— Верховный жрец сказал, что было бы ужасно скандально и недостойно, если бы стало известно что помолвленная благородная девушка приглашает простолюдинов в свою потайную комнату… — сказала я.

— Я думаю, это ужасно, даже не принимая во внимание, что ты дворянка, — немедленно парировал Лютц. — Я вижу, у тебя все еще не все в порядке с головой.

Я поджала губы, что заставило Лютца почесать в затылке, как всегда делал Бенно. Он явно перенял у него эту привычку.

— Э-э, хорошо. Я понимаю, что мы больше не можем здесь видеться, — сказал Лютц. — Но… тебя это устраивает? Правда?

— …Конечно же нет, — ответила я, слезы текли по моему лицу, когда мои истинные чувства начали выплескиваться наружу. Меня и раньше не устраивало это решение, и ничего с тех пор не изменилось: — Ты принял меня такой какая я есть, помогал мне сделать бумагу и заколки для волос, следил за моим здоровьем, и помогал мне понять что следует делать всякий раз, когда мы натыкались на стену. Ты был рядом со мной, когда я была так одинока и волновалась, что думала, что могу умереть, и ты носил письма моей семье, когда я рассталась с ними… Все, чего я добилась, стало возможным благодаря тебе. Я бы никогда не смогла сделать это в одиночку.

— Послушай, если ты не согласна с тем что… — начал Лютц, но я подняла руку, чтобы остановить его.

— Не имеет значения, чего я хочу. Уже слишком поздно. Верховный Жрец изначально планировал прекратить эти встречи, как только я начну посещать Королевскую академию. Он позволил этому продолжаться еще немного, когда мой двухлетний сон заставил меня почти сойти с ума от страха, но… это прощание должно было произойти давным-давно.

Лютц скорчил страдальческую гримасу, в то время как Бенно и Марк отвели глаза, уставившись в пол.

— Я лучше чем кто либо другой понимаю, почему мы не можем оставаться вместе, и в то же время я совершенно не понимаю другого, — продолжила я, — почему мне нужно было спать целых два года? Почему мне не хватило этого времени, чтобы стать полностью здоровой? Почему мы уже должны прощаться? Они говорят, что это потому, что я теперь слишком взрослая, но для меня ведь ничего не изменилось.

Лютц протянул руку, чтобы утешить меня, но затем резко остановился. Вместо этого он обхватил ею мою ладонь и затем крепко сжал её.

— …Не плачь.

Его голос прозвучал тихо, почти как рычание. Я подняла глаза и увидела, что он уже на ногах, смотрит на меня сверху вниз, стиснув зубы от расстройства.

— Майн, не плачь, не надо!

Я была так потрясена, услышав, как Лютц кричит на меня и называет “Майн”, что мои слезы мгновенно остановились.

— С этого момента, как бы сильно ты ни плакала, меня не будет рядом, чтобы успокоить тебя. Так что… просто больше не плачь, — продолжил он. По его лицу было ясно, что он сам еле сдерживает боль, в то время как его голос говорил мне, что он мучается из-за собственного бессилия.

Лютц снова сел, и в комнате воцарилась тишина. Юстокс спокойно наблюдал за мной. Его глаза были точь-в-точь как у Фердинанда — глаза человека, беспристрастного оценщика — наблюдателя. Не в силах вынести подобный препарирующий взгляд, я отвела свой, но в то же время Лютц окликнул меня, привлекая мое внимание к нему, а не к полу.

— Майн. Ты помнишь, как давным-давно, по дороге в лес, мы говорили о наших мечтах?

Я вспомнила, как, затаив дыхание, шла в лес с крошечной корзинкой за спиной, страстно желая добыть дрова и еду. Лютц задавал темп, Тули вела детей, и даже Ральф и Фей сопровождали нас. Все дети отправились в лес одной большой группой, но я была такой медлительной, что всегда хоть и уходила первой, приходила последней.

Я смутно припомнила, как мы обсуждали наши мечты в те времена, когда я отчаянно хотела сделать глиняные таблички. В то время мы ничего не знали ни о статусе гражданина города, ни о жизни бродячих торговцев, ни о том, что люди думают об этом. Но с этим невежеством соседствовало чувство свободы и бесстрашия.

