Он вытащил два метровых меча, отпрыгнул в середину залы, прокрутил мечами над головой и бросил один графу, который Фридрих ловко поймал за рукоять, хоть и не ожидал броска. Федор Алексеевич провёл ладонью по прямому клинку и начертил рядом в воздухе силуэт русского изогнутого меча, затем легко подкинул оружие и усмехнулся:
— Да, не меч викинга, ну и ладно! Фридрих, скажите, вы влюбленный дурак или вам действительно надоело жить? Вы же понимаете исход поединка? Я протру клинки святой водой и первым же ударом отправлю вас если не к праотцам, то прямиком в ад.
Граф видел, как сощурились огромные глаза гостя, и лицо его вдруг стало до дрожи пугающим: сейчас как бросится на него и в шею вцепится зубами, забыв про всякий меч.
— Поединок отменить нельзя, — глухо выдохнул Фридрих. — Люди гибнут за веру, так отчего же вампиру не погибнуть за неверие?
— Ну вот и ладушки…
Фридрих посмотрел на свой меч, переложил его из одной руки в другую, затем обратно в правую.
— Вы меня простите? — Федор Алексеевич неожиданно вырос прямо перед носом трансильванца и придвинул пальцы графа ближе к гарде, а затем осторожно отвел его большой палец в сторону. — Так-то оно лучше.
Потом взглянул на отведенную назад ногу графа и, покачав головой, добавил:
— Верните ноги на ширину плеч. Иначе вы никогда не удержите равновесие.
— Федор Алексеевич, мы не на уроке, — огрызнулся граф. — Приступим?
И положил меч на пол. Басманов тут же вытащил из кармана платок и, смочив святой водой из фляжки, принялся протирать клинки. Дрожащими руками Фридрих расстегнул окровавленную сорочку и скинул ее. Басманов снял только кафтан. В пыльной темной зале повисло неловкое молчание. Стиснув зубы, граф фон Крок пару раз взглянул на смертоносное оружие и поднял меч. Сделав несколько выпадов, он направил острие меча в потолок, но Басманов с усмешкой поднял над головой меч двумя руками, но не пошел на сближение. Тогда граф сделал выпад первым, направив острие прямо противнику в грудь, но Басманов легко перехватил его руку и отвел влево, но вместо того, что ударить под ребра, стиснул графу запястье — меч Фридриха упал на каменный пол, а следом полетел и второй.
— Хватит! — гаркнул Басманов. — С вами сражаться, что с безоружным. Только Бога гневить! Такое я мог при жизни вытворять, а сейчас совесть не позволяет.
И рассмеялся, глухо.
— Фридрих, вы зачем свободную руку назад отводите, вы ж не рапиру в руках держите. Колоть и рубить — две разные вещи, неужели в ваших книгах это не прописано? Бой на мечах два прыжка перед выпадом тоже не предусматривает, но об этом и догадаться можно было… Безо всяких романов.
— Простите меня, Федор Алексеевич, но я ведь вам уже признался, что никогда не держал меча в руках. Давайте перейдём на рапиры — тогда бой будет честным и угодным Богу.
— Бой и рапиры? — снова хохотал Басманов. — Граф, не путайте фехтование с боевым искусством. Это как испытание невесты танцем, не более того…
— Предпочитаете кулачный бой? — уже зло прошипел граф, чувствуя как его острые ногти впиваются в ладони.
— Вы, гляжу, пожалели свои кружева! — все так же нагло улыбался прадед Светланы, тыча пальцем в брошенную на пол сорочку. — А мне вот лень расставаться со своим нарядом. Давайте уж не будем смешить Ангелов смерти. Два сражающихся по законам смертных упыря — зрелище комедийное, не более того. Такое только для масленичного балагана сойдет.
Басманов поднял оба меча и зажал подмышкой.
— Бросьте, Фридрих! Возвращайтесь к жизни, коли успели с ней попрощаться. И возвращайтесь к Светлане. Попрощаться с ней я вам помешал.
Граф молча смотрел на русского упыря, и тому казалось, что белоснежная грудь трансильванца тяжело вздымается.
— Неужели вы думали, что я действительно буду испытывать вашу правду боем? Я просто хотел избавиться от лишних ушей…
Басманов вернул мечи на стену и обернулся к молчащему графу.
— Да что же вы так распетушились, Фридрих… Я, как ни странно, разумею по латыни… И вы правы, русский развод вам не подходит — с выполнением супружеского долга у вас теперь проблем не наблюдается… А только такую причину разлада между двумя голубками признает русское общество. Но всегда можно опостылевшую жену без лишних сопроводительных бумаг сослать в монастырь… В вашем случае — в Петроград…
— Федор Алексеевич, не упражняйтесь со мной в остроумии… Мне совсем не смешно.
