Граф качнул головой.

       — Я тревожусь за мнение, которые вы сейчас составили обо мне. Если вам нужна моя помощь, то, поверьте, я видел достаточно женских тел, чтобы не позариться на ваше. Так что можете быть спокойны со мной наедине, спешу в который раз заверить вас в том.

       Под его осуждающим взглядом Светлана сжалась еще больше.

       — А потом? — голос ее дрогнул. — Когда мне потребуется уйти, вы сумеете проснуться, чтобы помочь мне одеться?

       Теперь глаза отвел вампир.

       — Мне жутко неловко перед вами, княжна, за такое мое варварское гостеприимство, — улыбнулся он устало. — Не подумайте, что мы в деревне все такие… Просто это не мой день, наверное. Я даже не в силах почитать вам стихи. Гейне, например, в оригинале…

       — Не переживайте, не переживайте, — поспешила заверить его княжна. — Я сама вам почитаю, чтобы вы быстрее уснули. Но не про Светлану. Другое…

       В порыве она совсем по-детски подтянула к подбородку ноги и тихо запела колыбельную, написанную Константином Бальмонтом на рубеже веков:

       — Липы душистой цветы распускаются… Спи, моя радость, усни! Ночь нас окутает ласковым сумраком, в небе далёком зажгутся огни, ветер о чем-то зашепчет таинственно, и позабудем мы прошлые дни, и позабудем мы муку грядущую… Спи, моя радость, усни! О, моя ласточка, о, моя деточка, в мире холодном с тобой мы одни. Радость и горе разделим мы поровну, крепче к надёжному сердцу прильни. Мы не изменимся, мы не расстанемся, будем мы вместе и ночи и дни. Вместе с тобою навек успокоимся… Спи, моя радость, усни!

       Княжна не знала, как долго сидела на кровати прежде, чем решилась спрыгнуть с нее, чтобы, сбросив наконец ботиночки, на цыпочках выйти на середину комнаты: глаза графа были закрыты, но она все равно задержалась над ним на мгновение, испугавшись, что Фридрих просто притворяется, что уснул. Сердце бешено колотилось, и Светлана впервые почувствовала, насколько душно в комнате, или же ее просто бросило в жар от задуманного. На мгновение Светлане даже захотелось, чтобы граф проснулся. Однако трансильванец никак не отреагировал на ее приближение: восседал на простом деревянном стуле мраморной статуей, белее собственной сорочки, скрестив руки на сведенных коленях.

       Наконец Светлана осмелилась подойти к стулу вплотную и впервые без тени румянца взглянула в бесстрастное лицо вампира, отметив почти в голос, что оно чертовски прекрасно в спокойствие смерти — густые черные ресницы скрывали предательскую синеву под глазами, а выпитая в ресторане кровь вернула губам яркость, и княжне вдруг до безумия захотелось сорвать с них поцелуй, на который она никогда не решится наяву. Пусть же его сон станет на миг ее реальностью!

       Светлана склонилась к графу, но губы ее замерли в миллиметре от его губ — нет, так не может вести себя княжеская дочь! Будто она жалеет, что-то страшное, над чем она рыдала на груди графа в таксомоторе, не случилось.

       Светлана резко выпрямилась, окинула взглядом комнату и вернулась на миг в гостиную, вспомнив, что видела на столе нож для открывания писем. Она взяла его и, проверив подушечкой большого пальца остроту лезвия, прикоснулась им к запястью, но остановилась, с опаской косясь на дверь спальни, за которой спал вампир. Его не разбудить скрипом дверных петель и шумом бегущей из крана воды, но запах свежей крови пробудит и мертвого.

       — Ну и пусть! — страшным шепотом произнесла Светлана и вытащила из шляпки перо.

