— Зато мне есть о чем попросить вас, — произнесла королева.

— Скажите.

— Вы меня прощаете?

Наступило молчание, будто Андре колебалась.

— Да, — наконец ответила она, — потому что завтра я буду с ним!

Королева достала из-за корсажа небольшие золотые ножницы, которые она припрятала так, как прячут кинжал, чтобы в случае крайней опасности убить им себя.

— В таком случае… — произнесла она почти умоляюще, протягивая ножницы Андре.

Андре взяла ножницы, отрезала у покойного прядь волос и протянула королеве ножницы и волосы.

Королева схватила руку Андре и прижалась к ней губами.

Андре вскрикнула и вырвала руку, словно губы Марии Антуанетты жгли ее каленым железом.

— Ах! — вздохнула королева, бросая на тело графа последний взгляд. — Кто может сказать, которая из нас любила его больше?..

— Оливье, любимый! — прошептала Андре. — Надеюсь, что ты хотя бы теперь понимаешь, что я любила тебя больше!

Королева уже возвращалась в свою комнату, оставив Андре в комнате вместе с телом ее супруга, на которое, подобно дружескому взгляду, падал через зарешеченное оконце бледный свет луны.

Питу, не имея представления о том, кого он провожает, отвел Марию Антуанетту в ее апартаменты; освободившись от ответственности за нее перед часовым, он вышел на террасу проверить, пришли ли четверо солдат, о которых он договорился с Дезире Манике.

Четверка была на месте.

— Следуйте за мной! — сказал им Питу.

Они вошли в манеж.

Питу пошел вперед, освещая дорогу факелом, который он взял из рук королевы, и привел солдат к комнате, где по-прежнему сидела Андре, разглядывая при сочувственном свете луны бледное, но все еще красивое лицо супруга.

Свет факела заставил графиню поднять глаза.

— Что вам угодно? — спросила она у Питу и его людей, словно боясь, что эти незнакомцы отнимут у нее дорогие останки.

— Сударыня, — ответил Питу, — мы пришли за телом господина де Шарни, чтобы отнести его на улицу Кок-Эрон.

— Вы клянетесь, что пришли именно за этим? — спросила Андре.

Питу простер над покойником руку с достоинством, какое трудно было в нем предположить.

— Клянусь, сударыня! — сказал он.

— В таком случае, — продолжала Андре, — я благодарю вас и до конца дней буду молить Бога о том, чтобы он избавил вас и ваших товарищей от страданий, которыми осыпал меня…

Четверо солдат подняли тело, уложили его на ружья, а Питу с обнаженной шпагой пошел впереди процессии.

Аццре пошла рядом с телом, сжимая в руках холодную и уже негнущуюся руку графа.

Придя в павильон на улице Кок-Эрон, они переложили тело на постель Андре.

Обратившись к четырем носильщикам, графиня де Шарни произнесла:

— Примите благодарность от женщины, которая завтра будет молиться за вас самому Богу.

Повернувшись к Питу, она продолжала:

— Господин Питу! Я должна вам больше, чем могла бы когда-нибудь вернуть; могу ли я рассчитывать на последнюю услугу?

— Приказывайте, сударыня, — произнес Питу.

— Сделайте так, чтобы завтра в восемь часов утра господин доктор Жильбер был здесь.

Питу поклонился и вышел.

Выходя, он обернулся и увидел, что Андре преклонила колени перед кроватью, словно перед алтарем.

В ту самую минуту, как он вышел на улицу, часы на церкви святого Евстафия пробили три раза.

На следующее утро ровно в восемь часов Жильбер постучал в дверь павильона на улице Кок-Эрон.

Удивившись просьбе Андре, переданной ему через Питу, Жильбер заставил молодого человека рассказать о недавних событиях во всех подробностях.

Потом он надолго задумался.

Наконец перед самым выходом он вызвал Питу и попросил его сходить к аббату Берардье за Себастьеном и привести его на улицу Кок-Эрон.

Когда Питу и Себастьен придут туда, они должны будут подождать Жильбера у дверей выхода.

