— У нас со Светланой договор…

Федор Алексеевич обернулся: глаза его пылали гневом.

— Это было моим условием, граф фон Крок! Иначе я действительно поганой метлой погоню вас отсюда, и вы не увидите мою внучку ни завтра, ни через сто лет. Вы меня поняли?

— Я люблю ее…

— Приберегите признания для томной девы… Тогда она сама побежит за вами. И на худой конец всегда есть веревка и сундук.

— Я не понимаю вас, Федор Алексеевич.

— Я это вижу… Не заставляйте меня разочаровываться в выборе жениха. Доброго вам дня!

Басманов ушёл, и только когда в тишине хлопнула чужая дверь, граф обернулся к Раду, чтобы забрать книгу.

— Охраняй нас.

Оборотень молча поклонился своему воспитателю.

Граф с трудом разлепил глаза и тут же вскочил с коврика, на котором до него в шкуре волка спал Раду. Светлана сидела на краю гроба к нему спиной, и он видел лишь четкий пробор, разделяющий ее затылок пополам, а обе косы, одна законченная и та, которую Светлана доплетала, были перекинуты вперед. Граф улыбнулся: графиня следовала древним традициям замужней женщины.

— Светлана! Добрый вечер!

Она так резко обернулась, что графу пришлось подставить руки, чтобы Светлана не свалилась в гроб.

— Вечер добрый!

Он не удержался и коснулся ее коралловых губ. Лишь на краткое мгновение, а в другое Светлана уже открыла глаза, и граф вновь поразился их яркости. И только сейчас заметил обережную рубаху, перекинутую через крышку гроба.

— Чья-то злая шутка? — спросил граф, отстраняясь от жены.

— Княгини. Обереги на меня не подействовали, как видите…

— И не подействуют. Вы не упырь, Светлана, вы — вампир. Хотите надеть рубаху и попугать домочадцев?

Светлана глядела на него во все глаза.

— А вы поможете мне раздеться?

Вместо ответа довольный Фридрих скользнул пальцами по малиновым пуговицам, но сообразив, что те пришиты лишь для красоты, принялся искать застежки на спине. Светлана уткнулась лбом ему в грудь и будто превратилась в мраморную статую: ни шевеления, ни звука.

— Прошу вас, Светлана, встаньте.

Она подчинилась, но губы ее так и остались сомкнутыми. Только руки медленно поднялись к талии, и через секунду кружевная юбка упала к ее ногам. Тут же щелкнул первый крючок корсета, но граф ловко перехватил ее руку и скользнул по бледной коже своим длинным ногтем. Задрожав от неожиданной запретной ласки, Светлана прошептала одними губами:

— За нами следят…

— Я об этом догадываюсь, — усмехнулся граф и опустился перед Светланой на колени, пытаясь избавить ее от нижней юбки. — Раньше не было столько крючков. Неужели вы действительно справляетесь с ними самостоятельно?

Граф запрокинул голову, но вновь увидел закрытые глаза.

— Светлана…

Он бросил крючки и поднялся с колен. Пальцы его осторожно коснулись холодных и влажных щек жены.

— Чего вы боитесь, дитя мое? Откройте глаза и не думайте плакать. Я знаю, что княгиня ненавидит меня, но я не позволю ей встать между нами.

Руки Светланы легли ему на грудь, и на краткое мгновение Фридриху показалось, что его сейчас оттолкнут. Он замер, боясь пошевелиться, и когда ее пальцы всего лишь застегнули выскочившую из петельки пуговицу на жилетке, ему до ужаса захотелось шумно выпустить воздух из пустых легких.

— Хорошо, что забвенья не дал Бог, — вдруг сказал граф совсем тихо. — Я хочу помнить этот вечер всегда, до скончания мира, и я хочу не расставаться со своей женой ни на один день.

— Вы забыли про наш уговор? — голос Светланы прозвучал зло.

— Помню. Но вы не запретили мне остаться подле вас…

— Вы остаётесь?

В дверь тут же постучали. Настойчиво, и Светлана поспешила натянуть на почти обнаженное тело новую рубаху. На удивление, за порогом оказалась Олечка Марципанова с сияющим лицом и в ярком солнечном ситцевом платье. Она держала перед собой начищенный медный поднос, на котором сверкали два фужера.

— Благодарю, — проговорила Светлана и захлопнула дверь перед любопытным носом бывшей курсистки.

— Надеюсь, не чухонская? — совсем невесело усмехнулся граф. — Я не удивлюсь, если княгиня решила меня отравить.