       Быстро обстругав его конец, она вернулась к стулу, на котором мирно спал граф. Зажмурилась и полоснула себя ножом по руке. Сунув его в пустой ботинок, Светлана вытащила из-за ухо перо и опустила глаза к запястью. Порез вышел недостаточно глубоким, и всего несколько капель успели выступить на ее бледной коже. Она опустилась на колени, осторожно отвела руку вампира в сторону и откинула кружева с холеной белой кожи. Тяжело вздохнув, выдавила из пореза каплю побольше, обмакнула в нее перо и вывела на руке графа первую букву «Н».

       Спустя час на руке трансильванца красовались три строчки. Для четвёртой надо было перевернуть руку, но княжна боялась смазать уже написанные слова, которые в сердцах бросила Зиночка, покидая литературный салон княгини Кровавой: «Не умилённые, не оскорбленные, мёртвые люди, собой утомлённые… Я им подражаю. Никого не люблю».

       Светлана вернулась к кровати, скинула ботинки и забралась под откинутое покрывало, потому что жар вдруг сменился ознобом. Она зарылась носом в подушку, затем обняла ее и коснулась губами, даря бездушном пуху то, что не посмела отдать бездушному человеку. Глаза ее были закрыты, но Светлана знала, что все равно не уснет. Она лежала и вслушивалась в нарастающий шум пробуждающегося города, проклиная себя за то, что отправилась на прогулку с этим странным деревенским графом, совсем не похожим на упырей, которые пытались последние два года добиться ее расположения. Любой из местных мерзавцев без зазрения совести воспользовался бы сложившейся ситуацией, чтобы заполучить дочь князя Мирослава Кровавого. Значит, она просто не нравится трансильванцу, и все его слова о желании жениться на ней были простой игрой взрослого господина с несмышленой девчонкой. Ведь не может же эта деревенщина быть настолько хорошо воспитанным?

       Впрочем, усмехнулась Светлана в подушку, вечером все прояснится — в театре она узнает, так ли Фридриху фон Кроку не нравится Снегурочка, как он говорит.

       Шум с улицы нарастал, в голове гудело от проклятых мыслей о напророченной графом смерти, и ноги сами уже искали ботинки, но княжна силой воли взяла ботинки в руки и на цыпочках подошла к стулу. Ей снова захотелось, чтобы граф проснулся — тогда бы она попросила его заколоть ей волосы. Прикосновение, которого она чуралась вчера в детской Фонтанного дома, сегодня стало до безумия желанным. А через секунду это желание перекрыло другим, которое побороть уже было выше всяких девичьих сил…

       Светлана склонилась над мертвым лицом и до боли коротким поцелуем коснулась мертвых до ужаса холодных губ. Отпрянула и замерла, затаив дыхание — к ее счастью и глубокому разочарованию, граф фон Крок продолжал безмятежно спать, не ведая, что творит над ним юная княжна. Подавив вздох обиды, Светлана улыбнулась и по-детски резко передернула плечами: ну разве такая мелочь способна пробудить мертвого ото сна? В сказках поцелуем будят лишь мертвых царевен, а про целование царевичей, и тем более графов, в них ничего не говорится.

       Ещё осторожнее Светлана прокралась в гостиную, где долгие пять минут возилась у зеркала, и так и сяк прикалывая шляпку и приглаживая волосы. Плащ она решила не застегивать: утро обещало быть теплым, да и тетрадь с рукописью неприятно щекотала тело через тонкий шелк кофты.

       Княжна осторожно прикрыла дверь номера и поспешила вниз, на сей раз воспользовавшись лифтом. Она улыбалась всем служащим открыто и мило. Так мило, что бедные, особенно те, кто видел девушку ночью, терялись в догадках, что могло произойти в стенах отеля такого необычного — от обычного даже непорядочная девушка обычно прятала глаза. Светлана же зажмурилась только на улице от яркого солнца, уже успевшего пробиться сквозь серое небо. Надо было спешить домой. Однако у неё оставалось одно очень важное дело. Светлана достала из кармана последние монеты и поняла, что одарила мальчишку слишком щедро.