— Натсэ! — Я обнял её, прижал к себе и был, наверное, счастлив. Если бы не это гаденькое чувство отстраненности. Натсэ как будто была не здесь, далеко. И думала вовсе не обо мне, а о чём-то далёком. Так напряжено было её тело, и вовсе не собиралось расслабляться.

— Что с тобой? — спросил я. Мне стало страшно. А вдруг она пришла попрощаться? Вдруг магия ошейника только сейчас с запозданием отступила, и…

— Со мной всё хорошо, — сказала она, отодвинув меня. — С тобой — нет. Идём, я кое-что покажу тебе.

Мы встали и куда-то пошли. Я не отдавал себе отчёта в том, куда именно. Двери, коридоры, залы… Я смотрел только на неё, а она — вперёд. Наконец, мы остановились.

— Сколько у тебя жён, Мортегар? — грустно спросила Натсэ.

— Две, — прошептал я.

— Две. Запомни это. Никогда не забывай.

Она подняла свечу, и я обнаружил, что стою перед зеркалом. В нём я увидел своё отражение. Залитое кровью лицо и вырезанную на лбу цифру: «2».

Я с криком отшатнулся и почувствовал, как мне зажимают ладонью рот. Прежде чем выкрутить руку, сломать, убить, я… проснулся. И в темноте сперва ощутил знакомый запах, потом — магическим зрением увидел знакомое пламя.

— Тише, сэр Мортегар, это я! — прошептала на ухо Авелла. — Вы сказали мне прийти после полуночи, и вот я здесь!

— Да, — выдохнул я, когда она убрала руку. — Точно… Точно, вспомнил.

Вспомнил весь минувший день в мельчайших деталях. Самое приятное воспоминание — как Тарлинис от ярости упал в обморок, и госпожа Акади небрежно махала на него веером. Потом всякие бумаги, заявления у Мелаирима. Мать Ямоса, бьющаяся в истерике.

А закончилось всё переездом. Ямос и Тавреси, Зован и Талли — две, скажем так, семьи, поселились в доме, который подарил мне Вимент. Мы с Авеллой и её рабыней помогали перетащить вещи. Успели даже чуть-чуть отпраздновать новоселье.

Я подарил им этот дом скорее из желания обломать Тарлиниса и матушку Ямоса, чем из каких-либо благородных соображений. И уж тем более не предполагал, что на меня будут смотреть, как на величайшего благодетеля всех времён и народов. Если слёзы и объятия Талли ещё пришлись более-менее в тему — они сломали между нами лёд, — то Зован и Ямос могли бы и промолчать вообще. Ну серьёзно: ничего не говорить. Но нет ведь. Ладно Ямос — он уже привык, что я его так или иначе выручаю, хотя дом — это уже немного другой уровень. Но вот видеть, как переламывает себя Зован, мне было попросту неприятно.

— Я не представляю, как и чем смогу тебе отплатить за это, — сказал он, избегая даже в глаза посмотреть.

— Вполне возможно, что однажды ночью я приду сюда весь в крови, с переломанными рёбрами, опираясь на плечо Натсэ, которая будет выглядеть не лучше. Если в ту ночь ты откроешь эту дверь, считай, что мы в расчёте, — сказал я.

На том и порешили.

А потом мы с Авеллой вернулись в академию, условились о встрече и разошлись по своим комнатам.

— Вспомнил, — повторил я и потянулся к спичкам, оставленным на столе.

Пока возился со свечой, задумался о том, как легко могла бы убить меня во сне Авелла, если бы оказалась не Авеллой. Очередной промах с моей стороны… Нужно как-то решать вопрос с безопасностью во сне.

— Что мы будем делать? — спросила Авелла.

Я покосился на неё. Она сидела на моей постели, поджав под себя ноги и аккуратно положив руки на колени. В лёгком домашнем платье. В комнате, где, кроме нас двоих, нет никого…

— Нужна твоя помощь, — сказал я. — Только пообещай не кричать.

Авелла не закричала, когда я, кряхтя от усилий, выволок из-под кровати труп. Он уже закоченел, стал какой-то мерзкий на вид и казался холодным. Хотя с чего бы, спрашивается, трупу быть холоднее воздуха в помещении? Тут, наверное, самовнушение работает. Касаясь человека, невольно ожидаешь ощутить тепло, тридцать шесть и шесть, а когда не ощущаешь, в мозгу рвётся шаблон и кажется, что труп холодный.