Очевидно, старый привратник был предупрежден о визите доктора: узнав Жильбера, он провел его в гостиную, из которой была дверь в спальню.

Андре, одетая в траур, ожидала его.

Было видно, что она не спала всю ночь, но и не плакала: она была бледна, глаза ее оставались сухими.

Никогда еще выражение ее лица, волевое, временами даже упрямое, не было столь застывшим.

Было трудно угадать, на что решилось это алмазное сердце, однако ясно было, что решение принято.

Жильбер, опытный наблюдатель, врач-философ, понял это с первого взгляда.

Он поклонился и стал ждать.

— Господин Жильбер, — начала Андре, — я просила вас прийти…

— Как видите, сударыня, — подхватил Жильбер, — я сейчас же откликнулся на ваше приглашение.

— Я просила прийти вас, а не кого-нибудь другого, потому что хотела, чтобы тот, к кому я обращусь со своей просьбой, не имел права мне отказать.

— Вы правы, сударыня, но не в том, может быть, о чем вы собираетесь меня попросить, а в том, что вы сказали; вы вправе требовать у меня все, даже мою жизнь.

Андре горько усмехнулась.

— Ваша жизнь, сударь, представляет огромную ценность для человечества, и я первая буду просить Бога послать вам жизнь долгую и счастливую; мне и в голову не пришло бы сократить ваши дни… Но согласитесь, что ваша жизнь находится под неким счастливым влиянием, тогда как других словно преследует какая-то роковая звезда.

Жильбер молчал.

— Вот, например, моя жизнь, — немного помолчав, продолжала Андре, — что вы можете о ней сказать, сударь?

Жильбер опустил глаза и ничего не отвечал.

— Позвольте мне напомнить вам в двух словах… О, не беспокойтесь, я никого не собираюсь упрекать!

Жильбер жестом пригласил ее продолжать.

— Я была рождена в бедности; мой отец разорился еще до моего рождения. Моя юность прошла в печали и одиночестве; вы помните моего отца и знаете лучше, чем кто бы то ни было, можно ли было назвать его нежным родителем… Два человека, одного из которых мне лучше было бы не знать, а второй… человек другого круга, оказали на мою жизнь таинственное и роковое влияние против моей воли: один воспользовался моей душой, другой завладел телом.

Я стала женщиной, даже не подозревая, что лишилась невинности…

Из-за этого рокового обстоятельства я едва не потеряла любовь единственного любившего меня существа — моего брата.

Меня согревала мысль о том, что я стану матерью и меня будет любить мое дитя, но ребенок был похищен спустя час после рождения. Так я стала безмужней женой, матерью без ребенка!

Утешением мне была дружба королевы.

И вот однажды случаю было угодно, чтобы в одной с нами карете оказался красивый и отважный молодой человек; рок распорядился так, что я, не знавшая любви до этого дня, с первого взгляда полюбила его.

Он же любил королеву!

И именно мне она поверяла свои сердечные тайны. Мне кажется, вам довелось испытать безответную любовь, господин Жильбер; вы можете понять, как я страдала.

Однако это было не все. Однажды королева сказал мне: "Андре, спаси мою жизнь! Более чем жизнь — честь!" Она хотела, чтобы я, оставаясь ему чужой, стала бы называться женой человека, которого я любила вот уже три года.

И я стала его женой.

Пять лет я провела рядом с этим человеком, сгорая внутри и оставаясь ледяной снаружи — статуя с пылающим сердцем! Вы же врач! Ну так скажите: понимаете ли вы, как измучилось за эти годы мое сердце?..

И вот настал день несказанно счастливый! Моя преданность, мое молчание, мое самоотречение тронули этого человека.

Семь лет я любила его, ни единым взглядом не давая ему заподозрить это, и вот он сам, трепеща, пал к моим ногам и сказал: "Я все знаю, и я люблю вас!"

Бог, желая вознаградить меня за пережитые страдания, позволил мне в эту же пору, когда я обрела супруга, найти и моего сына! Год пролетел как один день, как один час, как одно мгновение: в этот год я только и жила.

Четыре дня тому назад молния ударила у моих ног.