— Гиб Грошель. Простолюдины в вашей провинции не менее компетентны, чем жители любой другой провинции, — начала я.

Все понимали значение моих слов, поэтому взгляды всех собравшихся сосредоточились на мне. Некоторые были удивленными, полными непонимания, зачем я защищаю простолюдинов.

Другие казалось умоляли меня не повергать собрание в хаос.

— Ваши простолюдины делают все необходимое, чтобы достигнуть успеха. Им просто нужно больше времени. Мои Гутенберги предложили привезти ваших кузнецов зимой в Эренфест, чтобы они могли их обучать. Конечно вам, гиб Грошель, придется оплатить их пребывание там, но если дать людям эту возможность, то они вернутся обратно с куда более высоким уровнем мастерства, что быстро окупится повышенным качеством работы.

— Вы просите меня еще больше увеличить расходы на простых людей? — все так же хмурясь спросил гиб.

Я лучше чем кто либо еще знала, как дорого обходится создание полиграфической промышленности на новом месте. И пусть я понимала его нежелание тратить еще больше денег, но если он отступит сейчас, то все предыдущие вложения будут потрачены впустую.

— Литеры стираются куда быстрее, чем вы можете себе представить, — ответила я. — Если ваши кузнецы не способны производить новые для замены, то вам придется полностью полагаться на их импорт. В долгосрочной перспективе вам будет гораздо выгоднее оплатить обучение кузнецов Грошеля, чтобы они научились производить их самостоятельно. Но в конечном итоге, этот выбор останется за вами, гиб Грошель, — давая выбор я исключала возможность возложения вины за будущие проблемы на ремесленников.

— Хмм…

— Что же касается производства бумаги, я считаю что вам необходимо будет либо на постоянной основе подвозить чистую воду к мастерским, либо решать проблему загрезнения в самом Грошеле. Однако я должна обратить ваше внимание, что ни одно из этих решений простые люди не смогут воплотить самостоятельно. Фердинанд объяснял мне, что установкой волшебного инструмента, который будет способен очистить воду в таком количестве, могут заниматься только дворяне.

Гиб Грошель глубоко задумался над моими словами. Я довольно быстро объяснила ему, что проблемы, с которыми столкнулась бумажная промышленность, также возникли не по вине простолюдинов. Это было важно, чтобы он не начал выдвигать в их сторону невыполнимые требования к результату.

— То, каким ваше производство станет в результате, будет зависеть только от ваших действий, гиб. Поэтому пока я больше не буду ничего высказывать по данному поводу, — заключила я, стараясь не давить слишком сильно, но при этом обозначив свою поддержку простым людям. Я все еще не была достаточно опытна для того, чтобы легко найти найти слова, способные сокрушить гордость другого дворянина.

Хотя мне немного жаль, что я не могу сказать что-то вроде: “Грошель это ваша земля, так что хватит сидеть без дела в особняке, обвиняя во всех неудачах простолюдинов! Идите и сами решайте эти проблемы!” Или может быть лучше было бы такое: “ Как на счет того, чтобы посетить Илльгнер или Хальдензель и поучиться у них общаться со своими подданными?”

Вернувшись в свою комнату, я поручила Хартмуту систематизировать все отчеты, которые мы получили от Гутенбергов. Нам нужно было, чтобы Эльвира имела возможность разобраться в ситуации, тогда она сможет правильно управлять делами здесь, не оскорбляя местную знать. Я не была известна своим терпением и сдержанностью, поэтому было бы гораздо разумнее передать это ей.

— Понял, — отозвался Хартмут.

Оказавшись в своих покоях, я начала готовиться ко сну. Брунгильда помогла мне принять ванну, а затем вытерла меня и осторожно причесала мои волосы, пока я послушно сидела перед зеркалом. Она выглядела напряженной, словно раздумывала о чем то, что ее расстраивало, а затем ее глаза блеснули решимостью, когда она пришла к какому то выводу.

— Леди Розмайн, — обратилась она ко мне. — Я понимаю, что ваше храмовое воспитание дало вам особый взгляд на мир, но я должна спросить. Почему вы так защищаете простолюдинов? Разве не естественно, что доклад знатного чиновника будет куда более заслуживающим доверия, чем доклад сделанный Гутенбергами — группой простолюдинов?

