КРУГОВОЙ ТАНЕЦ МОЛОТОГЛАВОВ Под жирафьей мимозой в тени где всё реже и реже я в грезах влачу мои ночи и дни, в дреме молитвенных бормотаний о детях и внуках, затерянных в городском океане, — вестник смерти — молотоглав вьется, кружится, пропитанье выискивая у канав. Хрипло кряча, клюв раскоряча, лягушек, рыбешек ловит в воде стоячей; мирно пасутся быки в стороне, а он из подводных течений души предков таскает мне. В стайку слетаются ближе к ночи молотоглавы — и на воде танцуют, гибель пророча: шажками, прыжками по глади снуют на лапках-ходулях, крыльями, словно трещотками, бьют, сливаются с небом сухие алоэ, дрожит окоем, в месиво преображаясь гнилое; и вот уже всё без остатка в жерло времен бесконечных крыльями ночи смело. Я увижу, лишь сон с ресниц отряхну, бурого молотоглава и в кругах на воде — луну, и, в танце времен закружиться готов, мой двойник неизвестный ознаменует смерть равнин и смерть городов. КРАСНАЯ ПТИЦА, БЕЛАЯ ПТИЦА
Кермесса! Остров охватило пламя от фейерверка в бухте перед нами; вот искры, оседая чередой, сгорают, — и внезапно над водой в черте стрелы… в черте и оперенье я красной птицы узнаю паренье — ее встревоженную круговерть и крик: «рожденье, смерть, рожденье, смерть». Грядет восход; а заклинанье злое в извилины вонзается иглою, вопрос гнетет до боли головной: к чему, к чему над серою страной, выискивая, кем бы поживиться, извечно птица красная кружится, к чему ее тревога, круговерть и крик: «рожденье, смерть, рожденье, смерть»? «Из ваших тел, что, смертью жизнь поправ, летят ко всесожжению стремглав, я возвожу гнездо — и на рассвете воспряну ото сна, как ваши дети. И пусть я раньше бултыхалась в плавнях, мешая гущину трясин прадавних, — с пожарищем гнездовий-городов опять исток мне в плесени готов». * Мерцанье звезд; и охватило пламя Земную сферу во вселенской яме; вулканы затухают в свой черед; смотри, смотри! — на амальгаме вод под красной птицей — контур белой птицы: двуцветная парабола двоится и, с криком покидая города, по двум стезям взмывает в никуда. «А, из гнезда богов яйцо свалилось на землю! — я сквозь скорлупу пробилась и в поднебесьи, всем ветрам назло, дугой лечу, вставая на крыло. Сную повсюду с ночи до утра я и, палочки сухие собирая, крест-накрест их слагаю, дабы впредь для вечности грядущей умереть. И как цветные сполохи зарницы, как запахи гвоздики и корицы, так тайна гибели моей пьянит: меж вайями семижды прозвенит мой клич предсмертный — и в гнетущем зное, из плоти, ставшей дымом и золою, сокрытые забвеньем города взрастают над останками гнезда». СВЯЩЕННЫЙ СКОТ Мое последнее достоянье — днем его стерегу я вдоль берега Таки, а ночью — в краале, что между кусонией и валуном: они, пасущиеся там, где ибис гнездится в ветвях молочая над стручками, термитником и травостоем; они, подвластные быку, что бьет копытом о землю, лишь только учует запах коровы; они, шествующие стадами сквозь хоровод танцующих импи в краали инкоси — Сензангаконы и Дингаана; они — три моих страсти: всё земное, женщина и Величайший Дух над краалем, что между кусонией и валуном. ТРЕФОССА (1916–1975) HUMOR IN EXCELSIS! Случилось Дьяволу уразуметь, Что, воплотясь до окончанья года, Господень Сын явит собою впредь Спасенье человеческого рода. «Ишь! Только свету попусту гореть? — Взвился Нечистый. — Это что за мода? Лишь мне подвластна вся электросеть, Связующая звезды небосвода!» Но… пшик! — Проводку вдруг закоротило, И Сатане на бороду, на рыло Метнулось пламя: срам весьма велик! И «Юмор в Вышних!» — ангелы запели, Когда послышался из колыбели Младенца Иисуса первый крик. Елена Тверская{34} УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН (1907–1973) *** Секрет себя обнаружит в итоге, как и всегда. За чашкою чая жажду язык выдает — беда! Сама себя перескажет история за меня. Тихи глубокие воды, да дыма нет без огня. За трупом в резервуаре, за тенью, что днем растет, За танцем той, что танцует, за рюмкой того, кто пьет, За приступами мигрени, за вздохами — всякий раз Иная лежит причина, чем та, что видна для глаз. У песни, случайно спетой у монастырских стен, И у гравюр в столовой с видом охотничьих сцен, И у рукопожатья во время летней игры — Есть у всего причина, скрытая до поры. |
