– Да-а! – удивился я. – Ни в жисть не догадался бы … Век информатики и мгновенных коммуникаций в действии. Ну так удобно, так удобно, что мозги скоро совсем отсохнут! За ненадобностью. А заодно и ноги – в библиотеки не надо ходить. И руки – не надо с полки словари снимать, страницы перелистывать. От же ж клёвая житуха прёт!.. Так говоришь, сидит секретарша?

– А чего ей сделается. Уксус не портится и расходуется медленно.

– О! Молодец, хорошо сказано. Н-да… Вот тоже феномен… И чем эта фурия Димодееву так приглянулась? Она ведь, насколько я знаю, давно уже с ним по бизнесу плывёт. Я б такую и месяца в своей приёмной не вынес… Какая-то здесь загадка…

Я задумчиво уставился в пустоту взглядом, но тут же вернул себя в беседу.

– Да! Продолжаю повествование: прошлым летом, возвращаясь с обеда в офис, купил я на всю редакционную часть конторы мороженого – пломбир в вафельных стаканчиках. Ну, ты помнишь, какая жара стояла. Приду, думаю, порадую журналюг. Лучше б, конечно, кондиционеры из хозяина выбить, но… С паршивого выбивальщика хотя б мороженого коробку. Тащу, значит, я эту коробку, и чёрт меня дёрнул заглянуть в приёмную – улыбаясь, протягиваю сычихе стаканчик, а она фыркает так презрительно, да и говорит: мерси, дескать, я не ем мороженого. И что это вы, Егор Ростиславыч, всё весёлость изображаете?

Улыбаетесь вечно… Несолидно. Да и ненатурально у вас выходит. – А в чём дело? – интересуюсь. – Вам больше по нраву унылые дятлы? Сычи? Хорошо. Сейчас будет. – Ну и… ставлю коробку на пол, снимаю со стены зеркало и – подношу его к ней. Она аж остолбенела. Потом к-а-ак вскочит! Думал, своими сычиными когтями вцепится. Но остановиться уже не могу – понесло! – Успокойтесь, говорю. Это я вам не портрет ваш показываю, вы не на лицо своё – вы на само зеркало взгляните: амальгама от вашей, сударыня, кислятины, пятнами уж пошла. Видите? Скоро новое зеркало придётся покупать. В лишний расход фирму вводите! А компьютер – что это он у вас всё время глючит? То и дело, то и дело сисадмина вызываете. Нехорошо-с, барышня! Вы к какой оргтехнике не прикоснётесь – она сразу глючить начинает. Вон, давеча, ксерокс вырубился. Что это вы, право? Если так и дальше пойдёт, я вынужден буду докладную составить гендиректору. О вреде вашей кислятины на окружающую офисную среду. Окисляете всё, к чему прикоснётесь, на что или на кого взглянете! Вас разве не учили на секретарских курсах, что улыбаться – первейшая обязанность лица фирмы? Вы же – наша визитная карточка! Вы первая, кого важные посетители видят! Кислая физиономия дома или на улице – это ваше личное дело. А вот на работе, в приёмной гендира (!) сидеть царевной Несмеяной Кислятьевой – это профнепригодно! Да-с! Будете увольняться – я лично, своей собственной рукой в «трудовик» впишу: за профнепригодность к ответственной секретарской работе!

Да… Вот такая история. Накатило что-то на меня. Наверное, давно копилось. И прорвалось. В общем, нагнал я тогда страху на нашу царевну Несмеяну… Хотя, какая она царевна… Пастушка! Сидит целыми днями на деревянной жопе, пасёт шефа… И вот ведь, ирония судьбы. Увольнение посулил ей, а в итоге, ха-ха, уволили меня. Я когда из кабинета Димодеева вышел, в приёмную-то, взгляд бросил – она сидит и буквально сияет. Ну вот, говорю, я и развеселил Несмеяну. И сам засмеялся. А она так прищурилась, будто прицелилась. И ведь выстрелила! Я дома-то в трудовую книжку заглянул, а там… «Три таракана и сверчок»… Там в последней записи синим по белому: «Уволен по профнепригодности». Причём «профнепригодности» зачёркнуто, и вписана поправка: «собственному желанию. Исправленному верить». И дополнительные подпись с печатью. А? Каково? Что написано пером – не вырубишь топором. Стопудово подумают, кто будет смотреть: вначале уволили за непригодность (хоть и нет такой официальной формулировки). А потом сжалились – и оформили «по собственному». И ведь всё просчитала: ну ошиблась, ну пожурит босс, а запись-то – останется! Не буду же я судиться с ней за «описку»! И новый «трудовик» заводить глупо. Так что – отомстила мне Несмеяна. Какой из сего вывод? А, Мечник?

