– Интересная мысль… А почему женщины это чувствуют, а вы, мужики, – нет?

– Ну, видимо, потому, что у женщин волосы, как правило, длиннее, и оттого грязных токов в женских космах скапливается гораздо больше, чем в мужских причёсках. Волосы начинают бунтовать. Знаешь, как по-английски парикмахер? Хайрдрессер! Дрессировщик волос.

– Ух ты! Дрессировщик волос – чик! – и пресекает бунт.

– Да.

– Какой ты у меня умный, мой повелитель… Может, ты тогда объяснишь мне ещё и то, почему вы, мужики, в подобной ситуации парикмахерской предпочитаете пивной бар?

Нет, этого я ей объяснить не мог. Хотя… Если немного подумать…

– Ну… Может быть потому, что волос-то у нас короток. И всей грязной энергии в нашей причёске не уместиться – вот она и заглубляется в голову. В мозги! Не зря ж говорят – моча в голову ударила. Только не моча это – биотоки тяжёлые! Вот мы и вымываем их алкоголем. И потом… если б каждый свой стресс мы к парикмахеру несли, то ни волос, ни денег тогда б не осталось. Жизнь у нас – нервная. А нервная она оттого, что ответственность на мужике большая. За дело. За семью. За родичей. Если, конечно, мужик настоящий, – я лукаво прищурился. – Ну вот как я, например.

При слове «банки» в новостях у неё руки

тянулись к закручивающей машинке –

огурцы мариновать.

(Из собственных наблюдений за бабушкой)

Я ждал ехидных комментариев, но Любава легко прошла мой хитрый тест на искренность её обращения ко мне «О, мой Повелитель». Тогда я продолжил:

– Что же касается перипетий Зимняковой с её кладом, то вот о чём я подумал. За то время, что ты провела в чулане (прости!), вроде бы всё изменилось в России – общественный строй, взгляды людей, магазины, марки машин, густота их потока на дорогах, способы заработка, масштаб воровства – ну, много чего, поверь мне. Но касаемо способов утаивания нетрудовых доходов – не изменилось ничего. Точнее, вначале ассортимент резко расширился – тайные счета в иностранных банках, оффшоры, хитрые финансовые схемы («серые», «чёрные», серо-буро-малиновые) увода денег в тень и тэ дэ, и тэ пэ. Но теперь всё почти вернулось в исходное – государство настолько понаторело в слежке и возможностях вернуть всё тайно складированное, хотя бы и на иностранных счетах, что опять стала актуальна всё та же трёхлитровая стеклянная банка, закопанная в саду… Или набитые купюрами, драгоценностями, дорогими часами картонные коробки в квартире, на антресолях. А не помещается на антресолях – покупаются специально квартиры-сейфы… В общем, старые добрые прятки… Поэтому, знаешь, мне нисколько не было смешно или неловко читать про суматоху на зимняковской даче.

– А масштаб? – пощёлкала валиком под моей рукой Любава. – Носится там с какой– то несчастной трёхлитровой банкой. Это в наше-то время! Миллиардами воруют!

– Ну, во-первых, моя дорогая, и тогда воровали нехило. Некоторые даже миллионами, а тем советским миллионам, знаешь ли, нынешние эрэфовские миллиарды – по грудь, наверное. И на содержимое зимняковской банки, хоть оно и тысячное, уверяю тебя, можно было долго-долго жить вполне безбедно. И не ей одной… Хотя, если честно, твой вопрос не так уж и неуместен. До прочтения этой нервной (для Зимняковой) главы я действительно побаивался, что с высоты прошедшего времени и всех социальных кульбитов и метаморфоз – масштаб описываемых в книге событий покажется мелковатым, а накал страстей – искусственным. Нет, не показалось! Что радует.

– Тэкс-тэкс-тэкс! Так! Хорошо! – твёрдо подытожила Любава и, хитро посмотрев на меня, добавила уже мягким, слегка заискивающим голоском: –Текст-текст-текст… Ну а теперь, о, мой Повелитель, мы можем, наконец, засесть за текст? Почитаем? Да? Ура-а! Ну-с, что у нас там дальше?

