Басманов выдохнул и хлопнул в ладоши.

— Ох, как же я перепугался, получив от Сергея телеграмму. Она ведь и летать-то толком не умеет, сколько я ее ни учил. Не понимаю, как она добралась к вам в замок — наверное, крылья ее любви сильнее ее куцей вампирской природы.

Тут Басманов заметил среди доспехов лютню и сдернул со стены.

— Вы уж простите мне жуткую игру, граф, но раз гитары нет, а песня на язык просится…

И Федор Алексеевич заиграл простенький мотивчик.

— Где ты, голубка родная? Помнишь ли ты обо мне? Так же ль, как я, изнывая, плачешь в ночной тишине… Плачешь ли так же в ночной тишине…

— Простите…

В арсенальную ворвался Раду.

— Светлана сбежала, — выдохнул он, ничуть не удивившись, что застал сражающихся за песней.

— Вы орлом умеете обращаться? — спросил Федор Алексеевич, и когда граф отрицательно мотнул головой, добавил: — Летучие мыши слепые, а что у вас со слухом? Сможете шелест голубиных крыльев уловить?

Накинув камзол прямо на голое тело, Фридрих выпрыгнул из башни, но через час вернулся ни с чем. Басманов все так же сидел на диване, но уже плакал. Граф машинально бросил ему кружевной платок и только потом заметил пустой графин без кровавого шампанского и лежащую на боку открытую и явно тоже пустую фляжку.

— Граф, а вы сами-то когда-нибудь плачете? — спросил Федор Алексеевич, утирая слезы. — Или только доводите до слез других?

— Вы что-нибудь придумали или только…

Граф махнул рукой на столик. Басманов перестал плакать и укрыл графин платком. Затем закинул ногу на ногу и вальяжно развалился на диване.

— У вас волшебный платок, — улыбнулся княжеский секретарь. — Право, это все ваше шампанское… Я после смерти ни разу не плакал. Ваш полет, как погляжу, не помог вашему горю?

— Федор Алексеевич, вы меня поражаете!

Фридрих с остервенением дернул вниз полы камзола, борясь с непреодолимым желанием схватить графин и запустить им в черноокого красавца, спокойно перебирающего янтарные пуговицы.

— А что вы хотите? — отозвался гость, расстегнув на кафтане последнюю. — Чтобы и я тоже наматывал круги вокруг вашего замка? Поверьте, у меня крылья отваливаются. Попробуйте сами махнуть отсюда в Питер…

— Вы все же думаете, что она отправилась в Петроград?

— О, да… Не на фронт же в рубахе из крапивы! Фридрих, дорогой, ищите лучше… Она ведь дочь критика С. Мирного, она не могла не оставить мужу записку. Она женщина — женщины не сбегают молча!

— Она просто не желала видеть меня действительно мертвым! — выпалил граф, точно из пушки, и Басманов откинулся на спинку дивана, схватившись за грудь.

— Опять вы за старое, Фридрих… — простонал он. — В этом замке один лишь дурак — это его хозяин, то бишь вы, милостивый государь. Светлана прекрасно знала, что я не убью вас. Ну, может, маленько попугаю. Но вы же не можете умереть от разрыва мертвого сердца!

Федор Алексеевич расхохотался, а граф, стиснув темные губы, вернулся к столу и снова принялся перебирать бумаги, даже залез в корзину, куда полчаса назад выкинул разорванный в клочья бракоразводный текст.

— Раду!

Оборотень влетел в кабинет, когда в нем еще не стихло эхо его имени.

— В темнице там царевна тужит, а бурый волк ей верно служит… Ошейник неси!

Раду кивнул и вышел, а через минуту в кабинет вбежал белый волк, держа в зубах кожаный ошейник.

— Что вы удумали на сей раз, внучек? — оживился Басманов.

— Ничего… Раду однажды нашел меня в сундуке, а теперь найдет и Светлану…

Нацепив зверю ошейник, граф подошел к столу, придвинул к себе лист бумаги, написал что-то и свернул записку трубочкой. Затем присел подле волка и привязал бумажную трубочку к ошейнику оторванной от камзола тесьмой. Федор Алексеевич недоуменно поднял брови. Граф хлопнул волка по боку, и Раду стрелой вылетел из кабинета.

