— Не беспокойтесь, господин Петион, — с сильным немецким акцентом отвечал офицер, — король поручил мне за вами приглядывать, и я вам обещаю, что, если кто-нибудь посмеет вас убить, он минутой позже падет от моей руки!
В таких же обстоятельствах Трибуле ответил Франциску I: "Я бы предпочел, государь, чтобы это случилось минутой раньше".
Петион промолчал и вышел на террасу Фейянов, залитую лунным светом. В те времена ее, в отличие от наших дней, не окружала решетка: терраса была отгорожена восьмифутовой стеной, и в ней было три калитки, две маленькие и одна большая.
Эти калитки были теперь не только заперты, но и забаррикадированы; кроме того, их охраняли гренадеры от Бют-де-Мулен и Дочерей святого Фомы, известные своими роялистскими настроениями.
Значит, надеяться на их помощь не приходилось. Петион время от времени наклонялся, подбирал камешек и бросал его через стену.
Пока Петион прогуливался, швыряясь камешками, к нему дважды подходили сообщить, что король желает с ним говорить.
— Вы не пойдете? — спросил Рёдерер.
— Нет, — ответил Петион, — там слишком жарко! Как вспомню о кабинете, так у меня пропадает всякое желание туда возвращаться; кроме того, на террасе Фейянов у меня назначена встреча.
И он продолжал наклоняться, подбирать камешки и бросать их через стену.
— Кому вы назначили встречу? — поинтересовался Рёдерер.
В эту минуту дверь, ведущая из Собрания на террасу Фейянов, отворилась.
— Мне кажется, это тот, кого я жду.
— Приказываю пропустить господина Петиона! — прокричал чей-то голос. — Собрание вызывает его для отчета о положении в Париже.
— Вот так! — едва слышно проговорил Петион.
Потом он продолжал в полный голос:
— Я здесь и готов ответить на вопросы моих врагов.
Национальные гвардейцы вообразили, что Петиона ждет расправа, и пропустили его в Собрание.
Было около трех часов ночи; начинало светать, но, как ни странно, небо было кроваво-красным!
XXVII
НОЧЬ С 9 НА 10 АВГУСТА (Окончание)
Узнав, что его вызвал к себе король, Петион предвидел, что вряд ли сумеет выйти из дворца так же легко, как войдет туда; он подошел к человеку с суровым лицом, казавшимся еще более мрачным из-за проходившего через весь лоб шрама.
— Господин Бийо! — обратился он к нему. — Какое сообщение вы мне недавно передавали из Собрания?
— Что оно будет заседать всю ночь.
— Очень хорошо!.. А что вы видели на Новом мосту?
— Пушку и национальных гвардейцев, оставленных там по приказу господина Манда.
— Кажется, вы еще говорили, что под аркадой Сен-Жан, в самом начале улицы Сент-Антуан, собраны значительные силы?
— Да, сударь, и тоже по приказанию господина Манда.
— В таком случае послушайте, что я вам скажу, господин Бийо.
— Слушаю вас.
— Вот приказ господам Манюэлю и Дантону вернуть национальных гвардейцев из-под аркады Сен-Жан в казармы, а также очистить Новый мост; необходимо любой ценой исполнить этот приказ, слышите?
— Я лично вручу его господину Дантону.
— Хорошо. Теперь вот еще что: вы живете на улице Сент-Оноре?
— Да, сударь.
— После того как вы передадите господину Дантону приказ, возвращайтесь к себе и немного передохните, потом около двух часов вставайте и идите к стене, огораживающей террасу Фейянов; если увидите или услышите, что через стену летят из Тюильрийского сада камешки, значит, я попал в плен и надо мной хотят совершить насилие.
— Понимаю…
— Тогда ступайте в Собрание и скажите своим коллегам, чтобы они меня вызвали… Понимаете, господин Бийо? Я вверяю вам свою жизнь!
— А я за нее отвечаю, сударь, — заявил Бийо, — отправляйтесь с Богом.
И Петион в самом деле отправился в Тюильри, положившись на всем известный патриотизм Бийо.
А тот взял на себя ответственность тем увереннее, что ему на помощь явился Питу.
Бийо отправил Питу к Дантону, приказав без него не возвращаться.
Несмотря на лень Дантона, Питу, убежденному в своей правоте, удалось его привести.
