ЯРОСЛАВ СЕЙФЕРТ (1901–1986) ДОЖДЬ ИСКР Дождем над полем искры льются. Ах! Ненадолго остаются! И город спит, — но кто впотьмах, В тот час, когда судьбу я вижу, Следит за мной? Всё ближе, ближе… Это страх. Мне нравилось бежать с дружками В Иванов день за светляками, Ботву пиная без стыда! Но руки девичьи коснутся — И, значит, больше не вернуться Мне туда. Обманут трижды. И склонится, Смеясь, над ним звезда-блудница, — Но плач сопутствует ему. Тебе — благословенье свыше, Град беглых. Благодарность слышу. Ни к чему. Алексей Рашба{32} ГОТФРИД БЕНН (1886–1956) ПЕСНИ I Когда бы нам в бульоне первобытном остаться сгустком плазмы. Круговерть смешала бы в одном настое сытном зачатье и рожденье, жизнь и смерть. Планктоном стать или песком бархана во власти ветра — это благодать. Глаз стрекозы или крыло баклана так совершенны, что должны страдать. II Презренны все житейские итоги, Рассчитывать на лучшее смешно. Воистину, мы все больные боги, а думаем, что верим в Бога, но — спокойна бухта. Лес — в листве шуршащей. В тяжелых звездных гроздьях небосвод. Скользит пантера непроглядной чащей. Всё это — берег. Вечна жажда вод… *** Исчезло Я в разрывах стратосферы жертва ионов — облученный штамм — поля, частицы; вечности химеры застыли в сером камне Нотр-Дам. Уходят дни — ни вечера, ни утра, стоят года, — ни палый лист, ни снег того не скроют, что бессрочна сутра, а мир — побег. Где путь твой, где конец пути, где мера исчерпанности, полноты — играет тьма кристаллом Агасфера: в его решетках протекаешь ты. Агаты звезд — как колотые раны, джунгли смертей — как почва бытия, народы, судьбы, битвы, Каталауны заглатывает бездна с острия. Заброшен мир. Сквозная человечность, пространство-время вяжущая в жгут, есть функция, с пределом бесконечность, а мифы лгут. Откуда и куда? Ни ночь, ни утро. За здравие? За упокой? Спросить ответ у веры было б мудро, — Но у какой? О, если все мыслители о Боге помыслят и склонятся к одному, и пастыри, и паства, все в итоге причастием с себя омоют тьму, вино стечет, как кровь из общей раны, и стол один — преломит хлеб семья, — о, этот вкус, о, этот час осанны, когда найдешь потерянное Я. ТОЛЬКО ДВЕ ВЕЩИ Устав, наконец, от созданья бесчисленных мифологем, ничто не избегнет страданья под вечным вопросом: зачем? И спрашивая без зазренья, возьмешь много позже в толк, что есть лишь одно: терпенье — от смысла, от веры, от рвенья — судьбою навязанный: долг! Проходят под гибельным знаком розы, снега, моря, есть две только вещи: вакуум и меченный атом — Я. АВГУСТ Нет одиночества полней, чем в августе, — вид урожая, пожаром красок угрожая, не трогает души твоей. Светлы озера под луной, поля чисты, пусты аллеи, но где победы, где трофеи царств, предначертанных тобой? Броженье плоти, винный дух, здесь, где оправданы рожденья успехом самоутвержденья, — ты выбрал пораженье — Дух. ПОЕЗДКИ Цюрих представьте, к примеру, город обычный вполне. Можно ли чистую веру черпать в его глубине? Или же, бредя Гаваной, ждешь, что один ее вид белой и розовой манной жажду твою утолит? Станция, площадь, аллея, пляжи, руины, мосты, — даже потокам Бродвея общей не скрыть пустоты. Ну и зачем ты плутаешь? Путаешь только себя. Стой — ты еще испытаешь явь безграничного Я. ВАШИ ЭТЮДЫ Ваши этюды, арпеджио, хорал копируют причуды подержанных лекал. Свою имеет ноту простой вороний грай — был глуп, имел работу: ну, чем тебе не рай. Сакрального вокала красив речитатив, однако у шакала есть тоже свой мотив. Ax, призрачны литавры, и караул во фрунт, невидимые лавры там, где под тоном грунт. |