— Да полноте, Фридрих, я что вам тут — шут гороховый… Так извольте выдать мне женское платье, и я станцую для вас по старой памяти! Да и зала ваша для танцев больше располагает, чем для боя… Что, разводиться передумали? Ну так совет вам да любовь… Хотел вам бумажки ваши в лицо швырнуть, да ограничился припасенным журнальчиком… Надо новыми веяньями в литературе интересоваться, тогда и в верности жены сомневаться не придется… Признаюсь, я сам не смыслю ничего в обрядах русичей, но раз Мирослав признал ваш брак, значит, вы все правильно сделали. Что же касается меня, то… По роже вам съездить все же хочется, но я сдержусь… Сам виноват — на безрыбье, как говорится…. Да что ж теперь, после драки… Ладно, ладно…
Федор Алексеевич отвернулся от графа, жеманно передернул плечами и медленно нагнулся, чтобы поднять кафтан, затем нарочито долго надевал его, но обернулся к графу, так и не застегнув ни одной пуговицы.
— Как вспомню вас у себя в канцелярии с паспортом, так зависть берет… В вашем замке можно и в кружевах, и в камзолах расхаживать, а мне вот приходится быть клиентом непутевых петербургских портных. Иногда говорю себе — Федорушка, ты теперь
секретарь князя Мирослава Кровавого и больше никто… Ни роду, ни племени… Одна радость в Светлане была… Ох, как полюбил я ее…
Басманов вздохнул и затянул гнусаво:
— Не тужи, душа разумная! Уж ведь мы тебя не в полон дадим. Уж ведь мы тебя замуж выдадим. Отдаём тебя за умного, за разумного…
Граф тряхнул окровавленной сорочкой и накинул ее на плечи.
— Вы хотели о чем-то поговорить?
— Вам какой перстень больше нравится? — Федор Алексеевич протянул графу обе руки. — Выбирайте… Я бы выбрал алмаз — он укрощает гнев и сластолюбие, хотя нам больше подходит рубин — он очищает кровь. Или же изумруд — от всякой нечистоты помогает. Однако спешу заметить про поверье: говорят, коли мужем или женой овладевает похоть, камень трескается — так это все враки. Агат хотите? Правда, с ним змеи и скорпионы вам в руки не дадутся.
— Такое количество перстней вам не мешает? — перебил нетерпеливо граф. — На всех пальцах носите, да ещё и не по одному…
— Теперь мешают, отвык… Мода такая была при дворе. Многие из этих перстней — подарки того, ради которого я живота не щадил… Царь мой очень ценил «Сказание о двенадцати драгоценных камнях» Епифания и любил похвастаться богатством перед заморскими послами. Да, сапфир я вам не предлагаю — ваш перстень лучше, подарите его Светлане… Вам он все равно не помогает. А свой я себе хочу оставить, а то тоже нервы ни к черту… Ну, выбирайте уже! Родниться так родниться до конца.
Граф наклонил голову на бок и зло посмотрел на Федора Алексеевича:
— Я не с вами родниться собирался…
— Ой, да бросьте… Бросьте оправдываться! Верю я в вашу любовь. Это меня для виду женили, чтобы я с царской семьёй породнился. Семья моя потому под опалу и не попала, оба сына спокойно выросли — я их, правда, и не думал обращать… Я и при жизни-то мало ими занимался, все о Руси радел, да, как оказалось, плохо… Правда, на них мужская линия и прервалась, осталась внучка, за князя одного выдали, я за их родом и следил все четыре столетия. Мария не верила, когда говорил ей, что смерть Светлане при родах грозит. Все жениха среди людей искала… Пришлось самому озаботиться…
Федор Алексеевич снял с пальца перстень с рубином и вложил в графскую ладонь.
— Почему вы выбрали меня? — спокойно спросил Фридрих, надевая перстень.
— Я вас не выбирал. Это там, — Басманов ткнул пальцем в высокий потолок, — вас выбрали. Ох, надеялся… Надеялся, что сманите девку любовью… А вы благородным оказались! И ревнивым, как выяснилось. Приревновать бессмертную к смертному — это очень сильно любить надо. Смешно-то как, комедийно… Впрочем, история с Сергеем тоже смешна — смертный заботится о бессмертной, но что поделать… Послушайте, Фридрих, Светлана все еще очень и очень смертная… Она совершенно не чувствует приближения рассвета, может проснуться днем, а иногда ее не добудиться ночью. Она может не чувствовать голода по нескольку дней, а потом у нее нет сил добраться до источника крови… Мне постоянно приходилось забирать ее к рассвету из больницы, потому что она могла остаться на весь день с ранеными. Я следил за ней постоянно, приставляя к ней сопровождающих. Я вам все это рассказываю не для того, чтобы напугать. Просто она как младенец — ее беречь следует, она не способна выжить самостоятельно.
