убежище, способное защитить королевскую семью.

— Какое, сударь?

— Национальное собрание.

— Как вы сказали, сударь? — изумленно моргая, переспросила королева, словно не веря услышанному.

— Национальное собрание, — повторил Рёдерер.

— И вы полагаете, сударь, что я стану о чем-нибудь просить этих людей?

Рёдерер промолчал.

— Раз уж существуют враги, сударь, то я предпочитаю тех, что атакуют нас в открытую, нежели тех, что стремятся исподтишка ударить в спину!

— В таком случае, ваше величество, вы должны решить: идти вам навстречу восставшему народу или отступить в Собрание.

— Отступить? Неужели нас совсем некому защитить и мы вынуждены отступать, даже не открыв огонь?

— Не угодно ли вашему величеству, прежде чем принять окончательное решение, выслушать рапорт человека сведущего, чтобы знать, на кого вы можете рассчитывать?

— Вебер, сходи за кем-нибудь из дворцовых офицеров, приведи сюда либо господина Майярдо, либо господина де Лашене, либо…

Она едва не сказала: "Либо графа де Шарни", но осеклась.

Вебер вышел.

— Если ваше величество соблаговолит подойти к окну, вы сами сможете судить о том, что происходит.

Королева с нескрываемым отвращением сделала несколько шагов к окну, отодвинула занавеску и увидела площадь Карусель, а также Королевский двор, которые были запружены восставшими с пиками.

— Боже мой! — вскричала она. — Что все они здесь делают?

— Я говорил вашему величеству: они ведут переговоры.

— Но они уже во дворе!

— Я счел своим долгом выиграть время, чтобы дать вашему величеству возможность принять решение.

В это время дверь отворилась.

— Входите! Входите! — крикнула королева, еще не зная, к кому обращается.

Вошел Шарни.

— Я здесь, ваше величество, — доложил он.

— A-а, это вы! Мне не о чем вас спрашивать: вы уже высказали мне недавно свое мнение о том, что нам остается сделать.

— А что вам, по мнению господина де Шарни, остается сделать? — осведомился Рёдерер.

— Умереть! — воскликнула королева.

— Вот видите, ваше величество, мое предложение все-таки предпочтительнее.

— Клянусь, не знаю, — в отчаянии призналась королева.

— А что предлагает господин Рёдерер? — спросил Шарни.

— Отвести короля в Собрание.

— Это, конечно, не смерть, но это позор! — заметил Шарни.

— Слышите, сударь?! — воскликнула королева.

— А нет ли какого-нибудь среднего решения? — спросил Рёдерер.

Вебер шагнул вперед.

— Я маленький человек, — заявил он, — и знаю, что с моей стороны неслыханная наглость говорить в подобном обществе; однако, возможно, моя преданность подсказывает мне выход… может быть, обратиться к Собранию с просьбой прислать депутацию для обеспечения безопасности короля?

— Ну что же, на это я согласна… — сдалась королева. — Господин де Шарни, если вы одобряете это предложение, прошу вас передать его королю.

Шарни поклонился и вышел.

— Следуй за графом, Вебер, и принеси мне ответ короля.

Вебер удалился вслед за графом.

Присутствие Шарни, сдержанного, сурового, преданного, было для Марии Антуанетты — если не как королевы, то уж во всяком случае как женщины — жестоким укором, и ее охватывала дрожь всякий раз, как она его видела.

Кроме того, она, возможно, предчувствовала, что грядущее готовит ей страшное испытание.

Вернулся Вебер.

— Король согласен, ваше величество, — доложил он. — Господа Шампион и Дежоли сию минуту отправляются в Собрание передать просьбу его величества.