Больше всего меня бесило то, что этот бугай вёл себя, как пьяный папаша, решивший повоспитывать малолетнюю дочь. Может, и правда выпил — у рыцарей это запросто, алкотесты тут не проводят. В своём родном мире подобные картины мне приходилось видеть неоднократно, и каждый раз было мерзко. Не потому, что пьяный, и даже не потому, что маленьких обижают. Просто человек, который не может держать себя в руках, мерзок по определению.

И меня перекрыло.

Обдумать план я не успел — я его даже не осознал сразу. Потом, снова и снова вспоминая эти секунды, я снова и снова убеждался, что действовал сам. Я, Мортегар, использовал в качестве оружия то тело, которое было мне дано, и ни Искорку, ни само тело ни в чём нельзя было обвинить.

Я отозвал доспехи, чтобы обрести полный контроль над телом. Спрятал в Хранилище меч. Кажется, Большой Брат удивился, увидев перед собой не защищённую доспехом девушку. Кажется, он даже попытался отступить. Но я не дал ему такой возможности.

Резко сел, оттолкнулся ногами от песка, прыгнул и повис на шее рыцаря. Упёрся сапогом в доспех, прыгнул снова, развернулся в воздухе, и вот я уже стою на плечах. Одним движением сорвал с головы Большого Брата шлем, отбросил его в сторону и призвал меч.

Большой Брат запрокинул голову и посмотрел мне в глаза; рот, почти скрытый за усами, в удивлении приоткрылся.

Туда я и обрушил удар. Толкнул меч вниз двумя руками. Лезвие прошло сквозь глотку, гарда выбила зубы.

Большой Брат вскинул руки к горлу, захрипел, дёрнулся, изо рта выплеснулся фонтанчик крови.

Я выдернул меч одним быстрым движением — в дурацкой попытке «отыграть назад», вернуть всё как было. Но лишь довершил непоправимые разрушения в утробе рыцаря, миг назад казавшегося непобедимым.

Когда я спрыгнул с его плеч, он был уже мёртв. Уже мёртвым он, медленно покачнувшись, упал на землю, и из его раззявленного рта медленно-медленно потекла кровь на жёлтый песок.

Я не верил глазам. Меч дрожал в руке, с лезвия срывались алые капли. Что я наделал? Зачем?!

Было тихо так, словно я убил не только Большого Брата, но и вообще всех в этом мире. Я крутил головой, пытаясь встретиться взглядом с кем-нибудь, и, слава Стихиям, первой оказалась Натсэ. Она смотрела на меня сквозь прорезь шлема. Лица её я не видел, но глаза… Глаза сказали мне: «Чистая работа».

Она не осуждала меня, хотя и не поощряла. В её мире убийства — это «ну, бывает, ничего не поделаешь. А если делаешь, так делай хорошо». Но мой мир трещал по швам. Я ведь мог просто остаться лежать. Просто сдаться. Но вместо этого — убил. Ради чего? Ради трёх с половиной тысяч солсов? Разве сейчас я не согласился бы отдать в десять раз больше, лишь бы вернуть к жизни этого несдержанного толстяка?

Я медленно повернул голову дальше и увидел «себя». Бледного, потрясённого. Лореотис выглядел злым. Просто злым. Для него убийства тоже не были чем-то из ряда вон, и его взгляд говорил просто: «Ну и зачем ты замарался, придурок?»

Вчера всё было иначе. В той беспорядочной сече всех со всеми убивать было просто и необходимо. Но сегодня я знал, что убил не в бою. Я убил беззащитного человека, пусть он и был в доспехах и с мечом. Я победил без всякой запрещённой магии, но мне было так больно и стыдно, словно в этой победе мне помогли все три печати разом.

— Победитель — леди Авелла Кенса! — прогремел над стадионом голос Кевиотеса.

Зрители вяло, будто нехотя, загудели, зааплодировали. Я, бросив прощальный взгляд на Большого Брата, к которому уже подходили рыцари с носилками, перелез через бордюр. Подальше от Натсэ, чтобы не демаскировать её. Подальше от Лореотиса. Рыцари расступились передо мной, и я так и побрёл куда-то, держа в дрожащей руке окровавленный меч.

Ранг Огня: 7. Текущая сила Огня: 80. Пиковая сила Огня — 150

Кто б сомневался. Кто б, мать твою, сомневался!

— И что? — насмешливо спросил Мелаирим, глядя на меня через прутья решётки. — Ты хочешь, чтобы я поздравил тебя с новым завоёванным рангом? Не великое достижение, ты уже сейчас можешь дойти до конца и освободить Огонь.

