АЛЬФРЕД ТЕННИСОН (1809–1892) ОДИННАДЦАТИСЛОЖНИКИ О насмешливый хор ленивых судей, Нерадивых самодовольных судей! Я готов к испытанию, смотрите, Я берусь написать стихотворенье Тем же метром, что и стихи Катулла. Продвигаться придется осторожно, Как по льду на коньках — а лед-то слабый Не упасть бы при всем честном народе Под безжалостный смех ленивых судей! Только если смогу, не оступившись, Удержаться в Катулловом размере — Благосклонно заговорит со мною Вся команда самодовольных судей. Так, так, так… не споткнуться! Как изыскан, Как тяжел этот ритм необычайный! Почему-то ни полного презренья, Ни доверия нет во взглядах судей. Я краснею при мысли о бахвальстве… Пусть бы критики на меня смотрели Как на редкую розу, гордость сада И садовника, или на девчонку, Что смутится неласковою встречей. ПОЛЬ ВЕРЛЕН (1844–1896)
ИСКУССТВО ПОЭЗИИ Доверься музыки гипнозу, Найди нечетный, вольный ритм, Который в воздухе парит Без всякой тяжести и позы. Не ставь перед собою цель Не сделать ни одной ошибки — Пусть точное сольется с зыбким, Как будто в песне бродит хмель! Так блещет глаз из-за вуали, Так свет полуденный дрожит, Так звездный хаос ворожит Над холодом осенней дали. И пусть меж зыблющихся строк Оттенок, а не цвет мерцает: О, лишь оттенок обручает Мечту с мечтой и с флейтой — рог! Держись подальше от дотошной Иронии и злых острот: Слезами плачет небосвод От лука этой кухни пошлой! Риторике сверни хребет, Высокий штиль оставь для оды И рифмам не давай свободы: Они приносят столько бед! О, эти рифмы — просто мука! Какой глухонемой зулус Наплел нам этих медных бус С их мелким и фальшивым звуком? Стихи должны звучать в крови И на внезапной верной ноте Взмывать в неведомом полете В иную высь, к иной любви. Стихи должны быть авантюрой, Звенящей в холоде ночном, Что пахнет мятой и чабром… Всё прочее — литература. ДАН АНДЕРССОН (1888–1920) ЮНГА ЯНСОН Эй, ого, юнга Янсон! «Эльф» уходит на рассвете, Свежий ветер холодит разгоряченное лицо; Ты простился со Стиной, лучшей девушкой на свете. Чмокнул мать и выпил рому, так что пой: эй, ого! Эй, ого, юнга Янсон! Не боишься, что девчонка Тут же влюбится в другого, как у них заведено? Сердце бьется, замирая, как у робкого зайчонка, — Выше нос, юнга Янсон, и пой: эй, ого! Эй, ого, юнга Янсон! Может, стоя за штурвалом, Не средь женщин — средь акул тебе погибнуть суждено; Может, смерть подстерегает за изломанным кораллом, — Смерть жестока, но честна, так что пой: эй, ого! Может быть, твоим приютом станет ферма в Алабаме, И на ней ты встретишь старость и поймешь, что всё прошло; Может быть, забудешь Стину ради водки в Иокогаме, — Это скверно, но бывает, так что пой: эй, ого! Алла Хананашвили{36} ШЛОМО ИБН-ГВИРОЛЬ (1021/22 — после 1045) СЕМЬ НЕБЕС Семи небесам не вместить Тебя, Они не в силах возносить Тебя. Любому творенью дано чтить Тебя, Оно пропадет, но вечен Твой лик. Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик! О славе Твоей поют без конца, Не смеют узреть Твоего лица Силы и Власти в Храме Творца. И кто посмеет, коль Ты так велик? Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик! Любовь в слова как облечь сполна, Если славить душа днем и ночью должна Величье и Имя во все времена? И в сердце моем свет знанья велик: Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик! Нет меры величию славы Твоей — Как в Скинии Ты уместишься своей? Колеса Причин и Следствий мощней И больше Ты, ибо могуч и велик. Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик! С четырех сторон — изгнанью итог. И Четыре Зверя — тому залог. Лет Избавленья реки нам срок — Агнцам, чьим горестям счет велик Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик! РОБЕРТ САУТИ (1774–1849) КОРОЛЬ ГЕНРИХ V И ОТШЕЛЬНИК ИЗ ДРЁ По лагерю молча он проходил — Не смели его задержать. Молила, кланяясь, благословить Внезапно притихшая рать. В монарший шатер отшельник вступил, С ним Божья была благодать. В шатре том Генрих — английский король Над картой склонился в тиши. Сраженья новые замышлял, Отраду грешной души. Король на гостя, что прибыл незван, От карт оторвавшись, смотрел. Отшельника вид почтенье внушал: Виски его белы, как мел. Взор старца был кроток, как у святых, Но всё ж дерзновенен и смел. «Покайся, Генрих! Моей ты земле Принес разоренье и гнет. Раскайся, король, истекает срок И знай — суд Божий грядет. Где Блез течет, на крутом берегу Я мирно прожил сорок лет, А ныне мне камнем на сердце лег Груз горя, страданий и бед. Отрадно мне парус там было зреть, Скользящий по гладкой реке. Товаром груженые корабли Шли к городу невдалеке. Но паруса ныне простыл и след. А мукой истерзанный град Мор, Голод и Смерть с тобой заодно Теперь превратили в ад. Отрадно порой было слышать мне Веселого путника глас И пение дев, бредущих домой С полей в предзакатный час. Но сторонится всяк путник теперь С опаскою здешних мест. Лишь дева на помощь тщетно зовет, И плач ее слышен окрест. Отраден тогда был мне смех юнцов И лодок веселый бег. Мелодии сладкогласых виол Оглашали высокий брег. А ныне я вижу, как по реке Плывет лишь за трупом труп. Сними же осаду и прочь уйди, Покайся в грехах, душегуб!» Король воскликнул: «Не отступлю! Пребудет удача со мной. Узри же, отшельник, как сам Господь Дал власть мне над этой страной!» Отшельник, сердясь, потупил свой взор И скрыл укоризну в нем Дышало смиреньем старца лицо Но взгляд полыхал огнем. «Ужели мнишь, что за кровь и разбой Ты сможешь избегнуть суда? За тяжкий свой грех, за зло, что творишь, Ты душу погубишь тогда. Покайся нынче же, грешный король, Иль участь твоя горька. Угрозу ты слышал мою и знай, Что Божья кара близка». Но усмехнулся небрежно король, Отшельнику глядя вослед, — И вскоре вспомнил на смертном одре, Что молвил анахорет. |
