Противоречие это там, внутри, а внешне – неукоснительное выполнение плана, повышенные социалистические обязательства, слава передового коллектива и как результат – орден Трудовой Славы у руководителя и его же фотография на Областной Доске Почета. А как иначе? Процветает торговля, процветает и коммерция. Два плеча одной системы. Это железное правило Зимнякова усвоила очень давно и следовала ему железно. Всегда и всюду. Где бы ни работала, и кем бы ни работала.

Колесо торговли раскрутилось уже вовсю, когда позвонил директор торга.

– Раиса Поликарповна, дорогая, как у Вас с планом?

– Нормально, Николай Николаич. С перевыполнением идём, как всегда.

– Вот и хорошо, вот и чудненько, – директор торга мало того, что любил оперировать уменьшительными суффиксами, так ещё и слегка шепелявил. От этого всегдашний елей* в его голоске был особенно сладок и прилипчив.

* Елей – оливковое масло, применяемое в церковном обиходе. Здесь: приторно ласковый.

– А я, признаться, и не сомневался. Зимнякова у нас – фирма, гарантия сто процентов.

Зимнякова всё поняла и испустила в телефонную трубку невольный вздох.

– Да-да, Раиса Поликарповна, – чутко отреагировал функционер – Вы начальство без слов понимаете. Сто тридцать пятый план не вытягивает, торг топит, паршивец. Голубушка Раиса Поликарповна, надо подсобить. Сможете?

– Ох и хитрец вы, Николай Николаич, – в тон ему ответила Зимнякова. – Моего согласия испрашиваете. А сами уж машину грузить наверняка распорядились.

– Ах-ха-ха! – дробненько залился директор торга. – А ведь и вправду послал, ох, послал. Каюсь, каюсь, дорогая Раиса Поликарповна, через минут двадцать к вам подкатит. Принимайте.

Зимнякова дождалась, когда в трубке запикает, и выругалась сквозь зубы. Опять на её горбу другие выезжают. И кто! Это ничтожество Пылыпюк из сто тридцать пятого! Мразь! И директор, сю-сю проклятое. Всё приятеля выгораживает. Пузаны чертовы. Работнички. Привыкли на чужой вые*… в рай. Так, где это замша* моя пропадает?

*Выя – шея (церковнослаянское).

*Замша – заместитель, сокращённое от заместительша(сленг).

Она резко встала, распахнула дверь и крикнула:

– Климко! Климко-О!

И когда та сунулась торопливо в кабинет, Зимнякова бросила раздражённо:

– Сейчас машина подъедет, прими товар.

– Да Вы что, Раис Поликарповна! – всплеснула руками Климко, заводя под чёлку вытаращенные в негодовании глаза – Мы и так как не знаю кто сегодня… Девчата все в мыле по самую, извиняюсь!.. Полторы тыщи сверх плана уж дали.

– Вот и хорошо, – явно сдерживаясь, медленно отчеканила Зимнякова. – А теперь иди и прими машину. Продавать на вынос.

– Так ведь торговать некому!

– Встанешь сама.

Климко фыркнула и выскочила в коридор. Только полы белого халатика метнулись, да запах духов остался. Ишь ты, Франция, «Нина Ричи», кажется.

Зимнякова усмехнулась невесело, подумав о том, что вот ведь, давно ли младший продавец Климко к ней в магазин пришла. Юбчонка чуть ниже трусишек, дешёвая кофтёнка с легкими оттопырами на груди, чёлочка по лбу, серёжки из бутафорского золота. Только-только тогда замуж выскочила, за инженеришку своего. Из ранних птичка, торопыжка. И слыхом не слыхивала, наверное, в ту пору о «Ричи». А вот, поди ж ты, юбка «варёнка» фирменная, натурально штатовская, сапоги итальяно, кофточка франсэ и серьги, уж будьте покойны, теперь не из самоварного золотишка. Надо будет сказать ей, чтобы не очень форсила, не выставлялась. А то – фыркает мне тут…

Последние умозаключения насчет первейшей своей помощницы, замши, Зимнякова делала уже на ходу. В последний день месяца работы хватает всем, а уж директору магазина… Директрисе в этот богом проклятый и бес знает кем благословлённый день хоть разорвись на десяток директрисочек, и всем им, будьте уверены, найдётся занятие. И не одно.

