Питу покачнулся и едва не упал.

Попятившись, он привалился спиной к стене, и тихие, почти счастливые слезы покатились у него из глаз.

Разве Катрин не сказала сейчас, что она любит его?

Он не обольщался относительного того, как любит его Катрин, но как бы она ни любила его, для Питу и этого было довольно.

Кончив молитву, Катрин, как и обещала Питу, поднялась, медленно приблизилась к молодому человеку и оперлась о его плечо.

Питу обнял Катрин за талию и повел из комнаты.

Она не сопротивлялась, но, прежде чем переступить порог, оглянулась через плечо, бросив последний взгляд на освещенный двумя свечами гроб.

— Прощай, матушка! Прощай навсегда! — прошептала она и вышла.

На пороге комнаты Катрин Питу ее остановил. Катрин теперь так хорошо знала Питу, что поняла: он хочет сказать ей нечто важное.

— В чем дело? — спросила она.

— Не кажется ли вам, мадемуазель Катрин, — смущенно пробормотал Питу, — что настало время покинуть ферму?

— Я уйду отсюда вместе с матерью, — отвечала она.

Катрин проговорила эти слова с такой твердостью, что Питу понял: спорить бесполезно.

— Когда вы покинете ферму, — продолжал Питу, — знайте, что в одном льё отсюда есть два места, где вы всегда будете приняты: в хижине папаши Клуиса и в доме Питу.

Питу называл "домом" свою комнату и свой кабинет.

— Спасибо, Питу! — поблагодарила она, давая понять, что примет одно из этих предложений.

Катрин ушла к себе, не заботясь о Питу, потому что знала: он всегда найдет, где переночевать.

На следующее утро на ферму с десяти часов стали сходиться приглашенные на похороны друзья.

Собрались все фермеры окрестных деревень: Бурсонна, Ну, Ивора, Койоля, Ларньи, Арамона и Вивьера.

Одним из первых пришел мэр Виллер-Котре, славный г-н де Лонпре.

В половине одиннадцатого с барабанным боем и развернутым знаменем прибыла национальная гвардия Арамона в полном составе.

Катрин, вся в черном, держа на руках одетого в черное малыша, принимала каждого приходящего, и, надобно заметить, все пришедшие не испытывали ничего, кроме уважения, к этой матери и к ее ребенку, одетым в траур.

К одиннадцати часам на ферме собралось более трехсот человек.

Не было лишь священника, причта, носильщиков.

Их подождали еще четверть часа.

Они не шли.

Питу взобрался на самый высокий чердак фермы.

Из окна была видна на два льё вокруг равнина, раскинувшаяся между Виллер-Котре и деревушкой Пислё.

У Питу было хорошее зрение, но он никого не увидел.

Он спустился и поделился с г-ном де Лонпре не только своими наблюдениями, но и соображениями.

Его наблюдения заключались в том, что никто не шел; его соображения были следующими: никто, вероятно, и не придет.

Он уже знал о визите аббата Фортье и о его отказе соборовать матушку Бийо.

Питу знал аббата Фортье; он догадался: аббат не хочет предоставлять свой причт для погребения г-жи Бийо под предлогом, а не по причине того, что она не исповедалась.

Эти соображения, переданные Анжем Питу г-ну де Лонпре, а г-ном де Лонпре — всем присутствовавшим, произвели тягостное впечатление.

Все молча переглянулись, потом кто-то сказал:

— Ну что ж! Если аббат Фортье не хочет служить, обойдемся и без него!

Это сказал Дезире Манике.

Дезире Манике был известен своими атеистическими взглядами.

На мгновение воцарилась тишина.

Очевидно, собравшимся казалось, что обойтись без отпевания — чересчур смелое решение.

Однако все тогда находились под влиянием Вольтера и Руссо.

— Господа, пойдемте в Виллер-Котре! — предложил мэр. — В Виллер-Котре все объяснится.

— В Виллер-Котре! — дружно подхватили собравшиеся.

Питу подал знак четверым своим солдатам; они подвели под гроб стволы двух ружей и подняли покойницу.

Катрин провожала гроб, стоя на коленях на пороге дома; рядом с ней стоял на коленях маленький Изидор.

