— Капитан… — повторил привратник, — капитан…
— Капитан! — еще раз проговорил Питу, напирая на свое звание, звучавшее, как он знал, довольно внушительно.
И действительно, в те времена национальная гвардия имела, по крайней мере, не меньшее значение, чем прежде армия, и привратник мог подумать, что имеет дело с одним из адъютантов Лафайета.
Вот почему он несколько смягчился, но, по-прежнему не отпирая, а только подойдя поближе, спросил:
— Так что вам угодно, господин капитан?
— Я хочу поговорить с графом де Шарни.
— Его здесь нет.
— Тогда — с графиней.
— Ее тоже нет.
— Где же они?
— Нынче утром уехали.
— Куда?
— В свое поместье Бурсонн.
— Ах, дьявол! — словно говоря сам с собою, воскликнул Питу. — Должно быть, именно их я встретил в Даммартене; верно, это они проехали в почтовой карете… Если б я знал!..
Однако Питу знать это было не дано, и он упустил графа с графиней.
— Друг мой! — вмешался в разговор доктор. — Не могли бы вы в отсутствие своих хозяев ответить нам на один вопрос?
— Ах, простите, сударь, — спохватился привратник, привыкший иметь дело с аристократами и по голосу признавший в говорившем важного господина, — так вежливо и ласково тот к нему обращался.
Отворив дверь, старик вышел в кальсонах и с бумажным колпаком в руке "за приказаниями", как принято говорить на языке лакеев, и подошел к дверце кареты.
— О чем угодно узнать господину? — спросил привратник.
— Знаете ли вы, друг мой, девушку, о которой заботятся господин граф и госпожа графиня?
— Мадемуазель Катрин?
— Совершенно верно! — подтвердил Жильбер.
— Да, сударь… Господин граф и госпожа графиня дважды навещали ее и частенько посылали меня к ней справиться, не нужно ли ей чего. Бедная девушка! Хотя мне показалось, что ни она, ни ее мальчик-сиротка не очень богаты, она всегда отвечает, что ей ничего не нужно.
При слове "сиротка" Питу не сдержался и горестно вздохнул.
— Дело в том, друг мой, что отец бедняжки Катрин был сегодня ранен на Марсовом поле, — продолжал Жильбер, — а ее мать, госпожа Бийо, умирает в Виллер-Котре; нам необходимо сообщить ей эти печальные новости. Не дадите ли вы ее адрес?
— Ах, бедная девочка! Помоги ей, Боже! Она ведь и так несчастна! Она проживает в Вильд’Авре, сударь, на главной улице… Номера дома назвать вам не могу, дом стоит напротив фонтана.
— Этого достаточно, — заметил Питу, — я ее найду.
— Благодарю вас, друг мой, — сказал Жильбер, вложив привратнику в руку экю в шесть ливров.
— Напрасно вы это, сударь, — ответил старик, — мы, слава Богу, христиане и должны друг другу помогать.
Поклонившись доктору, он ушел в свою каморку.
— Ну что? — спросил Жильбер.
— Я отправляюсь в Вильд’Авре, — отвечал Питу.
Питу всегда был легок на подъем.
— А дорогу ты знаешь? — продолжал доктор.
— Нет, но вы мне ее укажете.
— У тебя золотое сердце и стальные икры! — рассмеялся Жильбер. — Но тебе необходимо отдохнуть. Ты отправишься завтра утром.
— Но если дело не терпит отлагательства?
— Спешки нет ни там, ни здесь, — заметил доктор, — состояние Бийо серьезно, но, если не случится ничего непредвиденного, он будет жить. А мамаша Бийо еще протянет дней десять-двенадцать.
— Ах, господин доктор, как ее уложили третьего дня, так она больше и не говорила, не шевелилась; только в глазах еще теплится жизнь.
— Ничего, Питу, я знаю, что говорю: ручаюсь, что недели полторы она еще продержится.
— Конечно, господин Жильбер, вам лучше знать.
— Пусть бедняжка Катрин лишнюю ночь поспит спокойно, ничего не зная; для несчастных целая ночь — это немало, Питу!
Этот последний довод заставил Питу окончательно сдаться.
— Куда же мы отправимся, господин Жильбер? — спросил он.
— Ко мне, черт возьми! Тебя там ждет твоя комната.
— Знаете, мне будет приятно туда вернуться! — улыбнулся Питу.
