— Не переживай, финка. Муж из нее всю мою кровь выпьет. А я святой воды поднесу ему после, чтобы очистить от своей скверны.
Затаила на него злобу финка еще более лютую и начала настраивать внучку на безбрачие, ибо в душе любила девочку, как никого никогда не любила. Даже Мирослава, выросшего в ее землянке, когда хворь до времени прибрала его родную мать, которую мальчишка хоть и силился, а вспомнить не мог. Так что никого у Мирослава, кроме финской ведьмы, и не было, пока княгинюшка не появилась, но о ней поминать никто не любил… Много веков прошло с ее жуткой гибели.
— Женушки они для мужа, для свекрови же рабыни… Невозможно быть хвалимой у свекрови, быть желанной в доме мужа… — начинала Туули нараспев всякий раз, наевшись сокола.
— Какая свекровь, бабушка… — отвечала умная девочка… — У упыря-то…
Насупится Туули и потом снова выдаст:
— Но все равно учись поклоны делать ниже да расточать слова получше…
— Учусь, бабушка, учусь… И не засыпать под вечер учусь и утром слышать крик петушиной, всему учусь, бабушка… Я и так всякую ночь выхожу смотреть на месяц ясный и по Медведице время знаю. Коль прямо к югу головою станет, а хвостом своим на север кажет, то время мужу спать ложиться…
Насупится Туули еще сильнее и начинает гонять внучку по землянке: то пол подмети, то стол вымой…
— Не только сверху, но и сбоку, и ножки мой… И стены обмети, и скамейки облей водой… А что думала, за тобой муж как отец, точно за царевной, ходить будет…
— Вот разошлась старая… — это скрежетал клыками Федор Алексеевич, топчась у порога. — Светлана, домой!
Выскакивала к нему девочка черная, что домовенок из печки.
— Сколько лет ей, знаешь?
Светлана кивала.
— А сколько в этой норе живет, знаешь?
— Столько же.
— Вот то-то… Единственное, что верного в ее словах: как мышь, ушами слушай и как заяц, бегай ногами. А то догоню!
И наутек бежала от него девчушка, только пятки сверкали… И никогда не догонял ее прадед, всегда она его побеждала. Зато бегать резво научилась — хоть какой прок в его воспитании. А бабка только и ворчала:
— Не ходи без сарафана, не ходи ты без сорочки, не ходи и без платочка…
— А почему? Потому что приятно то мужу?
Менялась тогда в лице старая ведьма.
— Это кто тебя научил такому? — и руки в боки встанет. — Сколько раз тебе отец говорил на озеро не бегать… И без башмаков не ходить! — кричала уже внучке вдогонку, когда та улепетывала от бабки к русалкам в омут.
Если бегать ее прадед научил, то плавать — подруженьки, лады простоволосые… И другим премудростям — пусть лишь на словах да все же без скромностей — обучили. А иногда Светлана еще и подслушивала разговоры бабки с отцом:
— Дочь, что яблонька, взрастить-то ты ее взрастишь — гляди, сколько помощников у тебя, а посадить не сумеешь, ох не сумеешь… Нет достойного ей, нет… Один, что лапать в лохмотьях, у другого воронье тело. И у всех рот от волков…
И как клацнет зубами на князя, тот даже отпрянет, а она хохочет — дико хохочет. Даже все травы под потолком трясутся от ее хохота.
— Не отдашь ведь, не отдашь…
Спугнули тогда сороки девочку и не услышала она ответ отца. Зато бабка на другой день снова подступилась к ней:
— Издавна у нас мужей учили правильно бить жен: все по плечам березовым прутиком, а по спине лишь немного. А глаз и ушей не касаться, чтобы шишки с синяками не вскочили и никто б не догадался, что волком, кто изодрал и медведем, кто измял, муж был… Так учили, так и делали. Так и делают…
Не стерпела тогда Светлана, к отцу с расспросами полезла. Сощурился Мирослав и сказал:
— Учили, учили… Да только мне это не пригодилось. Я другой совет принял: будешь ласков ты с желанной, будешь девой мило принят.
— Все равно не хочу замуж! — топала Светлана босой ногой.
— Да куда ж тебе замуж… — смеялся Мирослав. — Тебе б за башмаками сходить сначала, а потом уже замуж.
Вот и сейчас стояла перед бабкой семнадцатилетняя княжна босой — уж больно ноги натерла.
— Ты мне не гадай, бабушка, ты мне ноги лучше подлечи… А я уж как-нибудь до своей судьбы на них доковыляю…
Строго глянула на нее ведьма и отвернулась.
— До свадьбы само заживет. А я в этом деле тебе не помощник.
— Какая свадьба, бабушка? Ты про смотрины прошлые, что ли? Так это карнавальная ночь была, как у Его Императорского Величества. Все в старые одежки нарядились. Ты бы Федорушку нашего в шитом золотом сарафане видела б…
Обернулась к ней ведьма, шикнула:
— На колу б я его лучше увидела в драной рубахе!
И рукой махнула:
— Отойди. Сейчас красного дракона пускать буду…
Глава 22 “Не злите Кикиморку”
Пустить красного петуха — поджечь дом, так в народе говорят. Пустить красного дракона — на судьбу погадать, так говорила ветряная ведьма Туули. Однако княжна сызмальства знала, что и птица, и ящер, оба огнём были. Настоящим. А с огнем играть опасно, но еще опаснее мешать гаданию. Совладать с разбушевавшимся драконом под силу только самой Туули. Сердце Светланы неистово билось, и пусть она отступила почти к самой двери, глаза ее расширились, как бывало в детстве. Не до гаданий девочке было, просто любила Светлана смотреть, как из клубов дыма вылезает огненная голова и идёт туда, куда ведут ее старушечьи руки, то вверх, то вниз, то в стороны разные, а то и вперед, прямо к Светлане. Та аж жар чувствует, но рукой не прикроется — нельзя. Должен огненный огонь всю ее облобызать, заглянуть в душу, пройти сквозь тело и выступить на коже крупными каплями росы. И исчезал дракон так же быстро, как появлялся.
Нынче же Светлана вела себя как плохая женушка — простоволосая, без платочка, босая жалась она к стенам землянки. Отругала ее бабка так, что хуже некуда. Потому без зазрения совести задрала княжна рубаху, под которую забыла впопыхах сорочку поддеть, и утерла раскрасневшееся лицо. А когда обернулась к ней ведьма, внучка уже подол расправила и руки перед собой в замок сомкнула, как должно.
— Уходи, — шикнула на нее бабка. — Чтобы духу твоего здесь не было!
Зажмурилась Светлана — глаза щипало от едкого дыма.
— А что дракон сказал?
