*2 мая 2014 г. украинские националисты подожгли здание, в котором от них укрылись активисты «антимайдана». Только по официальным данным Киева, погибли 48 человек, 200 пострадали. Оказавшиеся в огненной ловушке люди пытались спастись, выпрыгивая из окон, и разбивались насмерть. А кого-то настигли пули…

– Я вижу, ты расстроился? Давай отложим… Потом поговорим.

– Давай… А то знаешь, как-то не по себе стало. Метаморфоза – колоссальная. Послесмертная фаза – так можно перевести на русский это заёмное слово*. После смертей погибших в Доме профсоюзов Одесса уже никогда не будет прежней. Да, в Великую отечественную войну погибло гораздо, гораздо больше. Но там убивали чужие – чужеземцы! А тут… Ещё недавно – сограждане…Соотечественники… Да-да, отложим, пожалуй, наше чтение. Отложим!

*Метаморфоза: мета – после, мор – смерть, фоза – фаза.

Эй, парень! А что тебя, собственно, смутило? Война – ты ведь сам, не далее как вчера, употребил это слово по отношению отнюдь не к чужеземцу – к земляку, к соотечественнику, пусть и не самому лучшему. И хоть имел ты в виду войну бескровную, интеллектуальную (или гибридную, как теперь модно выражаться), но, тем не менее, – войну. И не факт, что получится обойтись без насилия, даже – без крови. Допустим, ты и твоя команда не переступите красную черту – противник-то твой переступит! Ведь переступит? Да легко! Кто-кто, а этот ублюдок за свои деньги «кому хош чего хош» открутит, отвинтит, отрежет, отрубит и съест, чтобы назад не пришили. При одном условии – чтобы тихо, шито-крыто всё было. Как в случае со старшим братом. Как с Леной, что ребёнка потеряла. Да он давно уж воюет – со всеми, кто мешает ему деньги заколачивать! Хамит, кидает, подставляет, увольняет…

В общем, нет тут никакого вопроса. Увы, границы «свой-чужой» не совпадают – и никогда не совпадали – с государственными границами. Тут другое. Тут: если действительно всё пойдёт именно так – вкривь и вкось, сикось-накось, накось-выкусь – если план высокоумной гибридной операции даст осечку, и грубо запахнет примитивным порохом, то каков твой ответ будет, парень? Ответ казака? – «На конь! Шашки – вон!» Или – свернёшь кампанию по-тихому? И – «Всем в укрытие! В кусты – па-а-а пластунски!»

О-хо-хо-хо-о-о… Бог весть. Не знаю… Зато знаю другое: отвалить в сторону ещё, конечно, можно, но – никак нельзя. Никак! Вот уж это – совсем поперёк. Всего меня поперёк. Всего – поперёк.

Чур одному: не давать никому!

(В.И.Даль. «Пословицы и поговорки русского народа»)

Ночь я провёл плохо. Ибо неожиданно понял, что, несмотря на все свои старания, не смог донести до Мечника всю степень серьёзности – по крайней мере, для таких как мы «ботаников», интеллигентов паршивых – затеваемого.

А окончательное прозрение явилось во сне. Уже под утро явился мне Димодеев. Точнее, я сам к нему явился. Открываю дверь в его кабинет, а вместо знакомой стены за его спиной – диорама не диорама… нет, будто киноэкран… и не киноэкран… В общем, вижу отчего-то знакомую мне, как будто с детства, картину – поле брани, усеянное поверженными телами древних воинов, с торчащим из груди мечами, стрелами. Меж трупов прыгают деловито вороны, снуют, не замечая пернатых коллег, шакалы и волки, некоторые лакают кровь из луж – и вдруг вся эта хищная братия с шумом, клёкотом, воем и лаем поднимается в воздух, и кружит, кружит, кружит над полем. Летали все – вороны, волки, шакалы… Точно попав в воронку, они нарезали, нарезали, нарезали лохматые, страшные круги, всё ниже опускаясь над моей головой, всё ближе к моей макушке… Как заворожённый, остолбенев – ни рукой, ни ногой не двинуть – я во все глаза смотрел на эту чудовищную карусель, и будто даже ветер от её кручения опахнул мой лоб, мои щёки, взлохматил волосы и – поставил их дыбом! Я даже почувствовал, как волосяные луковицы туго натянули кожу головы, точно меня подвесили за волосы! Точно ухватил кто-то могучей безжалостной рукой, и вот-вот начнёт трясти, как я тряс по осени пучки вывернутого из грядки лука, освобождая головки от налипшей земли…

