Я осторожно кладу руку на веснушчатое плечо.
Горячее.
Нет, не этого мне хотелось. Не так.
— Да всё зашибись! — она разгибается, трясёт головой и укладывает её мне на колени. Рассыпает по джоггерам шикарные локоны, которые теперь кажутся мне седыми. Жуёт жвачку, дрыгает ногами, хохочет.
Прохожие глядят с укоризной и перешёптываются.
— Завидуешь?
— Что?
— Ой, не прикидывайся. Скажи ещё, что не размышлял о такой любви! Заиметь девчоночку-геноморфика, исполняющую любые приказы! Ведь это удобнее, чем в ванную бегать! — она хихикает. — Или, хотел бы мальчишку?
До этой секунды я не подозревал, что способен так покраснеть. Уши и щёки пылают, точно по лицу стеганули крапивой. А в глубине крутится: «Странно всё это… Зачем такая реакция? Чтобы девчонок могли получить только самые наглые, не знающие смущения доминанты, самые волосатые и вонючие обезьяны?»
Клокочет ярость. Пошли они все!
Смотрю Мэйби прямо в глаза… Это совсем нелегко. Она и не думает отводить взгляд. Да ещё, выдувает розовый здоровенный пузырь. Раздаётся хлопок, и меня обдаёт аромат земляники. Мэйби зубами счищает с губ клейкую массу.
— Удобнее, разумеется! Но, причём здесь любовь?
Мэйби довольна, будто после долгой диеты получила коробку прекрасных конфет. Я догадываюсь, почему. Не такой уж дурак, как ей кажется!
«Ох и вкусные у Кирилла реакции! Так, добавим немножко перчинки!»
Тварь!
Она облизывается и заталкивает жвачку за щёку.
— Почему нет? Не всё ли равно, от каких стимулов вырабатываются медиаторы, от внешних — морды и вони красавца, или от внутренних — встроенных чипов? Без любви, без чувств, без привязанности, и, разумеется — драм, кому бы всё это понадобилось?
— Что понадобилось?
— То! — она тычет носком ноги в сторону мужчины с искусственной спутницей. — Может и ты — лишь несчастный, ни о чём не подозревающий геноморфик, я же — твоя хозяйка, наслаждающаяся представлением. Откуда тебе знать, что воспоминания не ложь, что я не купила тебя сегодня — новёхонького, только с конвейера?
— Из гидростатической капсулы.
Мэйби ржёт:
— Да насрать!
«Как же достала! А так хорошо начинался день! Может, тупо свалить? Пусть валяется тут и слюни пускает!»
— Сильно умная, да? Нашлась госпожа! Пойдём поглядим, есть ли у меня жизнь? Если мой дом и отец на месте, геноморфом сегодня считаешься ты! — злость сменяют опустошённость и безразличие. — Да и не продают их девчонкам, даже богачкам вроде тебя. Лишь примитивных анди. Геноморфы — все на учёте. Тем более, внешне неотличимые от человека. Не фиг голову мне морочить!
— На чёрн-ном рын-нке — продают! — её язык еле ворочается.
— Цена! Для забав их не покупают… Для любви, чувств, драм твоих всяких. Разве не ясно — не поведусь! Отвали!
— Океюшки… — разочарованно бурчит Мэйби и выуживает из кармана леденец. — Будешь? Мир?
— Я не злюсь, — сгребаю конфетку из протянутой влажной ладошки.
Интересно, закончила она издеваться или ещё нет? Жрёт эмоции, а мне сахарок в компенсацию. И что за конфета? Та, от которой сносит башку?
Леденец прячу в карман. Выброшу после.
По телу разливается меланхолия. От сердца — по артериям, по капиллярам, пропитывая каждую клетку.
Вроде, ничего не случилось… Как так выходит? Сидишь рядом с закадычной подружкой, пытаясь вдохнуть её аромат, а через десяток минут на неё не хочется даже смотреть.
Мужчина и геноморф молча пьют кофе.
— Они и не пара…
— А кто? Правительственные шпионы на секретном задании? За нами подглядывают, чтобы не вышло чего-нибудь этакого? Ну, того самого, что происходит между парнями и девушками, если за ними не проследить! — Мэйби снова хохочет, мотает башкой и болтает ногами, как полоумная.
— Понятия не имею. И хватит чудить! — я прижимаю рукой её коленки, наваливаюсь всем телом. Цежу ей в ухо сквозь зубы:
— Угомонись! Вырядилась ещё! Выглядишь лет на двадцать!
