— Нет, вы только посмотрите! — вскричала королева.

— Что такое, ваше величество? — спросил Рёдерер.

— Что они делают?!

Наступавшие в это время вылавливали одного за другим швейцарцев.

Рёдерер взглянул в окно; однако прежде чем он сообразил, что происходит, прогремел пистолетный выстрел, а затем в ответ на него грянул оглушительный залп.

Дворец содрогнулся до самого основания.

Королева вскрикнула, отступила на шаг, однако, не имея сил противостоять своему любопытству, снова вернулась к окну.

— Вот видите! Видите! — продолжала она; взор ее горел. — Они бегут! Они обращены в бегство! Почему же вы говорили, господин Рёдерер, что у нас нет другого средства, кроме Собрания?

— Не угодно ли будет вашему величеству сделать милость последовать за мной? — предложил Рёдерер.

— Смотрите! Смотрите! — продолжала королева. — Швейцарцы вышли со двора и преследуют их… О! Площадь Карусель свободна! Победа! Победа!

— Пожалейте себя, ваше величество! — продолжал настаивать Рёдерер. — Ради вас самих следуйте за мной!

Королева опомнилась и пошла за синдиком.

— Где король? — спросил Рёдерер у первого попавшегося им навстречу камердинера.

— Король в галерее Лувра, — доложил тот.

— Туда-то я и хотел проводить ваше величество, — обращаясь к королеве, заметил Рёдерер.

Королева пошла за ним, не имея ни малейшего представления о намерении своего провожатого.

Галерея была забаррикадирована и перегорожена на трети своей длины; ее обороняли две или три сотни человек; они могли перебежать в Тюильри по перекидному мосту, и последний отступающий одним ударом ноги сбросил бы этот мост вниз.

Король стоял у окна вместе с г-ном де Лашене, г-ном Майярдо и еще шестью дворянами.

Он держал в руке подзорную трубу.

Королева выбежала на балкон: она и без подзорной трубы сразу увидела, что происходит.

Армия повстанцев приближалась плотной и длинной колонной, занимая всю ширину набережной и теряясь вдали.

Через Новый мост в ряды жителей Сент-Антуанского предместья вливались восставшие из предместья Сен-Марсель.

Все колокола Парижа неистово били в набат, большой колокол собора Парижской Богоматери перекрывал своим басом их бронзовый перезвон.

Палящие лучи солнца искрились тысячами брызг, отражаясь в стволах ружей и наконечниках копий.

Потом, подобный далекому громовому раскату, донесся глухой грохот катившихся пушек.

— Ну что, ваше величество? — спросил Рёдерер.

Позади короля столпилось около пятидесяти человек.

Королева долгим взглядом окинула окружавших ее людей, будто пытаясь проникнуть в сердце каждого из них, чтобы понять, на что она могла рассчитывать.

Не говоря ни слова, несчастная женщина в растерянности, не зная, к кому обратиться и о чем молить, взяла на руки сына, показывая его офицерам швейцарцев, офицерам национальной гвардии, дворянам.

Это была уже не королева, требующая трона для своего наследника, а мать, отчаянно метавшаяся в огне с криком: "Мой мальчик! Кто спасет моего мальчика?"

Тем временем король тихо переговаривался с синдиком Коммуны или, скорее, Рёдерер повторял ему то, что уже сказал королеве.

Вокруг обоих венценосных особ образовались две резко разделившиеся группы: те, кто составлял окружение короля, были сдержанны, деловиты, они, по-видимому, были склонны поддержать мнение, высказанное Рёдерером; столпившиеся вокруг королевы молодые офицеры были возбуждены: горячились, размахивали шляпами, хватались за эфесы шпаг, протягивали руки к дофину, коленопреклоненно целовали край платья королевы, клялись умереть за ее величество и ее сына.

Благодаря царившему вокруг нее воодушевлению королева немного воспряла духом.

В эту минуту окружавшие короля воссоединились с теми, кто обступил королеву, и король, со свойственной ему невозмутимостью, оказался центром обоих кружков. В этой невозмутимости и заключалось, возможно, его мужество.

