— Я тоже ничего не скажу… Мне жаль Николая. Он ищет не там, где может найти.

       — И вам не жаль меня, который нашел… Не жаль?

       — Я голодна, граф! — почти со слезами выкрикнула княжна. — Вы должны понимать, что такое голод! Если я умру от голода — это будет всецело ваша вина.

       — Если вы умрете, — повторил Фридрих тихо, склоняясь к бледному лицу живой девушки. — Это будет всецело моя вина. Но я не позволю вам умереть…

       Через пять минут они уже подходили к Александринскому столпу, потому что миссия передачи тетради и получения пирожка в присутствии графа фон Крока действительно получилась молчаливой — ни у буфетчика, ни у журналиста не возникло желания задавать вопросы ни относительно оплаты, на которую не пошли неразменные купюры, ни относительно критических замечаний князя. Граф от лекции по поводу размера осинового кола и того, что находится между шестым и седьмым ребром, тоже воздержался, хотя и прочитал ее княжне на улице, уверяя, что именно вбиванием деревянного каблука в его каменное сердце она сейчас и занимается. Бедная Светлана аж закашлялась.

       — Не желаете запить? — спросил граф, протягивая княжне фляжку, в которую велел налить дешевого кофе. — Эта бурда не так уж и сильно отдает донником.

       Светлана сделала несколько глотков и спросила:

       — Как ваша рука, граф?

       — Я держу вас ей всю дорогу.

       — Надеюсь, не через боль…

       — Мне больно, княжна… Но это та боль, которую я могу стерпеть с улыбкой.

       Княжна запихнула в рот последний кусочек пирожка, чтобы ничего не отвечать.

       — Светлана? Не молчите… Скажите, что я вам не противен и вы будете думать над моим предложением три ночи и три дня. Подарите мне надежду…

       — Только он! — княжна подняла вверх палец, указывая графу на фигуру ангела, венчавшую высокую колонну. — Только он дарит надежду.

       Граф взглянул в небо и тяжело вздохнул.

       — Простите, Фридрих, но мы знакомы всего три дня… И три ночи… Я не знаю, какими словами объяснить вам, что я не мыслю своей жизни с вами или без вас — я с ней простилась вчера… ночью… А эта ночь будет кратка, как и моя жизнь. Но она была прекрасна… Потому что в ней были вы…

       Светлана осеклась и с ужасом уставилась в сияющее в ночных сумерках лицо вампира.

       — Что это я такое сказала?

       Граф отвернулся:

       — Простите меня, княжна. Этого больше не повторится. Я не возьму вас в жены обманом. Будьте покойны.

       Но покоя не было. Их настигла и закружила гуляющая толпа подвыпивших студентов.

       — Крутится, вертится шарф голубой, — неслось со всех сторон. —

       Крутится, вертится над головой, — и их действительно накрыло голубой материей, точно летнее небо в гневе обрушилось им на головы. — Крутится, вертится, хочет упасть. Кавалер барышню хочет украсть.

       Светлана схватила графа за обе руки, не позволив закружить себя в танце одному из толпы. Граф толкнул наглеца плечом — чуть прикоснувшись, но молодой человек упал, и Светлана шепнула:

        — Бежим!

       А вслед им понеслось уже совсем нестройное:

       — Всегда так на свете бывает. Окончился этот роман. Мужчина от страсти пылает, а женское сердце — обман.

       Они добежали до Медного всадника, и Светлана, не в силах отдышаться, почти рухнула на скамейку. Ночной город шумел мучительно-игриво, не спеша засыпать, — не только мертвым, но и живым тяжело отказываться от ночных развлечений. Уличные фонари безразлично тускнели среди листвы, подобно бледной июньской луне. Голос Светланы то и дело пропадал, но она с упорством пыталась дочитать стих, которым на бегу заглушала разгульную песню гуляк:

       — Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук. Но точно где-то властно сомкнули тайный круг. И все, чем мы за краткость, за лёгкость дорожим, — Вдруг сделалось бессмертным, и вечным — и чужим. Застыло, каменея, как тело мертвеца… Стремленье — но без воли. Конец — но без конца.

       Граф сильно стиснул ее руку, и княжна даже поморщилась, но высвободиться не попыталась.

       — Светлана, вам не надоело напоминать мне, что я мёртв? — вдруг сухо спросил Фридрих, возложив руку княжны на обтянутые такой же малиновой материей, как и само платье, пуговицы на ее подоле.

       — А вам не надоело уподобляться моей матери и в каждом прочитанном мной стихе видеть намёк на себя? — в запале выкрикнула княжна и отвернулась: — Впрочем, это свойственно всем немертвым. А в том, что я вторую ночь читаю вам стихи Зиночки, нет ничего странного. Она постоянно думает о смерти — и я тоже с рождения готовлюсь умереть… По-настоящему. Конец, но без конца… Вот, что было уготовлено мне князем и против чего восстало мертвое сердце княгини, — и Светлана вернула свой взгляд на лицо вампира. — Не сердитесь на меня, граф, но этот стих до жути чётко описывает то, что я сейчас чувствую.

              — И что же вы чувствуете? — голос трансильванца перестал быть сухим, но остался холоден.

       — Ничего, — тихо и безжизненно произнесла княжна. — Мне страшно, что я ничего не чувствую. Ничего, кроме горечи оттого, что все это закончится с рассветом.

— Вы сами хоть поняли, что сказали? — усмехнулся граф, хотя почувствовал, что девичья грусть частично передалась и ему. — Ничего не может ни начаться, ни закончиться. Это ничто вечно, как жизнь после смерти. Так что же вы чувствуете сейчас?

Светлана вскочила, и рука ее легко выскочила из ладони графа.

— Только то, что это все закончится с рассветом! Я не могу объяснить, что именно… Идёмте! Не будем терять время. Наши белые ночи такие короткие… Возможно, я заболеваю. Если я не сумею показать вам город сегодня, завтра мне будет ужасно стыдно, если вас снова заставят охранять меня. Вы же не за тем ехали, чтобы сидеть у постели чужой больной девушки! Я даже не смогу предложить вам крови — она станет горькой от лекарств!

Ее глаза горели, а пальцы нещадно драли юбку, прилипшую к бедрам.

— Зачем куда-то идти? — граф, все еще сидевший на скамейке, обвел тростью сквер, указывая сначала на Адмиралтейство, затем в сторону Зимнего дворца, потом на одетую в гранит Неву и снова на памятник Петру Великому. — Здесь весь город, как на ладони. Вас дома еще не ждут. Мы не досмотрели спектакль и можем спокойно посидеть здесь до его окончания. Возможно, мы даже сумеем понять, что вас так тревожит. И вы еще даже не отдышались от бега.

Но Светлана сделала шаг от скамейки, вынуждая графа подняться и последовать за ней.

— Куда делась ваша перчатка?

Фридрих удивлённо посмотрел на княжну, отдернувшую руку, которой хотела опереться о него.

— Помилуйте, Светлана! После театра я не надевал перчаток из-за ожогов.

— Простите, я не заметила, — в смущении отвернулась Светлана. — Вы можете надеть перчатку сейчас?