– Не буди спящую собаку, – сквозь смех отреагировал тот. – А также: не тронь какашку – береги воздух. В конфликте всегда виноват умнейший. И тэ дэ, и тэ пэ, Гойда.

– Молодец! А я ещё добавлю: кроёного не перекроишь. И… и чего не досмотришь, то доплатишь. Точка. И не смартфон, а «Пословицы и поговорки русскаго народа» из собрания великого В.И. Даля, мною когда-то прочитанные и местами даже запечатлённые в активных файлах памяти.

– Браво, Учитель!

– Так-так-так… – не обращая внимания на бурные аплодисменты, я продолжал гнуть свою линию. – Ты понимаешь, я ж её за недалёкую дуру держал, а она покруче оказалась, замесом-то. И я, дорогой мой соратник, не ради смеха тебе об энтой самой секретэрше расповедал. Есть у меня на ейный… евонный…

– …ей-ей-ный…

– О! молодца! На её счёт одна плодотворная идея.

– Какая?

– Да такая вся… Эдакая…

– Неужели поквитаться хочешь? – несколько удивился Мечник.

– Что?! Да ну тебя… Я с женщинами, даже такими сволочными, не воюю. Они ж как дети – их нельзя бить. Только по жопе можно шлёпнуть.

– Я тоже. Так мы с вами, получается, – благородные разбойники?

– Ну да. Робин Гуды. И даже лучше. В смысле, вооружены лучше. Вместо примитивных луков и стрел, вместо мечей с кинжалами у нас с тобой в арсенале самое совершенное, самое грозное оружие – острейший интеллект, даже, не побоюсь этого слова, – разум. Мы с тобой – разбойники-интеллектуалы… Ну а касаемо энтой кислой барышни… У меня, кажется, прорисовывается роль для неё в нашем спектакле… Ты не задумывался, почему секретарями зовут и придверных дам в приёмных начальников, и определённую категорию самих начальников, да ещё и какого уровня – Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза! Генеральный секретарь Организации Объединённых Наций! В партиях вообще лидеры, как правило, именуются секретарями. Нет? Не влетало в голову? А ты подумай, дружище, подумай…При чьих дверях эти генеральные секретари сидят… Помозгуй, а потом поделишься со мной своими соображениями, а я тебе – насчёт нашей Несмеяны всё обскажу. Есть идея, как особенности её сволочного характера в нашей будущей комбинации использовать. Вот только детали надо обдумать, да разузнать кое-что…

– А хочешь, я её…

– Нет! – с шутливым испугом вскинулся я. – Такую жертву я от тебя не приму! Это ж всё равно, что в бутылку с уксусом … Всё хозяйство себе сожжешь!

– …проинтыр… проинтэрвью.. вью…проин-тер-вью-и-рую, хотел я сказать! – давясь смехом, показавшимся мне чуток нервным, Мечник едва выговорил трудное, хоть и привычное для профессионала слово. – Прощупаю…

Теперь мы уже хохотали. Ох уж этот русский язык с его многослойностью смыслов. Ох уж эти русские словесники. Ох уж эти русские журналисты с их любовью к каламбурам – крутить-вертеть-переворачивать-выворачивать смысловые одёжки слов давно стало их творческим методом (особенно в заголовках материалов), на фоне которого старомодное извинение «Простите за каламбур!» смотрится вполне себе нелепо.

– Видели?

– Да.

– А что же вы не палите из пистолета,

не кричите?

– В серьёзных делах я тих.

(Евгений Шварц. «Тень»)

– Нет, дружище, – сказал я спустя минуту уже серьёзно. – Ни в коем случае. Пока никаких контактов. Тебе вообще теперь нужно держаться тише воды, ниже травы. Занимайся своим журналишкой, и – не отсвечивай! И вообще – всё надо хорошенько продумать и в подробностях расписать. Я имею в виду сценарий, план кампании. Дабы не получилось у нас, как в той пословице: «Постой татарин – дай саблю отточить!»

Я внимательно поглядел на Мечника. Отсмеявшись, он казался спокойным, однако вернувшаяся к нему фирменная меланхоличность не обманула меня – на правом виске у него заметно пульсировала синяя жилка, и глаза… то и дело отъезжали фокусом в неведомые дали… Ну да ладно. Дадим ему время пообвыкнуть, освоиться в новой реальности. Пока для него всё это – игра ума. Впрочем, как и для меня самого, если честно. Пока. В мыслях-то мы кого хош и как хош уделаем, а коснись дела…