В том, что выражение «какой же русский не любит быстрой езды» не образное, граф фон Крок больше не сомневался — когда из-под колес пропали мостовые, ему начало казаться, что умереть во второй раз намного легче, чем осилить на лошадях российскую дорогу. Но почти умер он совсем по другой причине — из-под плаща, укрывавшего птичью клетку, на которую он так боялся наступить, что держал ноги на противоположном сиденье, вынырнула русая голова княжны.
— Ваше Сиятельство, — зашептала девушка. — Вы случайно не считали верстовые столбы? — И когда опешивший граф ничего не ответил, добавила: — Вы меня простите, просто слышала, что вампиры постоянно что-то считают…
— Двадцать три, — выдал граф замогильным шепотом и вздрогнул.
— Тогда я могу вылезать, — выдохнула девушка и, отбросив плащ в сторону, уселась рядом с неподвижным оборотнем.
— Что ты тут делаешь?! — донеслось с облучка раскатистое рычание князя.
— Папенька, не сердитесь за обман! Я вам все объясню, как прибудем на место. Не подумайте ничего дурного, вот вам крест…
— Княжна, умоляю! — вскричал граф фон Крок и так поднялся на сиденье, что встретился затылком с кудрявой шевелюрой правящего лошадьми князя.
Светлана с тихим вздохом разжала три пальца и опустила руку, так и не осенив себя крестным знамением.
— Ой, простите меня Христа ради… — княжна зажмурилась и затрясла головой. — Что ж я, дубина стоеросовая, говорю все не то… Простите меня все, просто мне позарез нужно к бабушке.
Князь молча стегнул лошадей, и Светлана отодвинулась в сторону от оборотня, чтобы граф, поджавший и ноги, сумел опустить сапоги на пол экипажа.
— Простите меня, — зашептала она, поднимая на трансильванца блестящие глаза. — Я не знала, что папенька уже отправил почтового голубя, чтобы баньку истопили к вашему приезду. А второго у нас нет, чтобы записку отправить. Придется мне самой о Сашеньке позаботиться, — прошептала она совсем уж едва различимо, приблизившись к вампиру.
Однако заметив под верхней темной губой белоснежные клыки, тотчас отшатнулась и метнула взгляд в сторону оборотня. Потом подсела ближе и взяла его под руку, но продолжала глядеть на графа.
— Из вас, я понимаю, вытрясать уже нечего, но во меня ещё душа имеется. Пока имеется… Сколько там уже столбов?
— Двадцать семь, — ответил тут же граф, почти не открыв рта, чтобы не обнажить клыков.
Княжна тяжело вздохнула:
— Ещё шесть вёрст, и получите тридцать три удовольствия.
Тут она свободной рукой схватила комара.
— Как же вы мне, кровососы, надоели!
— Это вы обо мне, княжна? — спросил граф, оставшись невозмутимым, но вот Светлана вспыхнула, точно утренняя зорька.
— Да как можно! Помилуйте! Я о комарах!
— Так и они вас не любят, — вмешался оборотень. — Тысяча пятьсот семьдесят ше… Уже семь трупов за двадцать семь вёрст.
— Это они абсент не любят, — еще сильнее зарделась княжна.
— А что это? — удивился Раду Грабан.
— Хорошее средство от кровососов, — потупилась княжна. — Впрочем, обычно я натираюсь свежей полынью, но запасы кончились, вот и пришлось перейти на абсент. Сейчас наберу новой травы… А может она только на русских упырей действует, а трансильванские вампиры к ней равнодушны?
— У вас в кармане чеснок, — процедил сквозь зубы граф фон Крок.
— У меня нет карманов. Я только и успела, что с Бабайки безрукавку стащить. Это он, затейник, под подкладку зубчиков чеснока напихал. Но я не сяду рядом с вами, не бойтесь…
— А я не боюсь и не хочу, чтобы вы меня боялись.
— Я вас не боюсь… Я за вас боюсь. Вы уже и так от князей Кровавых натерпелись вдоволь.
— Из ваших рук я готов принять любое страдание…
— Граф! — послышался с облучка смешок князя Мирослава. — Один наш мудрый государственный муж любил говаривать: пьяный проспится, дурак — никогда…
— Благодарю вас, князь, за мудрый совет. И вас, — граф продолжал смотреть в розовое лицо живой девушки, — ангел мой, за участие…
— Ангелов вы еще увидите. Одного на Александринском столпе, другого на шпиле Петропавловского собора. Негоже меня с ними равнять, — уже вовсю пылала княжна. — Хотите, стану вашей музой, если вы вдруг чего-то пишете… Сейчас ведь все чего-то пишут…
И оба, не сговариваясь, взглянули на груду плаща в своих ногах, который укрывал клетку с полуживым или полумертвым голубем-поэтом.
— Я только читаю, что другие пишут кровью… — попытался улыбнуться граф, но снова сделался серьезным, поранив себя клыками.
— Читайте лучше то, что пишут молоком… Это современнее. Сколько столбов-то уже насчитали?
— Тридцать два, княжна!
— Всего одна верста осталась.
— Я помню. У вампиров прекрасная память.
— Я знаю.
Светлана высвободила руку, которой весь путь держалась за оборотня, и опустила обе руки на клетку. И в этот момент клыки исчезли, и граф вдруг почувствовал неприятный, давно забытый, укол в сердце и повторил про себя слова князя Мирослава: пьяный проспится, дурак — никогда.
Глава 12 «Русская барышня»
Тройка влетела в сосновый лес, и экипаж, не проехав и полверсты, завяз колесами в черничных кустиках. Кони вмиг встали как вкопанные, хотя князь и не натягивал вожжи. Княжна продолжала обнимать через плащ птичью клетку и тут же прямо с ней и с плащом вывалилась из экипажа в те же кусты. Раду, метнувшийся к девушке, чтобы удержать ее, видимо, позабыл, что он в человеческом обличье и поймал зубами лишь воздух, а потом всеми четырьмя лапами — две из которых были в сапогах, приземлился прямо на княжну. Светлана, даже не вскрикнув, отбросила его в сторону и села, но не поднялась с земли.
— А на вид, кожа да кости, — бросила она бедному оборотню, который тоже остался сидеть на земле, только отвернулся ото всех, к низенькому домику, обнесенному частоколом, на котором мерцали огнями черепа.
— По всей видимости кости столько весят, — спрыгнул с облучка князь и обернулся к графу, который только что медленно сошел с подножки экипажа. — Ваш плащ мы отдадим нашей Кикиморке. Получите обратно, точно новенький, прямо как от портного…
— Я сама отнесу плащ графа, папенька, — затараторила княжна с земли.
— Да уж позаботься, сделай милость. Твоя вина, тебе и отвечать. Скажи спасибо, что чистить не заставляю!