Я могла отлично видеть искреннее замешательство в ее взгляде, через отражение в зеркале. Она действительно верила в правоту своих слов и убеждений. Я многое удержала в себе, контролируя свою речь во время обеда, а то немногое, что я произнесла, было украшено и приуменьшено, чтобы не задеть гордости гиба. Но в глазах обычных дворян мое поведение все равно оставалось странным и непонятным. И оно стало таким с того самого момента, как я начала отдавать предпочтение отчету, который мне дали Гутенберги, а не словам чиновника- дворянина.

— Я направила сюда Гутенбергов именно для того, чтобы основание печатных мастерских были успешно. И решение, которые я предлагала во время обеда, были предназначены для достижения этой цели, — объяснила я. — Гутенберги работали в нижнем городе Грошеля и лично наблюдали за всеми проблемами. В то время как чиновник, который беседовал с ними, вообще отказался ехать туда… Разве не очевидно, чей отчет заслуживает большего доверия?

— Но ведь Гутенберги — простолюдины, разве нет?

— Да, но они — мои руки и ноги. И именно они занимаются распространением печатной и бумажной промышленности в Илльгнере и Хальдензелле.

Илльгнер был провинциальным местом, где простолюдины и дворяне жили рука об руку, и это сотрудничество помогло изобретать один новый вид бумаги за другим. Гиб Хальдензелль тоже добился успеха в этой отрасли, несмотря на то, что был высшим дворянином. И я предполагала, что в других провинциях мы увидим такой же прогресс, не смотря на то, что те, кто жил в Дворянском квартале обычно и не понимали важность сотрудничества. Но, видимо, мои мысли были слишком утопичны.

Ах, черт возьми… Мои идеи и планы просто не совместимы с местной культурой.

— Брунгильда, если твое мышление является типичным для всех дворян Грошеля, тогда возможно будет лучше сразу отказаться от попыток создать здесь печатные и бумажные мастерские, — сказала я. — Мое мышление человека, выросшего в храме, просто не подходит для этого места.

Конечно, они могли бы какое то время продержаться, отказавшись от производства бумаги и закупая необходимые детали для печати, вместо того, чтобы делать все самостоятельно, но это бы резко увеличило их расходы по сравнению с провинциями, которые не идут простыми путями. Без сомнения в такой ситуации Грошель сразу откажется от печатного дела, как только остальные провинции тоже выйдут на рынок и начнут вносить свой вклад в формирование цен на их продукцию. А простолюдины в таком случае будут подвергнуты жестокой критике, как бесполезные люди, или и вовсе казнены по ложным обвинениям в некомпетентности.

Мне нужно придумать план, который сведет к минимуму возможные наказания для мастеров…

Пока я обдумывала ситуацию, учитывая наихудшие из возможных сценариев, Брунгильда выпустила гребень из рук, и он со звоном упал на пол, а после и она сама опустилась на колени.

— Леди Розмайн, разве вы не видите возможностей для печати здесь, в Грошеле? — спросила она.

— Почему? Чем мой дом отличается от Илльгнера или Хальдензелля? Я молю вас, объясните мне.

Я бы хотела объяснить. Если бы я могла, я бы сделала это еще во время разговора с гибом Грошелем. И если я скажу сейчас, то вся моя тяжелая работа по сглаживанию острых углов за ужином будет напрасной.

— Если я выскажу свои мысли, то они, вероятно, сильно обидят тебя, — сказала я. — Как дворянка Грошеля, Брунгильда, ты бы наверняка не хотела бы их слышать.

— Я не хочу, чтобы Грошель стал первой провальной попыткой в планах эрцгерцога по развитию промышленности. Если у нас еще есть возможность все исправить, пожалуйста, скажите мне как, — взгляд Брунгильды был направлен прямо на меня. Я слышала отчаяние в ее голосе, словно бы она чувствовала, что обязана обеспечить успех развития печатного дела в Грошеле несмотря ни на что. Мы позволили им попытаться, потому что Брунгильда была моим вассалом, а сам Грошель был в хороших отношениях с Хальдензеллем, что давало им некоторое преимущество. И если они провалятся не смотря на все это, это будет сильный удар по их дворянской гордости.