— Вы думаете?

— Я ничего не думаю… У нас нет особого выбора. Меньше двух часов до рассвета, и если она действительно не способна…

— Послушайте! — почти закричал Басманов. — В замке много котов?

— Котов? — переспросил граф растерянно.

— Котов, которые гоняют по крышам голубей. Много?!

— Вы думаете, они ее съели?

Басманов от хохота согнулся в три погибели.

— Вы умеете обращаться кошкой?

— Нет! — тут же закричал граф, борясь с желанием выплюнуть ответ в лицо бессердечного прадеда сбежавшей жены.

— И я тоже не умею, а жаль… — отозвался Басманов и достал из-за пазухи вторую фляжку.

— Да вы просто… — Фридрих не договорил, шарахнув себя ладонью по лбу. — Какой же я глупец! — вскрикнул он, хватая со стола томик Тютчева.

— Нашли все-таки! — подскочил Федор Алексеевич, швырнув закупоренную фляжку на диван. — Я же говорил…

Граф вынул из томика тонкий нож для разрезания писем:

— Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся, — И нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать.

Он вопросительно посмотрел на Федора Алексеевича, который явно о чем-то задумался, но не дождавшись от него ответа, принялся рассуждать сам:

— Понятно, что я обидел Светлану своими словами, обидевшись на ее слова, сказанные во сне. А должен был пожалеть…

— Ее пожалеет другой! — вдруг оживился Федор Алексеевич. — Где у вас тут православная церковь? Светлана там!

Хмельной упырь пошатнулся, но все же удержался на ногах.

— С чего вы взяли? — едва слышно прошептал граф, вцепившись в стол ставшими совершенно белыми пальцами.

— Ключевое слово — благодать.

Басманов сделал нетвердый шаг к столу и, перегнувшись через него, схватил графа за руку.

— Что вы стоите, как истукан! Она встретит там рассвет с молитвой в надежде, что Он простит ее и примет в свое лоно.

Граф метнулся к раскрытому окну, а через секунду и ворон полетел следом в надежде не отстать от летучей мыши, хоть крылья не особо его слушались. Совсем скоро чёрная птица уселась на деревянные ворота и рухнула вниз, чтобы подать руку графу, который лежал ничком на освященной земле.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Поднимайтесь! Вас не крестили в православии, так что ничего с вами не случится.

Фридрих приподнял голову: он был жутко бледен, руки дрожали, а на лбу даже выступили крупинки пепла.

— Меня здесь венчали, — голос графа то появлялся, то пропадал. — Во время обряда я упал в обморок, уронил венцы и потушил свечи. Вы же знаете, что это предзнаменование несчастья? Моя жена и ребенок умерли, и теперь Светлана…

Федор Алексеевич нагнулся к вампиру, поднял его с земли за шкирку и под руки, как раненого, выволок за ворота церкви.

— Ждите меня здесь! — сказал он жестко, уже без хмельного звона в голосе. — И не суйтесь в церковь!

Граф покорно кивнул, продолжая сидеть на земле. Федор Алексеевич хлопнул калиткой, в два прыжка одолел церковный двор и вбежал на крыльцо. Дверь оказалась запертой. Он поднял глаза: и окна затворены. Упырь подтянулся на руках и ступил на деревянный выступ, с которого смог заглянуть внутрь церкви: пусто. Спрыгнул вниз и побежал к часовне. Здесь дверь оказалась открытой, но внутри опять было пусто. Федор оглядел свечи — ни одной горящей, святая вода в купели тоже не тронута. Он хотел было выйти, но против воли схватил новую свечку, чиркнул ногтем и зажёг. Постояв немного в темноте часовни с зажженной свечкой в руке, Басманов шагнул к Богородице, поставил свечку и занёс руку для крестного знамения, но, одумавшись, просто поклонился в пояс и поцеловал икону. По телу мертвого тут же прокатилась волна дрожи, а на глазах выступили слезы. Упырь попятился к выходу и вывалился во двор, в спешке даже не затворив дверей часовни.

За оградой Фридрих фон Крок шевелил губами, не сводя затуманенного слезой взгляда с силуэта креста, вырисовывавшегося на фоне тёмного безлунного неба.

— Есть поблизости другая церковь?