* Подступёнок – вертикальная, нижняя часть ступени, крепящаяся перпендикулярно проступи.

*Тетива – подобно косоуру, наклонная балка основания лестницы, но – без вырезов под проступи; они крепятся к тетивам сбоку.

*Косоур – наклонная балка основания лестницы, с вырезами под проступи. Проступи укладываются на косоур сверху, по бокам крепятся подступёнки и перила.

*Кромить – делать ровной кромку доски.

Ух ты… Однако, прошу простить – увлёкся…. Ну, вы поняли, отчего. Люблю я это дело – «души отдохновение». В смысле – доски-бруски, пилы-рубанки, дрели-шуруповёрты… Дом у меня каменный, а зайдёшь – кругом дерево. Матушка моя считает, это во мне её родовое проклюнулось – тот же дядька Саша, её брат, отменным плотником и столяром был. Не один десяток красавцев-домов да красунь-бань срубил за жизнь. Во мне же «проклюнулась» древодельская жилка лишь после сорока. Дремала-дремала… Это вон сын мой уже в пять лет первую табуреточку сладил, так не мудрено – растёт в строящемся доме, под моим чутким руководством. У него ж персональный верстачок в мастерской – с трёх лет. «Батяня, – говорит, – а мы сегодня в мастерскую когда пойдём?» Заметьте, не «пойдём ли сегодня?», а «когда сегодня пойдём?» А я в детстве из дерева разве что саблю с ружьём мог выстрогать. Да и потом, во взрослости, как-то не особо проявлялось, так, ерунда – стеллаж для книг мог соорудить, в нише стенной шкаф оборудовать, с полками, с дверцами… Но вот когда дом начал строить, тут-то и проснулись таланты. Как говорится, откуда что взялось. В таких случаях говорят «руки помнят», и как ни крути, а получается, что мои руки помнят навыки из предыдущей жизни. Из той, что была у меня в другом теле. Думаете, шучу? Как бы не так – заявляю это на полном серьёзе, в трезвой памяти и рассудке. У меня и доказательства имеются. Ну вот, скажем…

Нет. Тема слишком серьёзна, чтобы о ней мимоходом. А не мимоходом теперь не получится – гостя жду. Ученик и коллега мой уж звонил, скоро подъедет. Самое время огонь в мангале разжигать. Но позже – расскажу. Обстоятельно. Не торопясь. Сейчас, завяжу узелок на память (это я так называю пометку в своём ежедневнике). В-о-от. Красными чернилами (хм, забавно – красным чернить). Теперь точно не забуду.

Дом… Да, я люблю свой дом. Так отчего ж где-то на краешке моего сознания, на меже, брезжит в продолжение всей моей взрослой жизни идиллическая картинка: на высоком-превысоком-высоченном бреге аквамариново-ясного моря торчит свечечкой маяк, и домок рядом, белый, с оранжево-красной черепичной крышей. А вокруг – Простор, огромный, безкрайний, безбрежный, безмятежный…

И знать не знал, какие планы у судьбы на мой счёт.

(Василий Аксёнов. «Таинственная страсть»)

Мы расположились на нашей уютной крытой террасе, что я пристроил к дому со стороны сада. Было свежо, и оттого горячий, только что с углей шашлык, и парная, изумительно жёлтая рассыпчатая картошка, тоже только что с огня, казались особенно ароматными и божественно вкусными.

Как водится в правильной компании, первая рюмка полетела соколом, вторая – орлом. Моя «фирменная» водка, настоенная на сушёной троице (шиповник, боярышник и яблоки), неизменно пользовалась успехом, даже – у таких малопьющих субъектов, как мой гость. Опрокинуть «по третьей» мы уже не спешили, сидели, вкушали то, что послали Боги и метнул на стол хозяин, то бишь я. Разговор пока ещё не вошёл в ту пору, когда между паузами лезвия ножа не вставишь, когда подхватываешь мысль собеседника, не дожидаясь, когда он её закончит, когда…

Впрочем, сегодня, судя по всему, разговор будет совсем другим – я это понял сразу, ещё когда крепко жал гостю руку и смотрел ему в глаза. Мы ели, посматривали то друг на друга, то на обступивший террасу с трёх сторон сад. Нашим телам захорошело, и это состояние потихоньку проникало и в наши души.