— А завтра, — продолжал Жильбер, — в шесть часов утра лошади уже будут запряжены.
— Зачем запрягать лошадей? — удивился Питу, считавший лошадь предметом роскоши.
— Чтобы отвезти тебя в Вильд’Авре.
— А что, до Вильд’Авре отсюда — пятьдесят льё?
— Нет, всего два-три, — отвечал Жильбер; перед глазами у него, подобно вспышке, промелькнули его юные годы, прогулки с его учителем Руссо в лесах Лувесьенна, Мёдона и Вильд’Авре.
— Три льё? Да я их пройду за какой-нибудь час и не замечу, господин Жильбер.
— А как же Катрин? — спросил Жильбер. — Она, по-твоему, тоже пройдет и не заметит? Три льё из Вильд’Авре в Париж, потом еще восемнадцать льё из Парижа в Виллер-Котре?
— Да, вы правы! — согласился Питу. — Прошу прощения, господин Жильбер. Какой я дурак!.. А как, кстати, поживает Себастьен?
— Превосходно! Ты его завтра увидишь.
— Он по-прежнему у аббата Берардье?
— Да.
— Отлично; мне будет очень приятно с ним повидаться.
— Ему тоже, Питу; он, как и я, любит тебя от всего сердца.
В это время доктор и Анж Питу остановились перед дверью Жильбера на улице Сент-Оноре.
Питу спал так же, как ходил, как ел, как дрался — то есть от всей души. Впрочем, по деревенской привычке вставать засветло он в пять часов уже был на ногах.
В шесть карета была готова.
В семь он уже стучал в ворота Катрин.
Он условился с доктором Жильбером, что в восемь часов они встретятся у постели Бийо.
Катрин пошла отворять и при виде Питу вскрикнула:
— Ах! Моя матушка умерла!
И, побледнев, прислонилась к стене.
— Нет, — возразил Питу, — но если вы хотите застать ее в живых, вам следует поторопиться, мадемуазель Катрин.
Этот обмен репликами, которые в немногих словах заключали так много смысла, делал ненужными какие бы то ни было намеки и сразу ставил Катрин лицом к лицу с ее горем.
— Случилось еще одно несчастье, — продолжал Питу.
— Какое? — отрывисто и равнодушно спросила Катрин, будто исчерпав душевные силы и потому не страшась новых испытаний.
— Господин Бийо был вчера серьезно ранен на Марсовом поле.
— A-а, — отозвалась Катрин.
Очевидно, девушка приняла это известие не так близко к сердцу, как первое.
— Вот я и подумал, — продолжал Питу, — впрочем, и доктор Жильбер со мной согласился: "Мадемуазель Катрин может по пути навестить господина Бийо, доставленного в госпиталь Гро-Кайу, а оттуда отправится дилижансом в Виллер-Котре".
— А вы, господин Питу? — поинтересовалась Катрин.
— Я подумал, что, раз вы поедете туда облегчить госпоже Бийо страдания в последние ее дни, я останусь здесь и попытаюсь помочь господину Бийо вернуться к жизни… Понимаете, я останусь с тем, кто одинок, мадемуазель Катрин.
Питу проговорил это с обычным для него ангельским простодушием, не думая о том, что в нескольких словах он выразил всю глубину своей преданности.
Катрин протянула ему руку.
— У вас добрая душа, Питу! — промолвила она. — Ступайте поцелуйте моего бедного маленького Изидора.
Она пошла вперед: только что описанная нами короткая сцена произошла у входа в дом, возле калитки, ведущей на улицу. Бедняжка Катрин в траурном наряде была хороша как никогда, что заставило Питу еще раз тяжело вздохнуть.
Катрин пригласила молодого человека в небольшую, выходившую в сад спальню; эта спальня, не считая кухни и туалетной комнаты, и была жилищем Катрин; там стояла кровать и колыбель.
Кровать матери и колыбель сына.
Мальчик спал.
Катрин отодвинула газовую занавеску и отошла в сторону, давая возможность Питу разглядеть ребенка.
— Ой, да он просто ангелочек! — прошептал Питу, сложив руки, словно для молитвы.
Он пустился на колени, будто перед ним в самом деле был ангел, и поцеловал малышу ручку.
Питу тут же был вознагражден за свой поступок: он почувствовал, как волосы Катрин заструились по его лицу, а ее губы коснулись его лба.
Мать возвращала поцелуй, которым он одарил ее сына.
