Теперь лицо Герлима налилось красным. Он меня очень хорошо понял. Не понял, должно быть, лишь одного: зачем я его предупреждаю. Я что, с ума сошёл? Ага, сошёл. А что? Имею право!

— Вы… Вы срываете мне урок, — слабым голосом выдал Герлим и отвернулся. — А… Авелла! В пару к Ямосу. Мортегар — в пару к Боргенте.

Я чуть не выругался. Боргентой звали ту самую толстушку, которую я несколько раз замечал, но ни разу не общался. Знал только, что у неё низкий ранг, и что три месяца назад бегала она лучше меня.

Ямос был счастлив. Авелле было по барабану — она только на дверь косилась, опасаясь увидеть любимого папочку, кипящего от гнева.

— Я тебя ненавижу, — серьёзно сказала Боргента, когда я положил правую руку ей на талию.

— Удивительное совпадение: я тоже себя ненавижу. Давай сделаем это вместе?

Свою очередную гениальную шутку я сказал чуть громче, чем хотелось, и весь курс дружно заржал. Боргента покраснела и заткнулась. Меня она могла ненавидеть сколько угодно, но перечить Герлиму бы не решилась.

— Ти-ши-на, детишки! — пропел Герлим. — Повторяем простейший вальс. И-и-и-и — раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Боргента поволокла меня за собой, и я худо-бедно старался перебирать ногами.

— Перчатки бы хоть снял! — прошипела моя партнёрша.

О, точно — перчатки. Я призвал печать Огня и мысленным взором огляделся. Меня окружали огоньки. Огонь жизни, Огонь любопытства. Я потихоньку начинал их различать. Герлим пылал явной ненавистью. Его огонь даже не помещался в грудной клетке, хотя у остальных был гораздо меньше. Ну, если не считать Авеллы, которая, как маг Огня, полыхала ярче всех в этом зале. Может быть, за исключением меня, но на себя я посмотреть не мог.

Взгляд мой был прикован к лицу Боргенты, а магическое зрение сканировало всех одновременно. И вдруг что-то с чем-то у меня в голове соединилось. Я понял, что держу в руках пламя нисколько не меньшее, чем у Герлима. Боргента полыхала, как облитая бензином. Только вот ненависти там не было ни на медный дилс, чего бы она ни врала.

— Ну почему ты тоже? — простонал я чуть слышно.

— Что? — вскинулась Боргента.

— Ничего…

Число влюблённых в меня девушек только что переросло все мыслимые пределы. И что во мне такого замечательного? Ах, да, Огонь.

Внезапно раскрылась дверь, и в зал вошёл Мелаирим.

— Леди Авелла! — позвал он. — Попрошу вас пройти со мной. Сожалею, почтенный Герлим.

Мелаирим уже разговаривал с Герлимом, как с трупом. По этикету полагалось сначала извиниться, а уже потом попросить преподавателя отпустить ученицу. Но Мелаирим был в явной запаре и о таких мелочах не думал.

— А мне? — глупо спросил я.

— Что тебе? — уставился на меня Мелаирим.

— Мне не надо?

— Было бы надо — я бы позвал. Прошу, живее, леди Авелла! Ваш брат пропал.

Остаток занятия прошёл невыносимо скучно. Герлим совсем перестал играть. Он то и дело выпадал в какую-то глухую задумчивость, и самые гениальные из студентов быстро просекли, что в эти минуты можно вообще ничего не делать. Чем и пользовались. Если поначалу кого-то ещё приятно волновала возможность покружиться с партнёром противоположного пола, то теперь, когда семестр перевалил за середину, танцы сделались точно такой же рутиной, как утренняя зарядка.

Оставшийся без пары Ямос вообще загрустил. Во время одного из таких «перекуров» я отлепился от Боргенты и подошёл к нему.

— Про деревню-то узнал? — спросил я.

— А? — вздрогнул Ямос.

— Ну, мама Тавреси, всё такое.

— А… Да узнал. Ты ж сколько за неё заплатил тогда?

Я пожал плечами. Вспомнил, что заплатил порядком, не было настроения торговаться, а деньги как раз были.

— Ну и вот, — грустно покачал головой Ямос. — Мамаша, как такие деньги увидела, халупу свою продала — и в столицу свинтила. Ни адреса, ничего. Не, ну её тоже понять можно, конечно. Рабство есть рабство, к нему проще как к смерти относиться…

Судя по лицу, Ямос пытался понять, но не мог себя заставить. Для него поступок матери Тавреси выглядел предательством.