— И ты спокойно спал на нём? — тихо спросила Авелла.

— Кажется, не совсем спокойно. Мне даже кошмар приснился.

Я содрогнулся и незаметно ощупал лоб. Нет, никаких цифр. Какое облегчение…

— Мортегар, ты такой отважный… А это что? Это письмо?

Я не успел запахнуть одежду на мертвеце. Авелла уже начала читать. Я терпеливо ждал, не пытаясь даже разобраться в своих чувствах. Вот если бы было у меня два аккаунта: один для Авеллы, другой для Натсэ. И никаких проблем. Но что с ними двумя делать?

— Мортегар. — Авелла подняла на меня взгляд. — Я сама с ней поговорю и всё объясню, клянусь.

— А что ты объяснишь? — озадачился я.

— Что вы согласились жениться на мне исключительно из снисхождения к моему неудобному положению, в которое я сама себя поставила.

— Это не так! — вырвалось у меня.

— Это было бы не так, будь мы все магами Воздуха. Они не признают никаких границ в любви и считают допустимым всё, что угодно. Но мы — все трое — маги Земли. Поэтому пусть лучше будет так. Что я должна сделать сейчас?

Я объяснил, оставив на потом дискуссию о любви и браке. Авелла кивнула, признав мой план разумным.

Воздушные потоки подхватили мертвеца, подняли его и, послушные печати Воздуха, понесли по коридорам. Я шёл впереди, осторожно разведывая путь. За мной летел труп. Замыкала шествие Авелла.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, я то и дело оглядывался на труп — казалось, он сейчас упадёт на меня. Но труп вёл себя хорошо.

— Много ресурса уходит? — спросил я.

— Не особо, — пожала плечами Авелла. — Пока только двадцать. А интересно, какая у Натсэ киска?

Я споткнулся и до конца пролёта катился кубарем.

— Мортегар! Мортегар, что с тобой? — Авелла с трупом догнали меня, перепрыгивая через ступеньки. — Ты не ушибся?

Я ушибся, но волновало меня сейчас не это.

— Что ты сказала про Натсэ?!

— Она пишет, что завела киску, — удивлённо сказала Авелла. — Мне просто интересно — какую. Мне белые нравятся.

Угу, кто бы сомневался, что белые…

— Я что-то не так сказала? — огорчилась Авелла, и даже труп в воздухе поник.

— Нет, всё нормально. Просто я — больной извращенец из другого мира, мыслящий сразу в двух языковых пластах, один из которых почти не работает.

— Из другого мира? — вскинула брови Авелла.

Ага. Похоже, в этот нюанс её Лореотис посвятить не посчитал нужным, да и я как-то не поднимал эту тему.

— Долго объяснять. — Я поднялся на ноги. — Идём, потом расскажу.

Мы уже почти миновали первый этаж, оставалось каких-нибудь двадцать шагов до входа в подвал, когда сзади послышался вкрадчивый голос:

— Так-так. Ну и что это у нас тут происходит?

Если верить кинематографу, то в такой ситуации первая мысль, которая приходи в голову американцам: «Это не то, что вы думаете!». Первая мысль, которая пришла в голову мне, звучала бы примерно так: «Сука, да ты издеваешься?!» — если бы я решил её высказать.

Вскрикнула Авелла. Труп совершенно пал духом, судя по звуку. Я медленно обернулся.

— Почтенный Герлим! — воскликнул я, разглядев человека с факелом. — Какое облегчение…

Лысый маньяк изящных искусств сделал один шаг вперёд, чтобы рассмотреть труп. Увиденное его озадачило. Он, видно, надеялся увидеть знакомое лицо — преподавателя или студента.

Авелла медленно переместилась ко мне, вопросительно покосилась. Я быстро качнул головой: нет, не надо трогать Герлима. Он пока что нужен.

— Прежде чем я позову сюда проректора и глав орденов рыцарей и служителей, можете мне рассказать, чем вы тут занимаетесь? — пропел Герлим, вонзаясь в меня взглядом. — Не подумайте дурного — это просто чтобы посмеяться над вашими оправданиями.

И тут — внезапно! — я рассмеялся. К бешенству Герлима и удивлению Авеллы. А причиной моего смеха было то, что я вдруг понял: скрывать-то нам нечего. Мы тащим труп ночью исключительно чтобы не шокировать студентов и впечатлительных преподавателей. Ну и, конечно, видеть письмо Герлиму ни к чему, хотя вряд ли это навредит.