Мухина работала зло и сосредоточенно. Ловко отсекала ножом поленья колбасы, бросала на весы, жёстко шуршала упаковочной грубой бумагой. Изредка её полные губы досадливо поджимались, напрягались, белея ноздрями небольшого, слегка вздернутого носа.

А злилась она оттого, что опять не смогла. Не сумела. Не решилась. Вот ведь, кажется, всё уже обдумано, вымучено, а не получается. Стоит лишь взглянуть на Зимнякову, и всё – решимость где-то там, сзади остается. «А у этой-то одно на уме»,– подумала Мухина о начальнице. Передразнила: «Ни-ни! Мои слова остаются в силе!» Тьфу! Знала бы наша Зимнякова, с чем я к ней шла! Небось, по-другому бы запела… Да и запоёт ещё. Ох, запоёт… Только вот дни идут. Что я ему скажу? Что опять струсила? Он и так уже места себе не находит, нервничает. Ох… Интересно, позвонит сегодня или нет?»

Досада, злость на себя вспухала в Мухиной, разрасталась, и всё резче мелькал нож в её руке, громче стучали гирьки.

Уж восемь лет шла она рядом с Райпо, как во всём торге давно уж именовали за глаза Зимнякову. Райпо – сокращённое Раиса Поликарповна. Вернее, шла вслед за ней. А сейчас вот решилась пойти против – надоело тащиться тёлкой на верёвке. Хватит. Больно жёстка верёвочка-то, шею давно уж натёрла и затягивается всё туже, туже. Как бы совсем без воздуха не остаться, тогда уж не вырваться, тогда уж всё. А так… Глядишь, и самой, без поводка, погулять удастся.

Неожиданно сбоку прилавка возникла Зойка Макарьева. Невысокая, стройненькая, с миловидной ухоженной мордашкой, она опасливо зыркала в сторону дверей подсобки.

– Ты чего? – покосилась Мухина на свою товарку из другой смены. Она даже удивилась слегка: Макарьева строго блюла свои выходные, а тут вдруг заявилась.

Макарьева перегнула свое ладное тело через прилавок, мигнула заговорщицки:

– Ну как вы тут?

– Нормально, – полоснула ножом по колбасе Мухина.

– Ничего не прояснилось?

– Нет, – шмякнулась на весы колбаса.

– А Райпо так и не отменила приказ?

– Не отменила, – последовал ответ, и упакованный полубатон колбасы убыл к покупателю.

– Ох-хо-хо, – вздохнула Зойка, опять зыркнув по сторонам. – Как бы на глаза ей не попасться, загребёт. Ну ладно, тогда хоть колбасы свесь, кило. Всё не зря… Тихо, тихо, граждане! – повернулась она к зароптавшей было очереди. – Могу я в родном магазине без очереди взять или не могу?

– Можешь, голубушка, – ответил ей голос Зимняковой, вышедшей-таки из подсобки, – разумеется, можешь. А потом – переодеваться. Пойдёшь на вынос.

– Раиса Поликарповна! – взмолилась Макарьева. – Миленькая! У меня ж выходной, я же…

– Какой может быть выходной, если сегодня конец месяца. И всё, без возражений. Нечего было в магазин переться, – железным тоном подытожила директриса и прикрикнула: – Да побыстрей! Халат на плечи и вперёд. Климко сменишь.

И скрылась в дверях, ведущих в подсобные и административные помещения.

Макарьева дёрнула плечиком и, демонстративно повиливая тугой джинсовой попой, направилась к проходу между витринами. До Мухиной донеслось:

– Вот ведь знала, что всё так и получится. Нет, припёрлась, дура… От, Райпо чёртова!

Мухина усмехнулась – действительно, дура. Теперь не вырвется. У Зимняковой хватка – и профсоюз не выручит, и КЗОТ не поможет.

Мухина не любила Макарьеву, и та знала это, но виду не подавала. Всё с дружбой набивалась, чего, мол, дичишься, одно дело делаем. За Райпо из магазина в магазин переходим, хоть и в разные смены, но за одним прилавком стоим, одним весам колёсики подкручиваем. И – хохотала: а если, мол, сядем, то опять же на одну скамеечку. Дура… Ей-то что, одна как… эта. А у неё двое, младшая в школу нынче пойдёт. И муж…