Рядом с крёстным в своём самом нарядном платье стояла Таддеи, рассматривая большими и восторженными глазами, такой новый для неё мир. Некоторые из двигающихся туда-сюда людей с удивлением обращали внимание на эту странную пару. Однако никто не подходил к ним и не здоровался, так как не узнавали в этом немолодом генерале того, против кого некоторые из них двадцать лет назад водили в сражения свои полки.

Все присутствующие в зале имели право находиться здесь — кто в качестве победителя, кто по необходимости своих чинов, а кто, как и Костюшко, в качестве гостей по приглашению высочайших особ. Российский император Александр I и его брат Константин с минуты на минуту должны были появиться в этом месте во всём своём великолепии и торжестве.

Вдруг шум множества голосов начал затихать, а дирижёр взмахом руки остановил музыку. В широко распахнутые двери вошли августейшие особы в сопровождении генералов и адъютантов. Впереди всех в белом мундире плавно, двигался русский император Александр I, по правую руку от него шёл Великий князь Константин Павлович. Слева от русского царя и немного отстав для приличия шагал Адам Чарторыский, внимательно осматривая окружающую их толпу. Неожиданно его ищущий взгляд остановился на ком-то, и Чарторыский приблизился к Александру I. Наклонив свою императорскую голову в сторону князя, он выслушал своего приближённого и посмотрел на одиноко стоящего у колонны американского генерала. Переглянувшись с братом, Александр I в сопровождении Великого князя Константина Павловича и Адама Чарторыского неожиданно направился к колонне, где стоял старик с молодой девушкой. Толпа недоумённо расступилась, и через минуту русский император подошёл к Костюшко, взял генерала под руку и под удивлёнными взглядами всех присутствующих повёл его за собой. Костюшко, сам поражённый таким вниманием со стороны монарха, не смел даже сопротивляться и задавать какие-то вопросы. Он просто шёл рядом с русским царём, а стоящие вокруг люди, цвет европейского светского общества, молча провожали их взглядом. А Великий князь Константин Павлович, следовавший за братом, вдруг подал голос и громко воскликнул:

— Дорогу! Дорогу великому человеку!

И толпа опять дрогнула. Наступая в суете друг другу на ноги, она увеличила и без того широкий коридор для шествия венценосных особ, рядом с которыми шёл незнакомый, странный и загадочный почтенный летами генерал.

А Таддеи Цельтнер осталась стоять у колонны, не зная, как вести себя в этой ситуации. Она только смотрела на произошедшее во все глаза, в которых любой мог прочесть удивление и восхищение. Удивление тем событием, свидетелем которого она стала, и восхищение своим крёстным, которого она очень любила, но до сих пор, оказывается, не знала. До этого момента он для неё существовал в образе доброго и пожилого человека, который в последние годы занимался её воспитанием и часто проводил время у токарного станка, вытачивая на нём всякие деревянные безделушки.

Князь Адам Чарторыский прогуливался с Костюшко по дорожкам дворцового парка, вспоминая с ним своих родственников и известных людей, с которыми Костюшко приходилось общаться в молодые годы. Коснулись они и вопроса, который был им обоим болезненно дорог: раздел Речи Посполитой и возможность её восстановления как самостоятельного государства.

— Вот видите, генерал, как относится к вам император, — неожиданно перешёл князь на личность русского царя, — какое внимание он вместе со своим братом уделил вам сегодня.

Костюшко остановился и внимательно посмотрел на князя. Такой резкий переход на царя Александра I насторожил его, и Костюшко приготовился к продолжению разговора, но Чарторыский молчал и внимательно смотрел на генерала, также чего-то ожидая от него.

— Да, я признателен Александру за такое внимание к моей скромной персоне, — наконец, сказал Костюшко. — Но, право, слишком много чести. Я, признаюсь, не был готов к этому.

Чарторыский улыбнулся. На такую реакцию со стороны Костюшко и рассчитывал русский монарх, когда вместе с братом Константином на виду у всех присутствующих они подхватили старика под руки.

