Светлана смотрела в бледное лицо оборотня: подведенные темным, точно сурьмой, мутные глаза сделались желтыми. Она не испугалась, но ужаснулась своим мыслям: как замысловато переплетается и в нем, и в графе, небесная красота со звериным уродством, аж оторопь берет, на такое лицо глядючи, а глаз не оторвать — точно магнитом к себе тянут, злыдни…
— Не заблуждение это, а… — княжна вновь запнулась.
Хотелось сказать, что чувствует она так, что помнить Бурого еще человеком, да подумала, что пустое это все. Не поймет трансильванец, на каком языке ни скажи ему о любви.
— Да что я толкую-то с вами! Только время трачу.
Она и на себя рукой махнула. Не время воспоминаниям предаваться Не время! И сказала твердо:
— Нам спешить надо. Вон уже глядите — солнце в иголках горит.
Оборотень запрокинул голову и зажмурился, так ярок был в вышине огонь восходящего дневного светила. Поднялся ветер, и Раду пришлось обхватить клетку двумя руками, чтобы удержать под плащом.
— Бабушка злится, — выдохнула княжна. — Знать бы еще, на что на сей раз… Хотя что гадать, вскорости узнаем…
И она прибавила шагу, хоть и чувствовала, что уже натерла задником туфли босую ногу.
Глава 17 "Что сгубило Олечку Марципанову"
Примерную курсистку Олечку Марципанову сгубило вовсе не пристрастие к лицам мужского пола, а подъемные машины, знакомство с которыми началось у нее с Витебского вокзала. Ей велено было сопроводить туда одну почтенную пару, отбывавшую домой после лечения у доктора. Испробовать новшество любопытно было всем — а при наличии багажа они имели полное право открыть решетку багажной подъемной машины.
Влюбившись в механическую кабину с первого взгляда, Олечка Марципанова стала находить неотложные дела то в «Пассаже», то в доме компании «Зингер». Однако даже будучи неприметной девушкой, она быстро примелькалась служащим, но после честного признания в любопытстве, ее с улыбкой стали пускать «покататься». За простое спасибо. Она жалела, что доктор по-прежнему глотает во втором этаже противную желтую взвесь сухого конского помета, хотя доход с частной практики позволял ему перебрать этажом выше в доме с чудо-машиной, которая облегчила бы жизнь заодно и многим его пациентам. По лестнице легко бегали лишь юные ученики жены доктора, которым та давала уроки фортепиано. Они еще на подступах к квартире начинали считать ступеньки, как пальцы — первый, третий, пятый, если вдруг перескакивали ступеньку.
Пока другие девушки грезили во сне влюбленными ухажерами, нашей Олечке снились витые черно-золотые решетки лифтов. А в особо тяжелых кошмарах бедную курсистку преследовали мягкие диванчики, о которых, увы, Олечка Марципанова могла лишь мечтать, потому как операторы таких лифтов четко знали, какие люди действительно имели неотложное дело в верхних этажах. Она могла лишь на мгновение заглянуть в кабину через хрустальные ограждения и повздыхать над своей незавидной судьбой уже на пыльной улице. Прокатиться на подобном лифте для Олечки Марципановой было такой же несбыточной мечтой, как оказаться в механической кабине в Эйфелевой башне. Однако некоторым мечтам свойственно сбываться по почти независящим от мечтателя причинам.
В тот день у Олечки вырвало ветром зонтик, подаренный женой доктора, чтобы девушка наконец перестала простужаться каждый божий день. По щекам текли слезы вместе с дождем, и Олечка юркнула в парадную незнакомого дома, адрес которого потом она захотела забыть и забыла. Хотя и не сразу, а лишь после совершения тройного убийства. Было поздно, а может и не столько поздно, сколько темно из-за тяжелых туч, пронзивших петербургские шпили. В полутемной парадной уже нашли приют трое студентов в мокрых пальто и волочащихся по земле шарфах. Они согревались совсем не потиранием озябших рук, как делала Олечка, отказавшись от предложенной фляжки.