А потом вдруг вижу – на фоне того же самого поля, но уже без всяких следов побоища, сидит в своём кресле, за своим широким столом Димодеев. Сидит антрацитово-чёрный и нахохлившийся, как ворон на похоронах воина – одного из тех, что вот только-только валялись лёгкой добычей на поле отзвеневшей мечами брани, лежали, будто щедрое угощение на широком блюде. И видно было: ворон успел уже покогтить свою добычу, сплясать на ней победную пляску, но лишь он навострился погрузить свой клюв в открытую настежь – заходи! – глазницу, как эта добыча исчезла, испарилась… Ворон-Димодеев растерянно – щ-щёлк! – клювом да ка-ак вспрыгнет на свой стол… Цок-цок! – стукнули его когти о лаковую столешницу. Цоц-цок-цок! – быстро-шустро заплясали его чешуйчатые, почему-то красные, точно мороженое мясо, лапы. И – тут же он замер, как вкопанный. И – своим круглым острым глазом – прямо в душу мою – прыГ! СкоК! «Так это ты – у меня?!» – «Нет-нет! Это не я… – вижу, как шепчут мои губы. – Я всего лишь баталист… Я описываю битвы, я – сбоку, иногда – сверху… Так виднее. Так удобнее. А супротив вас… это… это всё…» – и начинаю поднимать деревянную свою руку, чтобы указать ворону на пространство за его горбатой спиной – там, в застенном пустынном поле маячила невесть откуда возникшая фигура. В кольчуге, в шлеме с шишаком. Я всматриваюсь, всматриваюсь, и вдруг понимаю, что это – тоже я. «Это я?!» – говорю себе я. Не Димодееву-ворону – себе говорю. «Кр-лл!» – обиженно и одновременно страшно вскрикивает ворон и – бьёт клювом прямо мне в лоб. Нет!! Он успевает только взмахнуть своим клювом, целя мне в лоб, но…

…Но я – успеваю ускользнуть. Я – просыпаюсь. Первым делом трогаю лоб и нахожу там одну лишь испарину. В ногах моих дрожь, какая бывает от долгого бега по пересечённой местности… Хм! – говорю я и долгим протяжным вдохом-выдохом расстаюсь с ужасом от привидевшейся жути. Всё хорошо. Это лишь сон…

Однако уже за чисткой зубов быстро вношу коррективы в свой вывод. Да ни черта не хорошо! Это ж была иллюстрация. Живая картинка, говорившая вот о чём: в дни зарплаты и аванса Димодеев буквально заболевал, физически и морально. Те, кто работает с ним давно, рассказывали, что раньше, пару-тройку лет назад, он в эти чёрные для него дни безвылазно сидел в своём кабинете, и если кому-то край как приспичивало что-то решить, запоминал свой визит надолго. И более уж по этим дням к нему не совался. Никогда. А потом Димодеев и вовсе перестал появляться в сии горестные для себя моменты на работе, сославшись на «приболел». И он действительно болел! Подскакивало давление. Аритмировало сердце. Желудок прихватывало. В общем, расставание с деньгами для всего его существа было таким стрессом… такой трагедией… Он даже как-то проговорился, вроде как в шутку – «Поубивал бы всех!» Всех, кому вынужден оплачивать работу на него…

Ворон – птица вещая. Даже если он только приснился. И хорошо, что ещё только приснился! Главное, чтобы не материализовался во плоти.

Го-о-й-да, го-о-й-да, конь мой вороной,

Гой-да, обрез стальной!

Гой-да, густой туман,

Гой-да, батька атаман,

Да батька-атаман!

(Казачья песня в моём исполнении)

Вот почему, едва приведя себя в порядок, я срочно, категорически нарушив свои планы на день, выбрался в город – накоротке переговорить с Мечником. И уж, будьте уверены, я вполне себе расстарался максимально убедительно донести до него: гибридная война, не гибридная – всё равно война. Настоящая! А потому опасная. Ибо из того факта, что с нашей стороны намерений нанести физический урон противнику нет, автоматически никак не следует, что таковых планов не возникнет у супостата. Мы ведь хотим посягнуть на самое святое для него – деньги. Его деньги! А мы с тобой помним, как он «любит» расставаться с деньгами…