— Нас обоих. Хрусталь не именной.

Взгляд графа задержался на пальцах супруги, плотно стиснутых на тонкой ножке фужера.

— Вы действительно этого боитесь? Хотите, я выпью яд первым?

— Не паясничайте, Фридрих! — почти что взвизгнула Светлана. — Вам это не идёт! Я боюсь пить кровь. Неужто непонятно?

Граф сделал к ней шаг.

— Это вино, простое вино красного цвета…

Еще один шаг, но тут Светлана отступила и с поклоном протянула мужу весь поднос.

— Не смейте мне кланяться, Светлана! Это варварство!

— За нами следят, — снова одними губами прошептала графиня.

— Да плевать! — выкрикнул граф. — Мне нечего скрывать. Я сам готов встать перед вами на колени, если вы наконец улыбнетесь мне, вашему законному супругу, и хоть на мгновение перестанете думать о России.

Он почти сделал то, что грозился, и Светлана ткнула ему подносом в подбородок.

— Пейте и ступайте к князю. Мне сказали, что он давно вас ждет. А со мной говорить не желает.

— Кто сказал вам это? Княгиня?

— Бабайка! Явился весь перемазанный в саже, точно к покойнице! А Раду Федор Алексеевич решил отправить на балет вместе со своей Олечкой. Представляете, она теперь его законная жена!

— Раду? — Фридрих чуть не выронил поднятый с подноса фужер.

— Да Бог с вами! Конечно же, Фёдора Алексеевича. Уверена, она будет теперь играть роль свахи. Повезло же нашей Аксинье, вы так не думаете?

— Светлана, пейте! — бросил граф, не зная, почему так разозлило его сватовство Раду Грабана.

Он молча осушил бокал и с легким поклоном вернул его на поднос, который Светлана продолжала держать перед ним на вытянутых руках. Затем забрал поднос себе и взглядом указал жене на полный фужер.

— Ступайте к князю, Фридрих. Я выпью кровь, когда останусь одна. Ступайте! Иначе отец…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что отец, что? — граф опустил поднос на стол и протянул Светлане полный фужер. — Насколько я знаю русские нравы, родители не вмешиваются в дела молодой семьи. И еще я знаю, что мы что-то должны им сегодня подарить как знак почтения, ведь так?

— Вы невыносимы, Фридрих! Князь наполовину швед!

Она с неприкрытым вызовом смотрела в лицо трансильванца.

— Зато все мы русские по духу! — улыбнулся граф. — Не лишайте меня удовольствия увидеть, как вы впервые отведаете кровь.

Светлана залпом осушила фужер и замерла. Потом глаза ее расширились, а губы расплылись в улыбке.

— Ну вот, — граф тоже улыбался. — Не так страшна смерть, как ее малюют.

Он забрал хрусталь и прижался губами к ледяной руке графини, чтобы почувствовать, как в желанное тело медленно возвращается живое тепло.

— Я счастлив, что вы — моя жена. Я объяснюсь с князем, и мы отправимся на прогулку. Пост ведь начинается только завтра…

Граф бодрым шагом вышел в коридор и направился к лестнице, но на первой же ступеньке запнулся, а потом и на второй, и только тогда сообразил, что кто-то скачет у него в ногах, мешая подниматься — так и есть, Игошечка футбольным мячиком между ног катается.

— Да иди ж ты! — подпрыгнул граф и оказался наверху, но и там пришлось сразу же на подоконник вскочить.

— А ну, быстро ко мне, озорник! — в дверях возник Федор Алексеевич. — Кнут по тебе плачет! И по вам, граф!

Фридрих спрыгнул с подоконника и поклонился новому родственнику.

— Граф, вы пишете стихи? А то у меня завалялся один не оконченный. Женушка ваша в глубоком детстве заболела корью, так в доме начался такой кавардак, что княгиня чуть не отменила литературный салон. Выступления не клеились, и наша Машенька, чтобы занять господ поэтов в шутку предложила закончить стих, дав первую строчку: о протяни свои бледные ноги… Такая двоякость глагола из уст упырьши в одночасье украла у поэтов все рифмы. Тогда господин Брюсов написал глагол «обнажи», но княгиня хладнокровно зачеркнула его и снова написала «протяни». Впрочем, никто так и не окончил стих, насколько мне известно. Господин Брюсов потом написал что-то с глаголом «закрой», но Мария разорвала рукопись — останется такой моностих загадкой для будущих поколений. Может, вы все же попытаетесь сразить княгиню своим вариантом?