*Наверняка читатель знает, но поправку на младое-незнаёмое поколение всё же сделаю: приведённая цитата из фильма всех времён, народов и наших космонавтов – «Белое солнце пустыни». Автор сценария – Валентин Ежов, режиссёр – Владимир Мотыль.

Так. Стоп. Словомешалку – под ж…. мешалкой. Что, парень, – растерялся? Знамо дело, у тебя первый признак растеряшливости – из мысли в мысль начинаешь перетекать, растекаешься, как дурные вешние воды… Ну что ж, воды схлынут – караси останутся. Так, соберись! Соберись, а то костей не соберёшь… Вон, возьми для начала фолиант про деньги мира, или уже раздумал исследовать проблему?

Выпить хочется. Но не буду. Думать не хочется. Но буду.

Про деньги. Евро.В 2002 г. родилась новая европейская валюта – евро. Однако мало кто замечал, что единый рисунок на монетах-«евриках» присутствует только на аверсе (лицевой стороне), а реверс (оборотная сторона) – разный. Дело в том, что эта сторона – «национальная». Право на её оригинальное оформление предоставлено странам-эмитентам и строго ограниченным тиражом – карликовым государствам, в ЕС не входящим, – Ватикану, Монако и Сан-Марино. Все монеты на равных правах имеют хождение в Еврозоне. Что касается бумажных «евриков», то они имеют один, общий для всех стран, дизайн обеих сторон.

– Для полковника ничего нет.

Полковник смутился.

– Я ничего и не ждал, – солгал он.

Потом посмотрел на врача своим детским взглядом:

– Мне никто не пишет.

(Габриэль Гарсиа Маркес. «Полковнику никто не пишет»)

Вдруг ожил мой сотовый, да так энергично – вибратором об стол бьёт, электронным оркестриком своим дудит, старается, словно извиняясь за долгое бездельничанье. А чего извиняться? Дело житейское – отставным полковникам и раньше не писали, и теперь не звонят. Кому они нужны – все рядом. Жена да дети…

Да! Вот только что влетело в башку: а ведь «Полковнику никто не пишет» – повесть о деньгах, о страшной нужде в них. Деньги – главный стержень, на который нанизано там всё. Это и пенсия, которую… то ли пятнадцать, то ли того больше лет – никак не назначат ветерану тамошней революции (И «никто не пишет» – это не какие-то там «некто», а – конкретно чиновники, зажавшие эту самую пенсию). Это и те гроши, что откладывают нищие земляки полковника в надежде на победу его бойцовского петуха. Это, наконец, вообще Деньги – монеты, банкноты, ужасающей нехваткой которых насквозь пропитан убогий мир латиноамериканского городка, в котором обитают герои повести*.

*Отсыл к знаменитой повести «Полковнику никто не пишет» за авторством ещё более знаменитого колумбийского писателя Габриеля Гарсии Маркеса, нобелевского лауреата и внука полковника.

– Добрый день, Гойда… алло!… Ты слышишь меня? Как поживаешь?

Гойда – это моя фамилия. И даже больше, чем фамилия. А «тыкает» абонент мне, своему экс-директору, наставнику и старшему товарищу, не из-за недостатка в воспитании или такта – вовсе нет. Причины тому две. Первая: у журналистов это устоявшаяся традиция – называть коллег по имени и на «ты». Далеко не все, кто потом выбивается в редакционные начальники, ей следуют, но я – из традиционалистов. В каком бы статусе ни оказывался – редактором, наёмным директором или владельцем издательства – я старался оставаться для своих сотрудников прежде всего товарищем, коллегой. Получалось ли со всеми или не получалось – вопрос второй, но видят Боги, я старался.

Это – во-первых. А во-вторых – сохранению «ты» в отношениях способствовала моя фамилия. Гойда – плохо согласуется с местоимением «вы». Почему фамилия, а не имя-отчество, которые чаще всего фигурируют в деловом обращении? Да как-то так повелось – ещё со школы, – что меня редко звали Егором, или Егоркой, чаще звучало – Гойда. Думаю, сему способствовала сама природа этого слова-клича. В нём есть всё – краткость (Гойда!), хлёсткость (Гойй-да!), необычность, – что так ценились в мальчишеском мире. Но думаю, главную роль всё же сыграло моё собственное отношение – мне нравилось жить Гойдой. И ещё больше понравилось, когда, повзрослев, я узнал, что такое – Гойда. Потому-то я и просил всех называть меня – «на ты» и Гойда. Всех, кроме начальства – здесь я фамильярность (в буквальном, получается, смысле) старался, насколько сие возможно, не допускать – «Прошу Вас, господин директор (главный редактор, секретарь обкома, мэр города, губернатор) – «на вы» и по имени-отчеству. Если вас не затруднит, конечно».

