– Приветствую тебя, Игорь Петрович! Не помешал?
– А-а, коллега… Ну, здравствуй. Что скажешь?
– Вот, увидел объявление в твоей газете, нового генерального на телегид ищете. Так чего искать-то, вот он я. Свободная топ-единица на рынке труда. Готовый профи. Ты ж мой послужной знаешь.
– Ну… Слышал-слышал, как с тобой Димодеев нехорошо… А тебе сколько?
– А сколько у вас в штатном расписании?
– Да нет, я не об окладе, я о возрасте.
– А! Так мы ж почти ровесники. Я чуток моложе.
– Да-а… Не-е, брат, нам таких возрастных не надА. Что – опыт, говоришь? Да на кой нам твой опыт? Мы сами опытные, ха-ха! Нам сполнители надА. Молодые чтоб, рогом землю рыли, копытом били… Лет двадцать семь, ну тридцать, в край. Такой надА, чтоб в рот смотрел, да не в свой, а в мой – в мой руководящий рот чтоб смотрел! Я только подумал, а он уж сполнять бежит. Ну а тебя возьму – ты ж на должности не ниже моей сидел… если не ошибаюсь – второй уж десяток в топах ходишь. Свой бизнес даже имел. Комплексовать начнёшь, завидовать… Подсиживать! Да будешь, будешь, по себе сужу… Все мы, кто поднялся, кто, так сказать, вкусил… Так что не могу, дорогой. Да ты не переживай, ты-то не пропадёшь, я тебя знаю. Это вот если меня, не дай Бог…
В трубке явственно прозвучало: «Тьфу-тьфу-тьфу!» И хрюкнуло как будто даже испуганно.
– Слушай, а ты Ваняеву не звонил? Нет? Так позвони – он третьего главреда за год уж турнул. Ну, не сахар, конечно, под Ваняевым ходить… Одно слово: Ваня-я-ев… Да! Что я тебе рассказываю, ты ж его тараканов лучше меня знать должен. Сколько, года два он в твоём отделе репортёром отработал? Диалектика, понимаешь… Теперь он – директор, а ты… Хотя, конечно, идти к Ваняеву… Так, как он людей ненавидит, даже у меня не получается, ха-ха! А не хочешь к Ваняеву, звякни Песневу – у этого кадра тоже вроде вакансии есть.
Я чуть не выматерился в телефонную трубку.
– Ну ты, Игорь Петрович, и насоветовал. Ты сам-то с ними бы сработался?
– А тебе, мил человек, золотое ты наше перо когдатошнее, выбирать теперь не приходится. Хоть чёрту в зубы, лишь бы зарплату платили. В своём-то деле не удержался! Ну, будь! Люди тут у меня…
Пи-пи-пи-пи… Вот нехороший человек. Трубку бросил. Но солидарность вроде как проявил. Это ж надо – дожил я. Доработался. До Ваняева и Песнева. До этой челяди сильных города сего.
Я удручённо крякнул. Эти два типа в 90-е прославились не талантом и даже не профессиональными умениями, а главным образом неумеренной страстью к халяве. Тогда случился настоящий бум всяких-разных презентаций – фирмы росли как грибы, и каждый из новоиспечённых учредителей считал делом чести начать свою деятельность с широкой гулянки. Потом отмечали год с начала деятельности, и два, и три – некоторые даже умудрялись дотянуть до пятилетнего полуюбилея. В общем, почти каждый день проходили то презентации, то годовщины. И редкая из них обходилась без Ваняева. Можно сказать, он туда ходил то обедать, то ужинать – в зависимости от времени начала халявы. Ну и, соответственно, расплатиться перед организаторами норовил заметками да статейками.
– Так ты пожрал-попил, так ещё и гонорар с редакции слупить надеешься? – в какой-то момент, уловив его манёвр, сказал я ему. – Не слишком ли хорошо, братец, ты устроился?
И, как редактор отдела, стал «зарубать» его «отчёты» с презентаций, тем паче что его походы за халявой не являлись редакционными заданиями.
Песнев был из той же халявной когорты. А запомнился он мне одним случаем. Как-то презентацию «чего-то там» давал не кто-нибудь, а сам губернатор. И как я ни отбояривался (подобных мероприятий я чурался, мне в моей башне было лучше), пришлось-таки на ней представлять редакцию. И вот помню как сейчас: в огромном церемониальном зале накрыты длинные шведские столы, мы все, удостоенные высокой чести, стоим огромным каре вдоль стеночки, губернатор и иже с ним сказали уж всё, что хотели сказать, и ещё чуть-чуть, и последует приглашение к, так сказать, неформальной части мероприятия, и вот оно, приглашение то бишь, начинает следовать – и тут я вижу, как слева от меня кто-то буквально вып-п-прыгивает – бэмс! из шеренги и приземляется прямо у стола. Завершение приглашения «откушать» прыгун уже встречал с чёрноикорной корзинкой в одной руке, и булькающей бутылкой водки в другой. Это был Песнев.