Увидев пушки на Новом мосту и национальных гвардейцев под аркадой Сен-Жан, Дантон понял, что ни в коем случае нельзя оставлять такую силу за спиной народной армии.
Имея на руках приказ Петиона, он и Манюэль отправили национальных гвардейцев из-под аркады Сен-Жан в казармы и отослали канониров с Нового моста.
Теперь главная дорога для восстания была очищена.
Тем временем Бийо и Питу вернулись на улицу Сент-Оноре в прежнюю квартиру Бийо; Питу приветливо кивнул дому как старому приятелю.
Бийо сел и жестом пригласил Питу последовать его примеру.
— Спасибо, господин Бийо, — отозвался Питу, — я не устал.
Однако Бийо настаивал, и Питу сел.
— Питу, — начал Бийо, — я вызвал тебя сюда.
— И, как видите, господин Бийо, — ответил Питу, показав в присущей ему чистосердечной улыбке все тридцать два зуба, — я не заставил вас ждать.
— Это правда… Ты догадываешься, что готовится что-то очень важное, верно ведь?
— Подозреваю, что так, — подтвердил Питу. — А скажите, господин Бийо…
— Что, Питу?
— Отчего я не видел ни господина Байи, ни господина Лафайета?
— Байи — предатель, приказавший стрелять в нас на Марсовом поле.
— Да, знаю; я же сам подобрал вас, когда вы плавали в луже крови.
— Лафайет — предатель, который хотел похитить короля.
— Да ну? А я и не знал… Господин Лафайет — предатель! Кто бы мог подумать! А король?
— Король — самый главный предатель, Питу.
— Вот это, — сказал Питу, — меня ничуть не удивляет.
— Король вступил в сговор с иноземными государствами и хочет отдать Францию нашим врагам; Тюильри — гнездо заговорщиков, вот почему было решено захватить Тюильри силой… Понимаешь, Питу?
— Черт подери! Еще бы не понять!.. Так же, как мы брали Бастилию, верно, господин Бийо?
— Да.
— Правда, на сей раз будет полегче!
— Вот в этом ты ошибаешься, Питу.
— Неужели труднее?
— Да.
— А мне показалось, что в Тюильри стены ниже…
— Это верно, да охраняются они лучше. В Бастилии гарнизон насчитывал всего какую-нибудь сотню инвалидов, а во дворце три-четыре тысячи солдат.
— Вот дьявольщина! Три-четыре тысячи!
— Не считая того, что Бастилию мы застигли врасплох, а Тюильри уже с первого числа начеку; они знают, что на них будет нападение, ну и готовятся к обороне.
— Так они собираются драться? — спросил Питу.
— Еще бы! — отвечал Бийо. — А оборону доверили, по слухам, господину де Шарни.
— Да, правда, — заметил Питу, — он ведь вчера уехал из Бурсонна на почтовых вместе с женой… стало быть, господин де Шарни — тоже предатель?
— Нет, этот — аристократ, только и всего; он всегда был на стороне двора; значит, народ он не предавал, потому что не просил народ поверить ему.
— Значит, мы будем сражаться против господина де Шарни?
— Вполне возможно, Питу.
— Как странно… ведь мы соседи!
— Да, это называется гражданской войной, Питу; но ты можешь не драться, если это тебе не нравится.
— Прошу прощения, господин Бийо, — возразил Питу, — но раз это нравится вам, значит, и мне тоже.
— Я даже предпочел бы, чтобы ты не сражался, Питу.
— Зачем же тогда вы меня вызвали, господин Бийо?
Бийо помрачнел.
— Я вызвал тебя, Питу, чтобы передать тебе вот эту бумагу.
— Эту бумагу, господин Бийо?
— Да.
— А что это за бумага?
— Копия моего завещания.
— Как?! Копия вашего завещания? Ну, господин Бийо, — засмеялся Питу, — вы не похожи на человека, который собрался помереть.
— Нет; но я похож на человека, которого могут убить, — заметил Бийо, кивнув на висевшие на стене ружье и патронташ.
— Да-а, все мы смертны! — нравоучительно заметил Питу.
— Так вот, Питу, — повторил Бийо, — я вызвал тебя, чтобы передать тебе копию моего завещания.
— Мне, господин Бийо?