Я молчал, глядя ему в глаза. Для этого мне приходилось слегка поднимать голову, ведь нынешнее тело было пониже прежнего. Я пришёл сюда один, сказал Лореотису и Авелле, что не желаю пока ни о чём разговаривать. Как ни странно, они меня услышали и отступили, хотя Авелле очень хотелось меня утешать, а Лореотису — бить мне морду.

— Я человека убил, — сказал я. И содрогнулся. Руки всё ещё помнили, как меч пронзал беззащитную плоть.

— Я тоже, — пожал плечами Мелаирим. — Складывается впечатление, что именно поэтому мы оба здесь.

Пришлось кивнуть. Пока я шёл, летел сюда, внутри меня зрели целые речи, которые убедили бы и глухого. Но сейчас, глядя в циничные глаза Мелаирима, я понял, что те слова потерялись.

— Я не хочу… — Голос прозвучал так, как и должен был — по-девчачьи. В нём не осталось никаких моих ноток, да и плевать мне было.

— Хорошо, что тебя никто не спрашивает, — отрезал в ответ Мелаирим.

— Знаете, — решился всё же я. — Знаете, когда я только попал сюда, мне показалось, вам на меня немножко не плевать. Что-то такое было в ваших глазах — не знаю, как объяснить — что заставляло меня думать, будто я для вас — не просто подопытная мышь.

— Мышь? — вскинул брови Мелаирим.

— Не важно, — поморщился я. — Вы же умный человек, схватывайте суть. Не то чтобы вы смотрели на меня, как отец на сына… И, конечно, я не знаю, что бы вы сделали со своим сыном, если бы он вдруг стал дочерью. В общем — да, всё очень сложно, но я просто хочу спросить.

Мелаирим кивнул, подбадривая. Смеётся он надо мной, или сочувствует — было невозможно понять. Я набрал воздуха в грудь:

— Посмотрите мне в глаза и скажите прямо, что вам плевать на меня, или что не плевать. Скажите правду! Ради вас я притащил ту свечу. Ради вас! Не ради Огня, не ради своего спокойствия, нет. Я просто не хотел, чтоб вы умирали. Вы, конечно, редкостный подонок, но вы меня столько раз вытаскивали из всякого дерьма… Правда, из-за вас я в этом дерьме и оказался. И вы чуть не погибли, возвращая мою сестру из мёртвых… Правда, из-за вас она и погибла. И вот сейчас вы убили Герлима, чтобы спасти мне жизнь… Хотя у вас свои мотивы. Но неужели вам действительно на меня плевать? Неужели вы хоть самую капельку не хотели бы спасти меня от этого всего и просто дать мне жить?

Мелаирим молчал. По его лицу я по-прежнему не мог ничего прочитать. По моему лицу текли слёзы. Проклятые девчачьи гормоны… Я вытер глаза рукавом, открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, но…

— Достаточно, — поморщился Мелаирим. — Разговор не имеет смысла. Ты сам принёс клятву, и Огонь её принял. Чего теперь хочешь от меня?

— То есть, я так и так умру? — прошептал я. — Нарушу клятву — умру, доношу Огонь — умру в родах.

— Последнее ты откуда взял?

Я замер с раскрытым ртом. Мелаирим покачал головой:

— Возьми в привычку: как только что-то становится непонятно — спрашивай у тех, кто знает, а не у тех, кто «что-то слышал».

— То есть, я не умру? — обрадовался я.

— Можешь и умереть — когда Огонь вырвется, он сразу сотворит множество разрушений — но это вовсе не обязательно и маловероятно. Ты чужд этому миру, Мортегар. Ты здесь только благодаря Огню. Как только Огонь тебя покинет, ты вернёшься домой. Лишишься воспоминаний и, само собой разумеется, всех магических сил.

— И Настя? Моя сестра?

— Нет, она выжжена из твоего мира. Ты не вспомнишь, что у тебя была сестра. Тебе и так было больно про неё вспоминать — потому что памяти о ней уже нет, есть лишь её отражение в Огне. Поэтому я был так удивлён, что ты упёрся и заставил меня её вернуть. Нужно было иметь недюжинную силу воли, чтобы удерживать воспоминания, которых нет.

Мелаирим отошёл от решётки и сел на нары, подпёр кулаком подбородок.

— Я вижу, — сказал он, — как облегчение у тебя на лице сменяется страхом. Ты не хочешь покидать этот мир. И если собрать воедино всю ту чушь, которую ты тут нёс, очистить её от шелухи и выразить нормальными словами, то ты спрашиваешь, не хочу ли я забрать у тебя Огонь и дать тебе возможность просто жить в этом мире.