Впрочем, я несколько затянул с пояснениями – абонент ждал ответа.

– Не слышу тебя, Гойда! Сейчас перезвоню!

– Не надо перезванивать, дружище. Я тебя прекрасно слышу. Почти, можно сказать, вижу. Привет!

– Ну как ты?

Сразу слышно, что у задавшего непростой вопрос моя персона по-прежнему в авторитете: его «ты» из телефонного микрофона даже на мой неидеальный слух звучало с заглавной буквы. Ну, как Ты. Не скрою, приятно. Особенно в обстановке тотального игнорирования моей отставленной особы среди работодателей. Да и коллег, собственно, тоже…

– Хороший вопрос, коллега. Отвечаю: как выброшенная в море аквариумная рыбка. Плыви, куда хочешь. А она, дура, не хочет – хотелка атрофировалась. Или устала… Лучше, конечно, если б только устала. Тогда можно было бы в Доминикану сплавать, отдохнуть, благо я не успел забеременеть и вирусу Зика* не интересен, ибо – уже дурак. Старый. Кстати, ты знаешь, как он выглядит? Я о Зике. Нет? Ну, а ещё журналист. Журналюга, дружище, должен всё знать. Хотя бы по чуть-чуть. В нашем деле чуть-чуть очень даже считается. Ты ж не учёный, чтобы узкой специализацией обходиться. Так вот Зика этот – на вид совсем не страшный, я бы даже сказал – симпатичный. Ну вылитый футбольный мяч, весь в таких вертушках, с загнутыми влево концами. Хотя из-за явной мохнатости он, пожалуй, больше на бабушкин клубок шерсти смахивает, чем на мяч. Точно – клубок! Уютный такой, мягонький, но как-к даст по неокрепшему мозгу человеческого плода – и нет мозгов у ребёнка. Такой вот славный симпатичный детоубийца. Очень уж смахивает на очередные штатовские мины – помнишь, в своё время много писали про мины, замаскированные под детские игрушки? Да… Клубочек, бл… Мячик… Ты о делах моих спрашивал – всё нормально, дорогой. Только вот аквариум офисный не могу забыть. Как мы там плескались все вместе. Как хозяин корм нам дважды в месяц сыпал… Но я справлюсь с ностальгией, обещаю.

На том конце дециметровой волны молчали – абонент, похоже, впал в неловкость, он-то по-прежнему в аквариуме плещется. Глупыш, переживает, совестно ему, вишь ли, корм из рук хозяина получать, в то время когда Африка с Латинской Америкой голодает, да что Африка – старший товарищ, учитель от кормушки отлучён! Вон, даже в завирусованную Доминикану готов отчалить, да кто ж его, безработного журналюгу, туда без денег пустит!

– Может, деньгами выручить? Как у тебя с этим?

– Спасибо, коллега. Резервный фонд пока не исчерпан. Жаль, что не неисчерпаем. Но за души прекрасные порывы спасибо. Буду иметь в виду.

Господи! Не оскудела ещё земля русская правильными человеками. Сам от зарплаты до зарплаты, а вот, поди ж ты… Хотя, человек-то, в общем, не чужой. В «Дрим-Диме» звонивший стоял одесную* от меня, был самым ценным моим помощником. Талантливый мальчишка, я, можно сказать, в своё время путёвку в жизнь ему выписал. Как сейчас помню – стоит в дверях высокий нескладный подросток, со славным лицом константино-васильевского* северянина, его даже очки в дешёвенькой роговой оправе – не портили. Ну, или почти не портили. «Вы, сударь, кого ищете?», – спрашиваю его. – «Редактора отдела культуры и образования». – «Кто ищет, тот обрящет. Я и есть тот самый редактор. Почти – реактор. Очевидно, стихи принесли?» – «Нет, рассказ». – «Надо же… А по виду – не скажешь, что прозаически на мир смотрите. Ну, давайте, что ли», – внутренне вздыхаю я.