— А что?

— Карнавал, что же еще, — рассмеялась она. Ах, карнавал удивительный бал… — пропела она, — помнишь? А сказку про золушку, помнишь? Так вот там, в двенадцать все заканчивается, а здесь — в двенадцать все только начинается…

— Но тоже сказка? — Лика остановилась и в упор взглянула на «фею».

— Карнавал, милочка, — «фея» закатила под потолок свои глазки, — это всегда сказка!

— Устала я как-то от сказок, — Лика вдруг посерьезнела. — Хочется обычной, нормальной жизни…

— Влюбилась, что ли?

— Не знаю, — пожала она плечами, — есть немного…

— И кто же этот счастливчик, задуривший голову моей подруге?

— Не знаю… Он даже телефон мне свой не оставил. А какое сегодня, кстати число?

— Шестнадцатое, а что, — Машка подозрительно покосилась в её сторону, — у тебя напряг с памятью?

— Нет, просто… — Лика сморщила лоб, пытаясь припомнить, что же такое с ней приключилось. — Мы вчера с ним так классно посидели и с Риткой, что домой завалилась только сегодня утром, часов в одиннадцать, а что было ночью, так лучше и не вспоминать.

Что?! Вы с ним это…

— Хуже…

— Он тебя изнасиловал?

— Кто?

— Ну-у, твой этот издыхатель…

— Воздыхатель, — поправила её Лика.

— Без разницы…

— С чего ты взяла?

— Ты же сама только что сказала.

— Ничего я не говорила, — Лика попробовала руками чуть оттянуть от примятых грудей напяленный на себя корсет. — Совсем дышать невозможно, какой дурак только это придумал?

— Не отвлекайся, — Машка была явно заинтригована и без ответа, похоже, оставаться не собиралась. — Что было то?

— Кошмар. У меня такое ощущение, что я побывала на том свете.

— Дури нанюхались, крокодильчики полетели?

— Совсем нет.

— Тогда выкинь все из головы, — Машка сразу же нашла рецепт её молодости. — Скажи себе, что этого ничего не было и плюнь на все четыре стороны!

— Его тоже не было?

— Его — тем более! — Машка свернула веер и чмокнула её в щеку. — Не было, нет и больше, никогда не будет… Я тебя сейчас в такой круг введу, что ты на всю жизнь всех забудешь!

— Всех?

— Только бывших ухажеров, не расстраивайся…

Так за разговором дамы и не заметили, как поднялись по закругленной лестнице к самому входу, где их уже поджидали, по всей видимости, хозяева всего этого великолепия. Лика обернулась и еще раз похвалила себя за то, что согласилась, спасибо Машке, сюда приехать, а не осталась дрыхнуть, как самая последняя дура, дома. Такой красоты даже во сне не могло присниться. Столько здесь было огней, карет, шикарных дам и не менее шикарных их кавалеров. А экипажи тем временем все прибывали и прибывали, людей становилось все больше и больше…

— Знакомьтесь, — пропела Машка, когда они приблизились к хозяевам на то минимальное расстояние, при котором по этикету разговаривать еще можно, а вот сексом заниматься — уже нельзя. — Мademoisolle Лика Смирнова…

Мademoisolle присела в реверансе. Хотела еще покраснеть для приличия, но не получилось.

— Владимир Анатольевич, — встречающий в поклоне прикоснулся губами к протянутой руке леди. — Очень рад, очень рад… Давно мечтал с Вами познакомиться. — Он чуть дольше обычного задержал её руку в своей, что, впрочем, не укрылось от взгляда его супруги. — Такая красота и без оправы. Вас ждет сюрприз, вы, честное слово не пожалеете, что сюда приехали. А это, познакомьтесь, моя вторая половина, графиня…

— Вера, — музейная редкость натянула жилы на шее, — только не вторая половина, а первая…

«Петровна, — добавила про себя Лика и мило так ей улыбнулась. — Вера Петровна, экспонат number too, III век до нашей эры, курган Безымянный, что на Псковшине. Руками не трогать, охраняется законом…» В слух она, конечно, выразилась по-другому:

— Лика, — промурлыкала она и скромненько склонила головку в издевательском поклоне. Вышло почти как в сказке про Алёнушку, только платочка не хватило для полного сходства с оригиналом, а вот голосок и выражение невинных глазок — второго дубля не надо!

— Проходите, — хозяин радушно улыбнулся подружкам, — располагайтесь. Шампанское и все прочие радости заведения — все за счет заведения, так что не скромничайте. Но Маша здесь уже своя, она Вас в обиду не даст, а меня великодушно извините, мне еще гостей встречать, все прибывают и прибывают, — рассмеялся он. — Можно подумать, что места здесь для всех хватит…

— А Вовчик то твой шутник, — шепнула Лика подруге, когда они оказались в зале. — Только вот прикольчики у него какие-то все плоские…

— Ты только смотри, ему об этом не ляпни, — одернула та её. — Он этого не любит…

— Чего не любит, — не поняла Лика.