— Да ладно! Для тебя, между прочим, старалась. А ты — ни обнимашки! Ни обнимашечулечечьки! — в голосе появляется злость. — Вечно лезут козлы! А те, кого ждёшь — на морозе!
Я распрямляюсь, но рука остаётся на коленке.
Она фырчит:
— Не думай, не для тебя! Пошутила!
— Кто к тебе лезет?
Воротник её странного топа съезжает вниз, и я вижу под ним, на тоненькой шее — кольцевое пятно. Будто нарисованный красный ошейник.
— Не твоё дело! Никто!
— Тебе тут натёрло…
Я слышу, как она вздрагивает.
А в памяти, почему-то, всплывает: «Замечательный был перелёт…»
Мэйби встаёт и поправляет топ. Смотрит куда-то в пространство, будто за тысячи световых лет.
— Так удобно прикидываться, что ничего не понимаешь… Правда, Кирилл? — её слова звучат чётко, и в голосе нет и капли былого веселья. — Ну, а на деле — ты просто трус! — локоны бьют по плечам, в такт движению головы. — Впрочем, так даже лучше. Если я потеряю тебя, то… — Мэйби поводит плечами, будто сгоняя невидимых насекомых —… что у меня останется?
Полуденное солнце нещадно печёт. Голова, словно пароварка на раскалённой плите — того и гляди взорвётся. И мысли, будто склизкие тушёные овощи. Я совсем ничего не могу понять… Что за противоречивые объяснения в любви?
— Ведь ты не придурок какой-то! На куче планет побывал. Дружил со всякими пацанами, с девчонками водишься. В общем, без предрассудков. И с геноморфом бы мог подружиться, пожалуй! — Мэйби хихикает.
— Нет.
— Что, нет?
— Я не стал бы дружить с геноморфом!
— Это ещё почему? — Мэйби встаёт и становится прямо напротив меня. Её стальные глаза смотрят требовательно и тревожно.
— Потому, что не с кем. Не с кем дружить. Они ведь не просто искусственно выращенные люди с усовершенствованной ДНК. Они киборги. Оптолинии, квантовые чипы. Какой смысл дружить с роботом, работающим по заложенным в него алгоритмам?
Тресь!
В глазах темнеет от оплеухи.
Нет, это уж слишком! Я жалею, что вышел сегодня из дома. Жалею, что спутался с этой безумной девчонкой.
— А ты? Разве не робот? Не работаешь по заложенным в тебя алгоритмам? — слышу, сквозь затихающий в ушах звон. — У тебя есть свобода? Тогда вперёд — перестраивай мир под себя, под собственные желания! Хватай меня за руку, и — полетели! Туда, в облака! После, трахнешь меня на крыше! Ведь ты именно этого хочешь, а не ходить в вонючую школу, отцу подчиняться!.. Но нет! Не будет полёта! Ты будешь сидеть тут, краснея за моё поведение перед стадом павлинов!
Она вскакивает на скамейку. Орёт:
— Что, павлины?! Наслаждаетесь безграничной свободой?!
А потом мне — оттуда, сверху, притоптывая ногами:
— Полёта не будет! Потому, что ты тоже вторичен! Робот!
В её глазах столько ненависти! Кажется — миг, и мне в лицо полетит плевок.
Жмурюсь, на всякий случай…
Не угадал. Она усаживается обратно, и, наклонив голову к плечу, заглядывает в глаза.
— А мог бы просто поцеловать! — и ждёт.
— Стаей.
Она хмурится.
— Что?
— У павлинов не стадо, а стая.
Мэйби несколько раз ошарашенно хлопает длинными, очевидно искусственными, ресницами.
И начинает ржать.
— Дурак ты всё-таки Кир! Какой ты дурак! — она размазывает по щекам слёзы и лупит меня раскрытой ладошкой.
Я, не выдерживав, прыскаю.
— Глупо не воспользоваться волшебным днём без камер и штрафов, — Мэйби подмигивает, потом присаживается у всех на виду и делает лужу.
Девушка-геноморф показывает ей большой палец в качестве… издёвки?
Нет, это знак одобрения.
Видимо, роботы — не такие уж приверженцы правил.
Бесконечные ряды полок, уставленных кричащими упаковками: «Возьми меня! Нет, меня! Меня!» Похоже на алую обёртку моей подружки.
Вот он, истинный двигатель прогресса…
Между тем, на душе становится всё омерзительней.
Мэйби исчезла так же стремительно, как появилась. В день, когда не работает система слежения, у этой девчонки найдутся занятия похуже дурачеств на набережной.
