— Могу, но не хочу, — граф поймал руку княжны и прижал к своей груди. — Светлана, ну не будьте смешной! Вы не боитесь писать кровью у меня на руке, находясь со мной наедине, и боитесь просто коснуться моей руки на людях. Светлана, если даже князь получит к утру море писем, он им не поверит. И вы же знаете, как не легли бы карты, я готов ответить за все свои поступки, даже если кто-то сочтет их проступками.

Светлана отняла руку от груди вампира и взяла его под локоть.

— Светлана, скажите, — заговорил граф через пару шагов. — Почему вы постоянно прикрываете свои чувства чужими стихами? Почему вы сами не можете за себя говорить? Пусть даже прозой. Чего вы боитесь?

— Себя, я боюсь себя! — вдруг закричала княжна и уткнулась носом в грудь графа, но прижать ее к себе трансильванец не успел, потому что девушка дернулась назад и выпалила: — Я боюсь жить. Я боюсь умереть. Я трусиха. Меня такой воспитали — постоянно говорили, что я должна делать и как я должна говорить. Мне только никогда не говорили, как я должна любить. А все потому, что вы, мёртвые, забыли как это — любить, и прекрасно живете без этого, потому что у вас нечему учащенно биться. А вот у меня сердце готово выпрыгнуть из груди. Даже сейчас, и мне кажется, что я вас не боюсь… И не боюсь, что вы меня убьете… И если это не страх, то что же это?

Она не слышала ничего, кроме бешеных ударов собственного сердца, и вампир слушал его, с упоением считая удар за ударом. Слушал и молчал.

— Так, может, пришло время отпустить ваше сердце? — заговорил он совсем тихо, склоняясь к бледному лицу живой девушки темными мертвыми губами. — Пусть скачет, куда хочет. Без сердца вам станет намного легче…

— Вы снова за своё! — Светлана увернулась от поцелуя и забарабанила кулачками в железную грудь, от которой вампир не отпускал ее. — Я не люблю вас и никогда не полюблю… Но проклясть вас сумею! Пустите же!

И Фридрих со стоном разжал тиски своих ледяных объятий.

— Наденьте перчатку и проводите меня до дома, где мы расстанемся навсегда. Знаете, вечер утра мудренее. Я это поняла как раз сейчас… Я не хочу смерти в ваших объятиях… Потому что вы меня обманите.

Граф надел перчатку и протянул княжне руку.

— Светлана, простите меня. Давайте забудем все, что сказали друг другу…

— Забыть ваше предсказание? — нервно хохотнула княжна. — Увы, забвенья не дал Бог. Любить — не доставало чувства. Простите, я опять говорю красиво чужими словами, потому что очень люблю красоту — она у петербуржцев в крови. Я вот с вами поделилась частичкой красоты — надеюсь, никто и никогда не подарит вам подарка лучше того, что подарила я.

— Вы тщеславны, Светлана, а это грех, — проговорил граф сухо, вдруг убрав протянутую руку, чтобы переложить в нее трость, будто меч, отделивший друг от друга Тристана и Изольду. — И горды сверх меры. И это тоже грех.

— Я вам подражаю, забыли? Так подарите и вы мне подарок, которого я тоже не забуду. Покажите мне город — я хочу взглянуть на него еще выше, чем с Исаакия! И вам тоже будет интересно охватить всю нашу красоту одним взглядом, раз вы не можете войти в храм. Я помню, что сотворило с вами распятие на пороге моей спальни. Это для наших мерзавцев церковь — дом родной, они и мертвечиной не брезгуют. Впрочем, как и наши люди… Вы были в Кунсткамере?

— Да, мы заглянули туда перед тем, как пришли к вам. Мы видели вещи и пострашнее. Я готов подарить вам город с высоты полета летучей мыши, — Фридрих раскинул руки, чтобы принять княжну в свои объятия. — Только вам придётся очень крепко за меня держаться.

— А вы сумеете подняться со мной в небо? Меня же тяжёл камень на дно тянет… Это я про свое сердце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Оставьте сердце на земле. В небесах они ни к чему!

— Хорошо, что пушка у нас бьет только в полдень, — прошептала княжна, краснея. — И вы со страху не уроните меня в Неву…

— Уже давно за полночь. Но смею вас заверить, я не выпущу вас из объятий, даже если против меня выступит вся ваша артиллерия.