– Смотри, друже, как по-разному ведут себя растения осенью. Погляди на листья винограда, – я указал на огромные, разлапистые листы с рельефно проступившими по багрянцу жилами. – Ведь эти жилы – по сути скелет листа, он ещё не умер совсем, но уже являет миру свой остов, который… который, вот, обрати внимание – как мини-дерево, заключённое в одном листе, вот его ствол, веточки… Но не все виноградные листы такие, только самые большие, у матёрой лозы. Больше других – сплошь багряных, даже – алых… О! Солнышко выглянуло – смотри-смотри, как листы вспыхнули! Вон те особенно, что по стене дома вьются – пожар да и только. А вон разросшийся куст спаржи – видишь, справа, на пригорке? Какой насыщенный жёлтый… и вроде не совсем жёлтый… невероятный цвет, будто пышное густое пламя… Неопалимая купина! И сколько ж в сём кусте веточек, однажды я попробовал их нарвать, чтобы в вазу поставить, но отделишь одну (а она цепляется за сестёр, не хочет вон!) – и видишь у себя в руке что-то совершенно иное, слабенькое, худенькое, реденькое, ну совсем не то, когда они вместе, купно. Ну, отказался от затеи. Не для вазы спаржа. Она для земли и стола, и то пока совсем молоденькая, весенняя…

Ну, берёзы – их злато привычно, они не удивляют, они просто обыкновенно завораживают. А вот клён – вон тот, огромный, раскидистый, не клён – клёнище! – он наоборот, не завораживает, а – удивляет! У него крона ещё недавно густющая-прегустющая была, а теперь большой лист осыпался, и – гляди-гляди! – будто новые молодые листочки проклюнулись, нежно-зелёные, никакой желтизны. Будто в зиму клён собрался жить. Закудрявился. Но ведь обман – полный! Эта мелкота у него – не новые листочки, а то, что у животных называется подшёрстком. Любопытно, правда? Хитрющий клён. Обманщик. Вот выпадет скоро снег и … «Ты позабудешь сад, но клён – незабываем…» Не знаешь, чьи строки? По «Радио России» намедни слышал… А вот манчжурский орех – вон та раскоряка, что посреди газона торчит, видишь? – так вот манчжурец сей, не мешкая, сразу «руки вверх» делает перед зимой. Да нет, какая зима – он уже в сентябре начинает листвой по газону сорить, да не по листику, а сразу веточками, он так устроен. И быстро остаётся неприятно голым и опасным – смотри, ветки почти без ответвлений (они осыпались), торчат, как пики кривые. Не подходи – глаз выткну!

– Да-а, – гость как будто впервые оглядывается вокруг, и на меня взглядывает как-то по-другому. – Ты, Гойда, тут будто на другой планете живёшь… А мы у себя в городе… в этом мегаполисе обморочном… одни марки машин скоро разглядывать будем.

– Эт-т точно! – киваю я согласно. – Морок и есть. Я к вам только по большой… надобности теперь показываюсь. И то стараюсь накопить несколько дел. Быстренько управлюсь – и сразу вон, к себе на природу. А тут как-то въехал днём во двор бывшего дома жены – там сплошь девяти– да двенадцатиэтажки, ещё старой, советской постройки – так чуть разум за ум не закатился. Авто больше, чем деревьев, а двор – большущий, и буквально всё этими железяками заставлено. Ступить негде. Фильм ужасов!

– Вот поэтому я до сих пор и безлошадный. Хоть чуть-чуть, да облегчение инфраструктуре…

– Инфраструктур-у-ра… Я и слова-то такие стал забывать. Ну что, по третьей? За что выпьем, коллега?

– За то, как ты живёшь, Гойда. Во всём вот в этом, в красоте, в гармонии… Даже не знаю, как теперь высказать то, с чем приехал…

– Ну, тогда разделим. Сначала выпьем за красоту, закусим хорошенько, а потом уж всё остальное. За все краски жизни!

Скоту щипать траву, склонив голову к земле…

(Сергей Алексеев. «Аз Бога ведаю»)