И вот этой челяди, выбившейся в топ-челядь, мне только что предложили позвонить…
Вот кто-то с горочки спустился… Постой-постой… А что этот нехороший человек мне о возрасте сказал… Ну, ещё в самом начале разговора… Это он что, обо мне – старый – сказал? Я – старый?! Мне, сорокалетнему, пусть и с гаком, мужику только что поставили диагноз – старый? Это я-то – устарел? В профессии, которую знаю лучше, чем ящики своего домашнего письменного стола?!
Ну, сижу. Такой… весь опрокинутый. Перевариваю новость. Вот так позвонил, ядрёна шишка! Ну а что, успокаиваю себя, не знал разве, кому звонишь? Этот людь подчинёнными, можно сказать, питается – как удав толиками. Глотает, не мигая. Сколько специалистов от него сбежало, скольких он… Разве что Ваняев ещё хуже. Но и этот… Сволочной мужичонка, сто очков любому топ-манагеру даст. Вот так, в кулаке персонал держал! И результат – давал. За что его, собственно, москвичи, хозяева огромного медиа-холдинга с громким, ещё советской выделки брендом, и держали. Но ты же – ему позвонил! Ты – всё – про него – знал! И позвонил! А ты подумал, сволочь такая, как бы ты под его началом функциклировал? Да что с тобой, чувак? Что – с тобой? Ты же – директор, чёрт тебя задери! Людьми руководишь с двадцати лет. И не мог просчитать, чем обернётся твой звонок этому? Вот гад так гад, этот Игорь Петрович… Хотя… Ну а что, по крайней мере честно. Прямой удар, точно по челюсти, но всего-навсего джеб. Джеб, говоришь? Разведочный тычок? Как бы не так. Тебя только что в нокдаун… Да нет, какой нокдаун – нокаут здесь! Ты разве не слышал? Ты – устарел! Вышел в тираж! С горочки – даже не спустился, спустили тебя, кувырком! Пиндюк ты эдакий, если позволяешь так с собой. И вполне закономерно, что в тираж вышел.
Кстати, до сих пор не понимаю, почему выражение выйти в тираж означает финиш. Для журналиста, издателя, для любого редакционного трудяги – всё как раз наоборот. Тираж есть начало жизни того, над чем он со товарищи трудился. Это ж выход издания в люди – нате, читайте, мы это сделали, я это сделал…
Вот кто-то с горочки спустился… Ну вот. Второй мозговой репей зацепился за мою бедную головушку… Бедную… Кстати, бедную в прямом, буквальном смысле. Бедный ты теперь, детинушка! Вот кто-то с горочки… А ничего не попишешь – причинно-следственная связь. Хорошо хоть не причиндально… Хорошая, хорошая песня, хоть и старая…
Старая, да вот не устаревшая, как ты! Простенькая, но такая душевная, сейчас таких не пишут. Про милого там, про солдатика, уволенного в запас. Гимнастёрочка дембельская, все дела… Вернулся, солдатик. Вокруг всё родное – деревня, девахи… Хорошо! Небось, через одну на шею вешаются. Замуж хотят – ажно пищат… И тут вдруг – он. Боец! В запас уволенный. Ну а тебя куда, старший матрос запаса, уволили? В какой трудовой запас? Не в тот ли, который вельми премного, или, как сейчас любят выражаться, не запас, а запас-запас. Неприкосновенный! Теперь жди, руку начнут от тебя за спиной прятать, будут бояться подать, чтобы не коснуться. Не заразиться. Неудачник – он ведь заразный…
Тут я, признаться, вздрогнул. И застонал даже. Неудачник… Вот и прозвучало. Сам произнёс. Неужели – догнало? О-о, у меня с этим словом свои горочки-пригорочки… В общем, давние и о-очень непростые отношения. Когда-то давно, на заре туманной юности мать моего друга… Впрочем, не теперь об этом. Нет, не теперь. Как-нибудь в другой раз. Как-нибудь…
Что ж так больно-то… Нет, нет, это даже не боль – хуже. Какое-то ноющее, сосущее состояние, высасывающее из тебя силы, желания… Я уже знаю: бесполезно пытаться пересилить, справиться с этим какой-то моторикой, крупной или мелкой. Чем-то занять себя, скажем, в домашней мастерской – пила, рубанок, молоток… Я много чего умею и люблю делать руками, но в такие моменты всё валится из рук. Валится, бьёт по рукам, ранит, а ты, чертыхаясь, поднимаешь, силишься сосредоточиться, принимаешься пилить, резать, стучать. Вот когда попытка – пытка! Руки – будто не мои, руки-крюки. Голова – точно не моя, вот будто ватой черепушка набита, да не чистой, медицинской, а какой-то серой, мусорной – сырцом, что ли; соринки щекочут, и такой тонкий-претонкий зуд идёт – мозги чешутся! И ведь не почешешь, бл…!