Когда гроб пронесли мимо них, Катрин поцеловала порог дома, на который, как она полагала, никогда уже больше не ступит ее нога, и, поднявшись, сказала Питу:

— Вы найдете меня в хижине папаши Клуиса.

С этими словами она пошла прочь через двор и сады, выходившие на задворки одной из улиц Пислё.

Похоронная процессия безмолвно двигалась вперед, растянувшись вдоль дороги, как вдруг замыкавшие шествие услышали позади крики.

Они обернулись.

Со стороны Ивора, то есть по парижской дороге, галопом скакал всадник.

Часть его лица была закрыта двумя черными повязками; зажав шляпу в руке, он делал ею знак, чтобы его подождали.

Питу тоже обернулся.

— Глядите-ка! — воскликнул он. — Господин Бийо… Ну, не хотел бы я оказаться в шкуре аббата Фортье!

Услышав имя Бийо, все остановились.

Всадник стремительно приближался, и присутствовавшие вслед за Питу узнали фермера.

Подъехав к голове процессии, Бийо спрыгнул с коня, забросив повод ему на шею, и громко и отчетливо, так чтобы его все слышали, сказал: "Здравствуйте и спасибо, граждане!", после чего занял за гробом место Питу, исполнявшего в отсутствие фермера его обязанности.

Конюх позаботился о лошади Бийо, отведя ее на конюшню.

Все с любопытством разглядывали Бийо.

Он немного осунулся и заметно побледнел.

Кожа его на лбу и вокруг левого глаза еще сохраняла лиловатый оттенок после кровоизлияния.

Сцепив зубы, нахмурившись, он будто только и ждал подходящей минуты, чтобы излить на кого-нибудь свой мрачный гнев.

— Вы знаете, что произошло? — спросил Питу.

— Я все знаю, — отвечал Бийо.

Как только Жильбер сообщил фермеру, в каком состоянии находится его жена, тот сел в кабриолет и доехал до Нантёя.

Там, видя, что лошадь выбилась из сил, Бийо, несмотря на слабость, взял почтовую лошадку; в Левиньене он переменил ее и прибыл на ферму как раз в ту минуту, когда похоронная процессия двинулась в путь.

Госпожа Клеман в двух словах рассказала ему обо всем. Бийо снова вскочил в седло; за поворотом ограды Бийо увидел растянувшуюся вдоль дороги процессию и крикнул, чтобы его подождали.

Теперь, как мы уже сказали, он сам, насупившись, поджав губы, скрестив руки на груди, шагал впереди.

Принимавшие участие в траурной церемонии люди еще больше помрачнели и затихли.

У въезда в Виллер-Котре их ожидала группа людей.

Они присоединились к процессии.

По мере того как она продвигалась по улицам, мужчины, женщины, дети выходили на дорогу, приветствовали кивавшего в ответ Бийо и пристраивались к шествию.

Когда похоронная процессия вышла на площадь, в ее рядах собралось более пятисот человек.

С площади была видна церковь.

Случилось то, что и предвидел Питу: церковь была заперта.

Подойдя к церковным дверям, процессия остановилась.

Бийо смертельно побледнел; выражение его лица становилось все более и более угрожающим.

Церковь и мэрия стояли бок о бок. Серпентист, служивший в то же время привратником в мэрии и, стало быть, подчинявшийся и мэру и аббату Фортье, был вызван г-ном де Лонпре и допрошен.

Аббат Фортье запретил причту оказывать помощь в погребении.

Мэр спросил, где ключи от церкви.

Ключи были у церковного сторожа.

— Сходи за ключами! — приказал Бийо Анжу Питу.

Питу раскрыл циркуль своих длинных ног и через пять минут вернулся с таким сообщением:

— Аббат Фортье приказал принести ключи ему для полной уверенности в том, что церковь не отопрут.

— Надо сходить к аббату за ключами, — предложил Дезире Манике, прирожденный сторонник крайних мер.

— Да, да, идемте к аббату за ключами! — подхватили сотни две голосов.

— Это слишком долго, — возразил Бийо, — а когда смерть стучит в двери, она не имеет привычки ждать.