Дыхание королевы становилось все более прерывистым по мере того, как она читала дальше.

Она продолжала:

"Если он будет ранен опасно, но не смертельно, попросить его оказать своей супруге милость, позволив ей приехать к нему".

— О, это понятно! — пробормотала королева; дальше она читала совсем невнятно:

"Если, наконец, рана его окажется смертельной, вручить ему это письмо, а в случае если он будет не в состоянии разобрать его сам, прочесть ему письмо вслух, чтобы он перед смертью узнал заключающуюся в нем тайну".

— Ну что, вы и теперь станете отрицать? — вскричала Мария Антуанетта, окинув графа испепеляющим взглядом.

— Что именно?

— О Господи!.. Да то, что она вас любит!..

— Кого, меня? Графиня меня любит?.. Что вы говорите, ваше величество? — воскликнул Шарни.

— О я несчастная! Я говорю правду!

— Графиня меня любит? Меня? Это невозможно!

— Почему? Я же вас люблю!

— Если бы графиня меня любила, то за шесть лет она бы мне об этом сказала, дала бы мне это заметить.

Для бедной Марии Антуанетты настало время такого страдания, что она почувствовала необходимость загнать боль, словно кинжал, в самое сердце.

— Нет! — вскричала она. — Нет, она не дала вам ничего заметить, она ничего вам не сказала; но если это и так, то только потому, что она не может быть вашей женой.

— Графиня де Шарни не может быть моей женой? — повторил Оливье.

— Она отлично понимает, — продолжала королева, приходя все в большее возбуждение от собственной боли, — что между вами есть тайна, способная убить вашу любовь.

— Тайна, способная убить нашу любовь?

— Она прекрасно знает, что, как только она заговорит, вы станете ее презирать!

— Чтобы я стал презирать графиню!..

— А разве не достойна презрения девица, ставшая женщиной и матерью без мужа?

Теперь настала очередь Шарни смертельно побледнеть; он ощупью поискал опору и схватился за спинку ближайшего к нему кресла.

— Ах, ваше величество! Ваше величество! — воскликнул он. — Вы сказали слишком много или слишком мало, и я вправе потребовать от вас объяснения.

— Объяснения, сударь? У меня, у королевы, — объяснения?!

— Да, ваше величество, — кивнул Шарни, — я требую объяснения.

В эту минуту дверь отворилась.

— Что вам угодно? — в нетерпении вскричала королева.

— Ваше величество изволили предупредить, что вы в любое время готовы принять доктора Жильбера, — отвечал камердинер.

— Так что же?

— Доктор Жильбер просит позволения засвидетельствовать вашему величеству свое нижайшее почтение.

— Доктор Жильбер? — переспросила королева. — Вы уверены, что это доктор Жильбер?

— Да, ваше величество.

— Так пусть войдет, пусть войдет! — приказала королева.

Она повернулась к Шарни.

— Вы желали услышать объяснение по поводу госпожи де Шарни, — возвысив голос, проговорила она, — ну так попросите об этом господина доктора Жильбера: он больше чем кто бы то ни было способен вам его дать.

В это время Жильбер как раз входил в комнату. Он услышал последние слова Марии Антуанетты и замер на пороге.

Королева швырнула Шарни записку его брата и шагнула было по направлению к туалетной комнате; однако граф опередил ее и, преградив ей путь, схватил ее за запястье.

— Прошу прощения, ваше величество, — остановил он ее, — но это объяснение должно происходить в вашем присутствии.

— Сударь! — процедила сквозь зубы Мария Антуанетта, бросив на него испепеляющий взгляд. — Вы, кажется, забываете, что я королева!

— Вы неблагодарная женщина, оклеветавшая свою подругу; вы ревнивая женщина, оскорбившая другую женщину, жену того, кто за три дня двадцать раз рисковал ради вас своей жизнью, — супругу графа де Шарни! Так именно в вашем присутствии, то есть в присутствии той, что ее оклеветала и оскорбила, и будет восстановлена справедливость… Извольте сесть и слушайте.