— А моя уже приехала, — вздохнул он. — Вместе с Кенса.

— Говорили?

— Смеёшься? Она до конца занятий не примет, будет ждать, чтоб я тут вообще извёлся. А потом выдаст… Это она умеет.

— И что думаешь делать?

Ямос покачал головой. Что-то делать против матери для него было немыслимо. Весь жизненный тыл ему обеспечивала она, вся его жизнь была выстроена на её участке. Как же мне повезло, что я попаданец…

— Сэр Мортегар, я не разрешал менять партнёров! — взвизгнул Герлим, выпадая из очередного транса.

Ха-ха-ха, смешно. Смотри-ка, и вправду все ржут — вот ведь незамысловатые условно-средневековые подростки…

Я вернулся к Боргенте и мужественно дотанцевал урок до конца. Даже Герлим, при всём желании, ни к чему не мог придраться.

Авелла не появилась на перемене. Не пришла на следующий урок. И вообще я до самого конца занятий так её и не увидел. Корябая сухим пером бумагу (я по-прежнему больше доверял расширенной памяти, чем рукописным заметкам), я пытался представить, чем для неё может аукнуться всё то, что она наворотила.

Её заберут из академии? Возможно. Заставят выйти из Ордена?.. Не знаю… Наверное, если Тарлинис хорошенько надавит — сможет. Его слово — закон для неё. Но это ведь было до того, как Авелла получила печать Земли. И, тем более, Огня. Эту, новую Авеллу с пути кувалдой не собьёшь. Впрочем, отец для неё в любом случае — ахиллесова пята. Или нет?

Может быть всё, что угодно, — так я решил. Не могло быть лишь одного: чтобы Авелла никак меня не известила о том, что с ней происходит. Она не из тех, для кого существуют преграды, когда речь идёт о друзьях.

В теории, у неё должно быть зеркальце. И у меня есть зеркальце. Значит, я могу ей позвонить. Так? Не так… Что бы Авелла сейчас ни заливала своим родителям, вряд ли ей поможет моё лицо на экране артефакта с выгравированным символом осквернённой невинности. Вот же ж блин! Мир магического средневековья, а головняки всё те же, что в родном двадцать первом столетии! Ну почему люди везде и всюду одинаковые?

С последнего урока мы с Ямосом ползли медленно и задумчиво. Грузились каждый по своему поводу и не мешали друг другу. Как там говорится — по-настоящему близкий человек — это тот, с которым можно, не напрягаясь, помолчать? А-а-а, ладно, чёрт с ним, включу обратно эту «мудрость в день». Сам-то я тупой, мне трудно генерировать мудрости. Я только глупости могу творить. Правда — поистине эпического масштаба. Но мне будет значительно легче, если кто-нибудь при этом будет создавать иллюзию глубокого подтекста моих действий.

Иногда долгое ожидание превращает надежду в безразличие.

Во! Совсем другое дело же. Смысла в контексте — ноль, но звучит как…

— Ямос, здравствуй, сыночек.

От ядовитой приторности этого голоса сделалось плохо даже мне. Рука поневоле зачесалась — схватить меч, да порешить неприятный вопрос. Однако я ещё не до конца заменил мысли рефлексами.

Мать Ямоса, глава (наверное — отца я не видел) рода Калас, стояла посреди коридора, возле нашей комнаты, сложив руки на груди, и смотрела на своего сыночка. Смотрела сквозь очки, сверху вниз, чем немного напоминала Тарлиниса. Вот бы их скрестить меж собой. Глядишь, родится сын с моноклем. Идеальная ведь пара. И, может, это не такая уж фантазия. С чего-то же они одновременно сюда приехали? Кенса и Калас… Ух, как всё может интересно повернуться! Я, правда, не могу представить себе, каким нужно быть дебилом, чтобы изменять госпоже Акади, но чужих тараканов своими мозгами не поймёшь.

Ямос остановился, как вкопанный. Побледнел, чуть сознание не потерял. Мне пришлось взять на себя официальную часть.

— Здравствуйте, госпожа Калас! — Я вежливо поклонился. Пришлось использовать родовое имя, ведь личного я не знал. Вроде как это было допустимо.

Однако госпожа Калас на меня не среагировала никак. Даже очки не перенаправила.