Королева выхватила пару пистолетов из-за пояса г-на Майярдо, командира швейцарцев.

— Ну же, государь! — воскликнула она. — Настала решительная минута, когда вы должны себя показать или умереть среди ваших друзей!

Это движение королевы привело к тому, что воодушевление присутствовавших достигло апогея; все ждали от короля ответа, приоткрыв рот и затаив дыхание.

Молодой, прекрасный, отважный король, с горящим взором и подрагивающей от волнения губой, ринувшись в бой с пистолетами в руках, быть может, вернул бы себе удачу!

Итак все ждали, надеялись.

Король взял пистолеты из рук королевы и вернул их г-ну Майярдо.

Затем он повернулся к синдику Коммуны.

— Так вы говорите, сударь, что мне следует отправиться в Собрание? — спросил он.

— Да, государь, таково мое мнение, — с поклоном ответил Рёдерер.

— В таком случае, господа, — сказал король, — здесь нам больше делать нечего.

Королева вздохнула, снова взяла дофина на руки и, обращаясь к принцессе де Ламбаль и г-же де Турзель, сказала:

— Идемте, сударыни, раз этого хочет король!

Этим она словно сказала всем остальным: "Я вас бросаю".

Госпожа Кампан ожидала королеву в коридоре, через который та должна была пройти.

Королева ее увидела.

— Подождите меня в моих апартаментах, — приказала она, — я к вам приду сама или пришлю за вами, чтобы отправиться… Один Бог знает куда!

Склонившись, она шепнула г-же Кампан на ухо:

— Ах! Как бы я хотела очутиться в башне на берегу моря!

Покинутые дворяне переглядывались, словно спрашивая друг друга: "Неужели мы пришли сюда умереть за этого самого короля?"

Господин де Лашене понял значение этих взглядов.

— Нет, господа, за монархию! — молвил он. — Человек смертен, принцип бессмертен!

Что же касается оставляемых на произвол судьбы женщин — а их было немного, — то те из них, кто, отлучившись из дворца, возвратился туда ценой неслыханных усилий, были совершенно подавлены.

Они, словно мраморные статуи, застыли по углам коридоров и вдоль лестниц.

Наконец король соблаговолил вспомнить о тех, кого он покидал.

Он остановился на нижней ступеньке лестницы.

— А что же станется со всеми теми, кого я оставил наверху? — спросил он.

— Государь, — ответил Рёдерер, — они беспрепятственно смогут проследовать за вами. Ведь они в обычном платье и потому могут пройти через сад.

— Да, вы правы, — согласился король. — Идемте!

— Ах, господин де Шарни, — обратилась королева к графу, ожидавшему у садовой калитки с обнаженной шпагой, — зачем я не послушала вас третьего дня, когда вы советовали мне бежать!

Граф ничего ей не ответил; подойдя к королю, он предложил:

— Государь, не угодно ли вам будет поменяться со мной шляпами, чтобы вас не узнали?

— Да, вы правы, — согласился король, — из-за этого белого пера… Спасибо, сударь.

Он взял у Шарни шляпу и отдал ему свою.

— Сударь, — спросила королева, — грозит ли королю опасность во время этого перехода?

— Вы же видите, ваше величество, если такая опасность возникает, я делаю все, что в моих силах, чтобы отвести ее от того, кому она грозит.

— Государь, — обратился к королю капитан швейцарцев, отвечавший за беспрепятственный проход короля через сад, — вы готовы?

— Да, — отвечал король, надвинув на лоб шляпу Шарни.

— В таком случае, — предупредил капитан, — выходим!

Король пошел вперед в окружении швейцарцев, шагавших с ним в ногу.

Вдруг справа послышались громкие крики.

Толпа взломала ворота Тюильри, расположенные рядом с кафе Флоры, и, зная, что король направляется в Собрание, хлынула в сад.

Человек, похоже возглавлявший всю эту банду, нес вместо знамени отрезанную голову, надетую на острие пики.

Капитан скомандовал остановиться и изготовиться к бою.

— Господин де Шарни, — спросила королева, — если вы увидите, что мне угрожает опасность попасть в руки этим ничтожествам, вы меня убьете, не правда ли?