— Лютц, ты делаешь то, что я придумываю. Я не могу просто сидеть и ждать, пока ты будешь трудится, делая для меня книги. Мне нужно делать то, что мне по силам. Для меня потратить впустую так много времени, тогда… Я бы не имела права читать сделанные тобой книги.

Лютц довольно улыбнулся, в то время как темно-красные глаза Бенно вспыхнули светом, который был для меня подобен произнесенным им словам: “Да, это совершенно верно. Если у тебя есть время плакать, значит, у тебя есть время работать. Вместо плача зарабатывай деньги. Получай прибыль”.

— Я буду поддерживать вас и других Гутенбергов, чтобы вы могли хорошо выполнять свою работу и создавать как можно больше книг, — сказала я. — И точно так, как обещал мой Папа… Я буду защищать этот город и всех живущих в нем.

— Так и будет, — ободряюще сказал Марк. — Компания Плантен и Гутенберги будут продолжать сотрудничать со знатью на постоянной основе. Единственный, кто сможет защитить нас, слабых простолюдинов, — это ты, приемная дочь эрцгерцога.

Я кивнула, и в этот момент Лютц резко поднялся с кресла и встал передо мной. Затем он протянул руку. — Тогда, это обещание. Даже если мы больше не сможем встречаться вот так, я буду продолжать делать для тебя книги. И это обещание вечно.

Я встала и взяла Лютца за ладонь, убедившись, что крепко сжала её, вкладывая все силы в свое следующее заявление. — Даже если мы больше не сможем встречаться вот так, я буду продолжать думать о том, как помочь всем вам. А это мое обещание тебе.

Мы улыбнулись друг другу, держась за руки. Даже разлученные, мы продолжали бы идти по одному и тому же пути — пути создания книг.

— Прощай. Сдержи свое обещание, хорошо?

— Ты тоже, Лютц.

Как только мы обменялись обещаниями, Лютц и остальные вышли из моей потайной комнаты. Гил отправился провожать их, и я наблюдала, как они выходили из потайной комнаты с опухшими от слез глазами.

— Юстокс.

— Да, миледи?

— Я сейчас улыбаюсь? Как ты думаешь, Лютц ушел, не беспокоясь обо мне?

Юстокс спокойно кивнул. — Вы улыбаетесь. Однако, если мне дозволено дать вам совет… У нас еще есть время, прежде чем мы должны будем вернуться в замок. Почему бы не воспользоваться вашей потайной комнатой? Взрослые благородные женщины, которым нельзя открыто выказывать свои чувства, используют свои тайные комнаты, чтобы побыть в одиночестве и прийти в себя, — сказал он.

Кроме того, он предложил мне воспользоваться потайной комнатой в покоях Верховного епископа. Мои слуги не могли выполнять свою работу, пока я была в этой.

— Потайная комната должна быть для вас тем же, чем была ваша семья и купцы нижнего города до сих пор, — продолжил он. Сравнение сразу же обрело для меня смысл — моя потайная комната была похожа на мою семью из нижнего города в том смысле, что она давала мне возможность раскрыть свое истинное "я", стать самой собой.

— Теперь я понимаю… — Ответила я. — Таким образом, моя семья была похожа на потайную комнату с дверью, которую больше нельзя открыть, в то время, как Лютц и купцы были подобны постельным принадлежностям с балдахином, который когда-то можно было задернуть, или, возможно, теплым одеялом, которое давали мне силы, необходимые для работы… Однако теперь, когда они больше не могут делать этого, я должна найти им замену.

Придя к такому выводу, я улыбнулась пустой улыбкой. Возможно, мне нужно будет стать достаточно сильной, чтобы подобно рыцарю мочь спать на открытом воздухе.

После того, как я вышла из своей потайной комнаты, Фран, слегка нахмурившись, шагнул вперед и накинул мне на голову вуаль. Она закрывала мое лицо, чтобы другие люди не могли видеть мои опухшие глаза или покрасневшие, заплаканные щеки.

Когда я с облегчением вздохнула, Фран сказал “извините” и поднял меня на руки.

— Моника, Никола, я поручаю уборку вам. Я отведу уставшую леди Розмайн обратно в покои Верховного епископа, — сказал он, прежде чем быстро зашагать прочь.