— Ну что же, пусть так, — согласилась королева. — Господин Жильбер, — продолжала она, неестественно рассмеявшись, — вы видите, чего хочет граф.

— Господин Жильбер, — любезно и вместе с тем с чувством собственного достоинства обратился к нему Шарни, — вы слышали, что приказала королева.

Жильбер подошел ближе и печально взглянул на Марию Антуанетту.

— О ваше величество, ваше величество!.. — пробормотал он.

И, обернувшись к Шарни, он продолжал:

— Господин граф, то, что я должен вам сказать, составляет позор мужчины и величие женщины. Один бедный крестьянин, земляной червь, был влюблен в мадемуазель де Таверне. Однажды он застал ее без чувств, и этот негодяй, не пощадив ни ее молодости, ни ее красоты, ни ее невинности, над ней надругался; так девица стала женщиной и матерью без мужа… Мадемуазель де Таверне — ангел чистоты! Госпожа де Шарни — мученица!

Шарни вытер струившийся по лицу пот.

— Благодарю вас, господин Жильбер, — проговорил он и повернулся к королеве:

— Ваше величество, я не знал, что мадемуазель де Таверне пережила подобное несчастье; я не знал, что госпожа де Шарни столь заслуживает уважения; если бы не это, то, прошу мне поверить, я уже шесть лет назад пал бы ей в ноги, обожая ее так, как она этого заслуживает!

Поклонившись ошеломленной королеве, он вышел; несчастная женщина даже не осмелилась его удержать.

Когда за ним затворялась дверь, он услышал вырвавшийся из ее груди стон.

Она понимала, что на этой двери, как на вратах ада, рука демона ревности только что начертала страшные слова:

Lasciate ogni speranza![4]

DATE LILIA[5]

Расскажем теперь в нескольких словах о том, что было с графиней де Шарни в то время, пока между графом и королевой произошла сцена, так болезненно положившая конец мучительным для них отношениям.

Прежде всего надобно заметить, что нам, хорошо знающим состояние ее души, нетрудно вообразить, сколько она выстрадала с тех пор, как уехал Изидор.

Она трепетала при мысли о том, что великое предприятие — а она догадывалась, что речь шла о побеге королевской семьи, — может и удаться, и потерпеть неудачу.

В самом деле, если бы побег удался, она, зная, как предан граф своим государям, была уверена, что, как только те окажутся в изгнании, он их не оставит. Если бы побег потерпел неудачу, она, зная, как отважен Оливье, не сомневалась, что он будет сражаться с любыми препятствиями до последней минуты, пока останется хоть малейшая надежда и даже когда ее уже не будет.

С той минуты как Изидор от нее вышел, графиня почти не смыкала глаз и прислушивалась к малейшему шуму.

На следующий день она узнала в городе, что ночью король и члены королевской семьи покинули Париж.

Отъезд прошел благополучно.

Раз король уехал, чего она уже давно ожидала, значит, и Шарни уехал — Шарни от нее удалялся!

Она тяжело вздохнула и, преклонив колени, стала молиться, чтобы путешествие прошло удачно.

Следующие два дня в Париже было тихо.

Наконец утром третьего дня по городу прокатилась молва: король задержан в Варение.

Никаких подробностей не сообщалось. Новость эта грянула как гром, сверкнула как молния, и снова тишина и мрак.

Король задержан в Варение — вот и все.

Андре не знала, где находится Варенн. Этот городок, приобретший с тех пор роковую известность и ставший позднее угрозой для королевской власти вообще, в то время прозябал в неизвестности, как десять тысяч других столь же незначительных и безвестных французских коммун.

Андре раскрыла географический справочник и прочла:

"Вареннан-Аргонн, главный город кантона, жителей 1607".

Потом она поискала на карте и нашла Варенн — городок, расположенный в центре треугольника, между Стене, Верденом и Шалоном, на опушке леса, на берегу небольшой речушки.