— Я хорошо знаю царя Александра и его отношение к Польше и полякам, — решил идти ва-банк князь. — И, поверьте мне, Александр сделает всё, чтобы мы все опять обрели родину.

— А какой она будет, наша родина, при покровительстве русского монарха? — перебил Чарторыского неожиданно Костюшко. — В каких границах и кто станет во главе государства, если оно вообще будет?

— Будет, — уверенно заявил князь. — Государь делился со мной своими планами по этому вопросу: он готов поддержать идею создания Царства Польского в границах прежнего герцогства Варшавского.

— «От моря до моря» — вот какой когда-то была Речь Посполитая, — вдруг твёрдо и жёстко сказал Костюшко, — и нового польского государства в иных границах я не признаю. Того же я потребовал и от Наполеона Бонапарта, когда он предложил мне своё покровительство.

Чарторыский замолчал, удивлённый той резкостью, с которой прозвучали последние слова Костюшко. Он понимал, что порученная ему царём Александром миссия, если разговор будет продолжаться в таком тоне, может провалиться. И тогда, стараясь смягчить тональность и остроту вопроса о польской государственности, Чарторыский дипломатично несколько сменил тему разговора.

— Знаете, после того, как Наполеон потерпел поражение, в Сен-Дени русский император решил встретиться с пленными поляками, которые храбро воевали против русской армии, — продолжал идти медленно, широким шагом по парковой аллее князь, повествуя о «гуманном и добром» монархе. — Подойдя к одному из раненых кавалеристов, он спросил его, есть ли у него какие-либо пожелания или просьбы. В ответ он услышал, что польский офицер хотел бы залечить свои раны.

— И что ответил Александр на это пожелание? — спросил, ухмыляясь, Костюшко.

— Государь приказал записать имя офицера, выдать ему паспорт и отправить на лечение на воды, — закончил излагать одну из историй про благородство русского царя Чарторыский.

Они прошли ещё несколько шагов, и Костюшко обратился к князю с прямым вопросом:

— Скажите честно, князь, чем я могу быть ему полезен? Ведь мне уже почти семьдесят лет, и скоро я буду пребывать в другом мире. — Костюшко остановился и внимательно посмотрел на князя. — Мне к встрече с Богом надо готовиться, а не с императорами, — грустно добавил он очевидную правду.

— Такого высокого, как сегодня, авторитета среди европейских государств русское самодержавие не знало со времён царя Петра I, — приступил к главному Чарторыский. — Император Александр предлагает вам возглавить новое польское движение за создание Царства Польского.

— А на голову самого Александра возложить корону польских королей? — вопросом закончил Костюшко мысль Чарторыского.

Адаму Чарторыскому ничего не оставалось делать, как только утвердительно кивнуть в ответ головой. Ведь Костюшко всё понимал без слов, которые так и не были произнесены вслух доверенным лицом русского государя.

Они опять медленно пошли по аллее. Костюшко прекрасно понимал, что его имя хотят использовать в очередной политической игре, а его самого сделать проходной пешкой на доске с прусскими, австрийскими и русскими фигурами. Чарторыский же с волнением ожидал, что ему ответит этот человек, ставший легендой польской истории ещё при жизни.

— Ну что же, я подумаю, — приняв какое-то решение, подвёл черту этой беседе Костюшко. — Но прежде, чем я дам ответ, я хотел бы изложить императору мои предложения и рекомендации.

— А вы можете, хотя бы кратко, перечислить их мне прямо сейчас? — спросил, насторожившись, князь.

— Конечно: амнистия для всех поляков, служивших Наполеону, избавление от крепостной зависимости для всех польских солдат, создание школ для крестьян, полное освобождение которых должно осуществиться на протяжении 10 лет. Наконец, коронация Александра на польский престол должна произойти с одновременным дарованием стране конституции, подобной английской.