Но вот от предложения угнать сломанный лифт она отказаться не смогла, хотя и не понимала, как это можно сделать. Но ее это не касалось. От нее требовалось лишь открыть ажурную решетку и сесть на зеленый диванчик в окружении красного дерева, точно на трон. И она действительно почувствовала себя королевой, когда поехала вверх, не зная еще, что молодые люди, не в силах привести в действия гидравлику, поднимали лифт по-старинке, перетягивая тросы руками, но поднять кабину им удалось только на середину этажа, потом она с величайшим грохотом опустилась вниз.
Олечка испугалась, что ее заметят жильцы и с позором изгонят из дома прямо под жестокий дождь, потому не нашла ничего лучше, как залечь на пол, свернувшись калачиком. Студенты тоже сумели схорониться, и один из жильцов, который не испугался и вышел на шум и даже подошел к кабине, не заметил ничего подозрительного. Даже великовозрастным шалунам пришлось открыть решетку, чтобы убедиться, что их королева цела и невредима.
Тогда они, по всей видимости, еще не думали причинять девушке какой-либо урон. Это пришло само собой, когда они, вместо твердых ступеней лестницы, решили переждать непогоду на мягком диванчике, но так как он вмещал лишь двоих, а на полу вообще мог усесться всего один человек, то чтобы не заставлять ни себя, ни даму стоять, было принято решение одному устроиться на полу, двоим на диванчике, а даму взять на руки. Курсистка сначала отнекивалась, порывалась даже уйти, ссылаясь на то, что уже согрелась, но в итоге пригубила из фляжки, не зная, что к вину для храбрости угонщики лифта успели подмешать немного опиума.
Больше Олечка Марципанова ничего не помнила — очнулась она на улице, в луже — на сапожки из водосточной трубы капала вода. Она догадалась, чего ей стоила механическая кабина, по беспорядку в одежде, едва приметным разводах на ногах и жуткой боли, сдавившей живот. Тогда Олечка Марципанова еще хотела жить, считая потерю невинности не самым ужасным несчастьем, которое могло постичь ее в городе — она училась на курсах, слышала разные истории и вообще читала газеты, и поэтому, пока могла, скрывала и от доктора, и от тетки данное происшествие. Когда же по утренней слабости поняла, что через пару месяцев скрыть уже ничего не получится, то и тогда не особо расстроилась. Незаконнорожденный ребенок не был в ее глазах таким уж ужасным грехом, как, например, самоубийство. Но без ребенка, она понимала, жить ей будет куда легче, но тот рос в животе и сам по себе никуда не собирался деваться.
Сначала Олечка прибегла к народному методу и почти до ожога обварила себе кипятком ноги, а когда это не помогло, пробралась в кабинет к доктору и наглоталась всего того, до чего сумела дотянуться. Но как вскоре выяснилось, это было всего-навсего слабительное. Оправившись, бело-зеленая, как смерть, она намешала себе опиума, но доктор в тот вечер неожиданно рано вернулся из гостей и, имея богатый опыт по спасению клиентов девушек сомнительного поведения от этого самого опиума и самих девушек от неприятности, постигшей любительницу лифтов, сделал все возможное и невозможное для ее спасения. Была поздняя ночь, и доктор сам вынес во двор таз, который обычно использовал для бритья — выгребная яма по обыкновению была закрыта на замок, но он не стал будить прислугу.
Олечка Марципанова очнулась со стойким нежеланием жить. Доктор это предвидел и приказал жене следить за несчастной — она-то и позвала дворника, чтобы вытащить курсистку из петли. С полмесяца Олечка еще прожила, не обращая внимания на косые взгляды жильцом и оговоры разбушевавшейся тетки, а потом как-то ночью вышла из дома, дошла до знаменитых коней и бросилась в воду. За ней кинулись двое подвыпивших ночных гуляк, но не вытащили, не нашли в темной воде — сами чудом остались живы. Пока — от сырой воды с одним приключилась холера. Их вытащили багром прохожие во главе с городовым. «Петербургский листок» сообщил о происшествии короткой строкой — мол какая-то девица из бедных бросилась с Аничкова моста.