— Говорят, что он, вообще, никого и ничего не любит.

— А как же он живет тогда такой прибамбахнутый?

— А кто тебе сказал, что он живет?

— Действительно, — согласилась Лика. — При таких-то бабках разве можно это назвать жизнью, так, одно название…

— И названия нет…

Лика улыбнулась. Ей шутка подруги понравилась, но почему-то ей показалось, что эта Машкина шутка совсем такою не казалась. Может быть…только показалось?

Шел уже одиннадцатый час ночи, когда Лорман, наконец, добрался до «чистой воды». Силы его уже были на исходе, когда после очередного удара лом, скользнув по бетонной глыбе, беспрепятственно проник внутрь какой-то пустоты. Еще несколько ударов и вот уже отверстие было готово для того, чтобы в него мог свободно пролезть человек. Не долго думая, парень залез туда с головой по пояс и посветил фонариком. Так и есть, это был именно тот выход из метро, который он и искал. Десять часов раскопок увенчались успехом. Десять часов каторжного труда закончились, путь в преисподнюю был свободен. «Сколько же я прокапал? — мелькнула мысль, — метров двадцать, так точно, а может и больше, какая разница… Лишь бы только Лика была на месте, лишь бы только она была жива, — молил он Бога. — Дернул же меня черт оставить её здесь одну…А с другой стороны, — стал он оправдываться, — не пошел бы, так там бы и сидели сейчас, ждали поезда…Еще неизвестно, что хуже?». Осветив еще раз открывшиеся взору ступеньки эскалатора и, убедившись, что это именно то, что он и искал, Лорман, схватившись за веревку, предусмотрительно для страховки спущенную сверху, стал карабкаться по отлогому спуску выкопанной норы наверх. Спускаться дальше налегке он не собирался, тем более, что теперь ему было, что с собой прихватить в дорогу. Лорман усмехнулся, сейчас было, а ведь еще утром, когда он только-только выбрался из своей могилы, где его так конкретно завалило и, продрав глаза от пыли и темноты, сделал первый глоток свежего воздуха, стал всматриваться в открывшуюся его взору реальность, этого всего у него не то, что не было, а ему и в голову не могло прийти, что он в скором времени станет обладателем всего этого богатства: американской автоматической винтовки «М-16», нашего АКСа, гранатомета, пяти гранат Ф-1, двух револьверов и многого, чего еще другого… Парень снова усмехнулся, вспомнив то свое состояния, когда он, как только что вылупившийся из яйца цыпленок, сканировал действительность. Тогда ему было явно не до смеха…

Лорман взобрался наверх, выпрямился, стряхнул рукой с пятнистого камуфляжа пыль и прилипшую к штанам грязь, направился к стоявшему неподалеку, «замаскированному» в груде камней, то есть всего того, что осталось от входа в метро, американскому зеленому «хаммеру» с раскрученной спереди мощной лебедкой. Машина, кстати, тоже теперь принадлежал ему, как и все остальное, его здесь окружающее. Открыв дверь, он взобрался на сидение, завел двигатель и, включив мотор лебедки, стал накручивать на барабан трос, при помощи которого до этого растягивал бетонные плиты и другой крупногабаритный мусор, встречавшийся ему по пути, пока он прокладывал себе дорогу вниз. Когда с лебедкой было покончено и трос, рядок к рядку ровно лег на барабан, он вылез из кабины и закрепил увесистый крюк на бампере вездехода. После чего снова вернулся в машину, залез в армейский ранец, валявшийся на соседнем сидении и достал из него плоскую, пол-литровую бутылку с коньяком, открутил крышку и сделал несколько больших глотков, сморщился, но закусывать не стал… «Дурное дело не хитрое», — Лорман вдруг вспомнил, как совсем недавно еще не мог сделать и глотка из горлышка, а теперь… Он сделал еще маленький глоток, тщательно завинтил крышку и вернул бутылку на место. «Сколько дней уже прошло, — парень устало откинулся на спинку сидения, — пять, десять? Такое ощущение, что целая вечность… А ведь оно, наверное, так и есть, — вздохнул он и потянул к себе ранец. — Я ведь даже не знаю, какое тысячелетие сейчас на свете? Так, хватит, надо прикинуть, что брать с собой и…в дорогу». О том, что ему туда совершенно не хотелось лезть, он не думал, заставлял себя не думать… Все равно ведь лезть надо было, хотел он этого или нет. Выбора не было, он бы полез туда, даже если бы знал, что её уже нет в живых, а сейчас он даже и этого не знал и очень хотел, чтобы она не была такой дурой, сидела бы на том месте, где он её и оставил пару дней назад и ждала его, ну и, конечно, чтобы ждала его живой, а не мертвой…