Век ХХ, на излёте СССР

ОДЕССЕЯ*

Впервые по приезде в легендарный город-герой Одессу Табунов понял: нехорошо, когда легенда уступает место яви. Нет, знаменитая

Дерибасовская лежала действительно там, где её проложили, уютный Приморский бульвар тоже. На своих местах оказались и каштаны, и отполированная веками (!) брусчатка Пушкинской улицы, и юные одесситки с

великолепным загаром на легко обходящемся минимумом одежды теле, и туристы «оттуда», и отдыхающие «отсюда». Словом, абсолютно всё и вся были на своих местах, и вполне естественно, что гостиницы встречали Табунова не менее знаменитым советским «Мест нет».

*Одессея – от названия города Одесса. Основана в 1794 г. по Указу Екатерины II с подачи де Рибаса (откуда название главной одесской улицы – Дерибасовская), ставшего её основателем и первым градоначальником.

После пятой таблички ирония в Табунове начала иссякать. Остановиться

на постой в советской гостинице без права на бронь или без блата – безнадёга. Выйдя из негостеприимного холла, Табунов продудел себе под нос сигнал отхода и задрал голову вверх – солнце раскалённой монетой прилепилось к самому зениту и знай себе жарило оттуда всех без различий в рангах – интурист ты, цивилизованный курортник, «дикарь» или вовсе не отдыхающий, а совсем даже наоборот – абитуриент (прошу не путать с аборигенами). Кстати, аборигенов, то бишь местных обывателей светило ничуть не беспокоило – надо полагать, закалённые своим субтропическим или каким там климатом, одесситы и не такие виды видали.

«Что ж, когда невозможно вложить свои деньги в государственный сектор, их помещают в частный. Да ни в жисть не поверю, чтобы южный абориген позволил гостю города под открытым небом ночевать. Бесплатно. Да истинный южанин в лепёшку расшибётся, последнюю рубашку с гостя снимет, но крышу ему обеспечит!» – реализовал остатки юмора Табунов и начал оглядываться по сторонам. И тут же откуда-то сзади… или сбоку… или… в общем, можно сказать – ниоткуда возникла маленькая аккуратная старушка с седыми, побитыми временем кудряшками на голове.

– Молодой человек промышляет квартиру? – бойко и с характерной интонацией начала она, зорко окинув всю табуновскую фигуру, целиком и в частностях.

– Пытается промышлять, – откликнулся он и остановился, в свою очередь оглядывая старушку.

– Так вам крупно повезло. Я с первого взгляда поняла, что именно вам надо. А надо вам именно то, что предложить я имею. Слушайте сюда: вы думаете, на Дерибасовской открывались только пивные?* Центр города, четыре кинотеатра, семь ресторанов, до пляжа три остановки на трамвае. А оперный театр – ничего, что он лучший в Европе? А одесский наш драмтеатр? Ну где вы ещё так устроитесь насчёт культурно отдохнуть, а? Решайтесь, молодой человек, и мы быстро сойдёмся в цене. Вы мне понравились с половины взгляда – такой приличный интеллигентный красивый молодой человек должен жить только на Дерибасовской, и только у меня. А вы знаете, что совсем рядом стоит себе сквер, по вечерам там духовой оркестр в дудки свои дует? Красивые моряки, красивые, будто как золотые, блестящие трубы – совсем как при прежней жизни! И за всю эту роскошь, подумать только, я прошу всего-навсего три рубля.

– Простите, но…

*Намёк на знаменитую песню «На Дерибасовской открылася пивная».

– Что, много? Ну так это ж вам не Молдаванка с Пересыпью – это ж вам сама себе Дерибасовская! Да-да, молодой человек, здесь вас посетило глубоко заблудиться. Очень человечья цена, и хотя это-таки так и никак иначе, я стану с вами откровенна: только для вас – два с полтиной. И никому не говорите об это! Эх, молодой человек, молодой человек! Что за прелесть мы жили в прежние времена. Как раньше умели торговаться! Как умели торговаться! Это искусство, куда такое театральным постановкам – когда на улице Одессы торговались два одесских еврея, люди забывали дышать. Ах, молодой человек! А что теперь? Я вам сказала цену, вы сказали «много», я сбавила полтинник, вы согласились.