Я чуть было не начала протестовать, что могу идти сама, но вместо этого уступила и прислонилась головой к плечу Франа. Это был его способ предложить мне утешение и физическую близость, не переступая границы, которая отделяла слуг от того, кому они служили.

Его так же трудно понять, как и Фердинанда… Как и следует ожидать.

Дамуэль и Ангелика следовали за мной в качестве рыцарей-стражей, в то время как Юстокс шел рядом с нами. Сразу после того, как мы прибыли в покои Верховного епископа, меня поставили на ноги рядом с дверью в мою потайную комнату.

— Миледи, я позову вас, когда придет время возвращаться в замок. Пожалуйста, пока воспользуйтесь своей потайной комнатой, — сказал Юстокс. — В этом коробе лежит то, что вам нужно, верно? — Он передал коробку, которую принес для меня, намекая, что знает о письме от моей семьи, которое было зажато между документами.

— Я очень благодарна тебе, Юстокс.

Оказавшись в своей потайной комнате, я достала письмо из короба. Это был ответ на послание, которое я передала компании Плантен во время книжной ярмарки в замке, — послание, в котором я описала, как шпилька Тули заслужила одобрение принца и про мое первое место на курсе в Королевской академии. Мои родные прочитали письмо и теперь осыпали меня похвалами.

“Ты определенно много работаешь, Майн. Должно быть, это действительно было очень трудно. Позаботься о том, чтобы не заболеть — вот о чем я беспокоюсь больше всего”.

“Фу. Тули похвалил принц, и ты получила лучшие оценки, чем все остальные дворяне? Обе мои дочери, несомненно, невероятны. Я не мог бы быть более горд как отец”.

“Есть еще много других мастеров, делающих заколки для волос, но я усердно работаю, чтобы продолжать делать их лучше всех, для тебя, Майн. Я не хочу, чтобы кто-то еще получал твои заказы и забирал у меня эту работу”.

Только открыв письмо, мне тут же захотелось заплакать, так что к тому времени, когда я действительно начала его читать, я уже буквально рыдала. Как только чиновники начнут повсюду следовать за мной, мы больше не сможем обмениваться такими посланиями.

— Папа, Мама, Тули…

Я больше не могла войти в эту свою «потайную комнату», теперь, когда мой магический контракт с Сильвестром накрепко запер эту дверь.

— Бенно, Марк, Лютц…

У меня больше не было теплого одеяла, в которое можно было бы завернуться и не следить за проявлением своих эмоций.

— Я сдержу свое обещание, но, Лютц… Похоже, я не смогу перестать плакать.

Я наслаждалась расслабляющим сном, когда услышала слабый звук, как будто кто-то зовет меня. Я совсем не хотела просыпаться — я хотела продолжать погружаться в успокаивающую пустоту, — но голос просто отказывался останавливаться.

— Розмайн. Вставай.

— Гххх…

Как только началось легкое потряхивание моего тела, у меня не было выбора, кроме как медленно открыть глаза. Мои веки были опухшими и тяжелыми, и, возможно, из-за того, как много я плакала, в висках пульсировала боль и ощущалась неприятная лихорадка.

— Фердинанд? Юстокс? Экхарт? — Назвала я имена всех, кто к моему удивлению был здесь. Я огляделась и затем вспомнила, что нахожусь в своей потайной комнате; по-видимому, я плакала, пока не заснула, прочитав письмо от моей семьи из нижнего города.

Я посмотрела на Фердинанда и двух людей за его спиной, затем с трудом оторвала голову от стола. Возможно, из-за того, что я заснула в такой непривычной позе, все мое тело болело, а суставы были неприятно негнущимися.

— Ай, ай, ай…

— Ты выглядишь просто ужасно, — сказал Фердинанд, нахмурив брови, как только я встала. — Жалкое зрелище — единственные два слова, которые точно описывают твое нынешнее состояние.

Я поджала губы.

— Это очень жестоко, говорить такое девушке.

— Но это правда.

Поздравляю… Ты каким-то образом сделал их еще более жестокими.

— Твое лицо не только опухло от того, что ты плакала, но и покрыто чернилами в том месте, где ты заснула на письме. Я даже могу прочитать слова на твоем лице, — сказал Фердинанд, указывая на мою щеку.