— Вся наша артиллерия, — княжна сделала к графу еще один шаг, — один лук Басманова. Федор Алексеевич стреляет прямо в сердце.

— Ему придется постараться для начала расщепить стрелу, которую пустила в мое сердце его внучка.

Фридрих прижал княжну к груди, и в тот же миг Светлана перестала ощущать под ногами землю и в ужасе вцепилась вампиру в плечи. Тёплый ветер июньской ночи сорвал с головы сначала цилиндр, а затем и шляпку, которая, сделав круг над парящей парой, стремительно опустилась на перекатывающиеся воды Невы и поплыла под Дворцовый мост, затем под Троицкий, все дальше и дальше уплывая от своей хозяйки, пока совсем не исчезла.

— Вам лучше без шляпки, — поспешил заверить напуганную княжну граф. — Вы не бойтесь, просто крепко держитесь за меня, потому что сейчас я уберу руку.

Светлана еще сильнее вцепилась ему в плечи, а Фридрих тем временем вытянул из косы ленту: в то же мгновение порыв ветра швырнул волосы Светлане в лицо.

— Вы рано расплели мне косу, — прокричала она сквозь светлую завесу своих волос.

— Не рано, Светлана. Я вас уже украл. Княгиня сказала, что язычество ближе вашей семье.

— Вы о чем сейчас, Фридрих? — голос княжны упал.

— Вы знаете, о чем я. Жениху достаточно украсть понравившуюся невесту, чтобы она стала считаться его женой. Ведь так было заведено у славян?

— Какое нам дело до славян? Меня заставляли читать Калевалу! Много ли вы знаете про порядки у викингов? — быстро нашлась с ответом Светлана. — И учтите, мои родители практикуются только в византийском праве. А теперь — прощайте!

Светлана раскинула руки, но осталась прижатой к груди графа.

— Какая вы смешная, княжна. Думаете, я не раскусил вас с вашей затеей еще на земле? Я же сказал, что не выпущу вас из объятий никогда, пока мы рядом… Можете кидаться под мой поезд, а до этого ни-ни… Я даже не позволю вам больше травить себя кофием за пять копеек…

Они снизились так резко, что княжна оступилась и рухнула в клумбу в самом центре Михайловской площади. Граф продолжал стоять, не подавая ей руки, зачарованно глядя на здание желтого цвета, высившиеся прямо напротив Михайловского дворца.

— Что интересного вы нашли в «Палас-Театре»? — крикнула ему разозленная княжна. — Они разорились! Тут даже вашего дара предсказаний не надо было — кто же такие билеты может себе позволить? Только упыри, а они предпочитают балет… Кстати, вы помните про балет? — Светлана поудобнее устроилась на клумбе. — Впрочем, им не следовало платить баснословные гонорары оперетточникам. Или водки бы больше продавали в кафе-шантане. Как написал один критик, заметьте — не мой отец — наш оперетточный корабль давно вышел из воды и поставлен на банку со спиртом! Что не допоёт этуаль, то дожрёт какой-нибудь заезжий, — Светлана прищурила глаза и выплюнула в спину графа: — Барон…

— Светлана, вам хорошо сидится в клумбе? — спросил Фридрих, обернувшись.

— Отлично, присаживайтесь рядом. Ночь-то какая сумасшедшая. Не находите? Да, улыбнитесь же, Фридрих! У вас такой похоронный вид, точно вы женились по настоящему… Да, улыбнитесь же, граф!

— Чему улыбаться? Тому, что вы тут же решили расторгнуть наше брачное соглашение по настоящему — тлетворное влияние города на неокрепший женский ум!

Княжна резко отвернулась к дворцовой решетке.

— Я вот тоже умираю от скуки рядом с вами… А вы и умереть-то мне спокойно не даете!

Граф накинул пиджак на дрожащие плечи княжны, затем сел рядом, не заботясь уже о том, сколько цветов примял.

— Не боитесь, что вашему отцу напишут, что вы портите городской пейзаж?

— А мне впервые — все равно, верите? Да вместо этой клумбы давно пора памятник поставить — да хоть Пушкину. Или, по крайней мере, скамейки, а то нашим бродячим собачкам негде луной полюбоваться, вот и сидят всю ночь напролёт в подвале. Впрочем, они отцу писать ничего не станут. Это он им обычно пишет нелицеприятные вещи.