— Ты сказал, что хочешь быть бродячим торговцем, верно? — Слабая улыбка тронула мои губы, когда я вспомнила это, но Лютц, кивнул в ответ с крайне серьезным видом.

— Правильно. Я хотел стать бродячим торговцем, чтобы покинуть этот город — исследовать другие города… и благодаря тебе эта мечта сбылась. Я все время покидаю этот город, как Гутенберг. Я ездил в Хассе, в Иллгнер и совсем недавно в Халденцель. Хальденцель был долгим путешествием даже в экипаже, поэтому по пути мы останавливались во всевозможных городах и поселках. Я побывал во стольких местах и собираюсь побывать еще во многих. Потому что нам нужно сделать больше типографий. — Лютц начал перечислять все другие города и села, которые он посетил, неотрывно глядя на меня своими зелеными глазами. Затем, в конце он спросил: — А ты помнишь, свою мечту…?

Я моргнула и начала рыться в своих воспоминаниях. В то время у меня не было ни бумаги, ни чернил, поэтому моей целью было просто найти какой-нибудь способ записи. Я была маленькой, слабой, очень быстро устающей и без единого гроша в кошельке… и все же мне ужасно сильно хотелось читать.

— …Я хотела жить в окружении книг. Моей мечтой было, чтобы каждый месяц выходило несколько новых книг, и чтобы я жила жизнью, в которой могла бы прочитать их все…

Ааа, точно… По сравнению с тем, что было тогда, сейчас я действительно, исполнила свою мечту.

Я сделала бумагу, чернила, печатный станок, основание, с помощью которого эрцгерцог мог продолжать развитие печатного дела. Были близкие мне люди, соратники, которые помогали мне делать книги, и я даже подружилась в Королевской академии с подобным мне книжным червем. Как в храме, так и в замке были библиотеки, в которые я могла входить по своему желанию и свободно просматривать их содержимое благодаря моему нынешнему статусу.

Только сейчас я осознала, что я получила все, о чем когда то мечтала.

Я посмотрела на свои руки, а затем снова на Лютца, который понимающе кивнул мне.

— В Эренфесте каждый год пишется и выпускается всего несколько новых книг, — сказал он. — Но если мы продолжим строить печатные мастерские, мы сможем выпускать новую книгу каждый месяц — надеюсь, даже чаще.

Теперь в Хальдензеле, так же как и в Эренфесте, была типография, и было несколько других гибов, которые тоже хотели начать печать в своих провинциях. Если бы Гутенберги продолжали передвигаться по герцогству и распространять свои знания, количество типографий в будущем резко возросло бы. Это были конкретные шаги к моей мечте о том, чтобы стало больше книг — более конкретные, чем все остальное, что мы могли бы сделать.

— Я буду продолжать делать это, — сказал Лютц. — Я буду продолжать делать все больше и больше книг для тебя.

— Почему ты так хочешь для меня делать все это…? — Спросила я. Не успели эти слова слететь с моих губ, как я вспомнила, что я уже задавала ему подобный вопрос в прошлом.

Лютц слегка улыбнулся, как бы говоря, что ответ очевиден:

— Потому что ты осуществила мою мечту, и теперь я хочу отплатить тебе тем же. Я сделаю для тебя гору книг и отправлю их тебе, так что не плачь. Тебе просто нужно улыбаться и ждать их появления.

Эти слова не сделали меня счастливой, скорее, заставили меня почувствовать, мне чудилась в них какая-то неправильность. Лютц работал со мной все это время, и теперь он говорил мне подождать. Я была искренне рада получить побольше книг, ничего не делая, но я действительно не хотела, чтобы из всех кто мог бы сказать мне такое, этим человеком был Лютц. Я задумалась о том, почему я испытываю эти чувства неправильности, мои брови нахмурились, а затем меня осенило осознание.

— Нужно делиться, не так ли…?

— А?

Теперь понятно, почему это казалось неправильным. Мы зашли так далеко вместе. Конечно, наша работа всегда была разной — делали ли мы заколки для волос и бумагу, спасали сирот в храме или продавали книги в замке, мы делали разные вещи в разных местах, но я никогда просто не сидела и не ждала, когда он все сделает в одиночку.