РАХЕЛЬ (1890–1931) Ты так, как и встарь, до конца — предо мной: далекий и близкий, чужой и родной. Ты — рана на сердце, и кровь, как в огне, алеет, сверкает, поет в вышине. Послушай, как голос кричит в никуда: тебе, для тебя, о тебе — навсегда… ЙОНАТАН ГЕФЕН (р. 1947) АМЕРИКАНСКИЙ ТУРИСТ В РИМЕ Я его встретил около Пьяццы, он щелкал Италию на фотопленку. Он помнил, что надо в ней что-то увидеть и умереть; но забыл, что точно, вот он и шлялся повсюду, как Каин, в широкополой техасской шляпе вместо каиновой печати. Кстати, потом нашли его мертвым, через два года, в лесах Вьетнама: ах да! Неаполь! Анна Блейз{3} УИЛЬЯМ БАТЛЕР ЙЕЙТС (1865–1939) СКРИПАЧ ИЗ ДУНЕЯ Как играю на скрипке в Дунее — Ходит пляс морскою волной. А двоюродный брат мой — священник, И священник — мой брат родной. Пусть читают святые книги — Я и в этом не уступил: Всё читаю я книгу песен, Что на ярмарке в Слайго купил. Как помрем и пойдем на небо И придем к Петру у ворот, Всех троих он улыбкой встретит, Но меня пропустит вперед. Потому что праведный — весел, Коль родился не в горький час, А веселым по нраву скрипка, А веселым по нраву пляс. И завидев меня, столпится Райский люд, закричит: «Вот те на! Да ведь это скрипач из Дунея!» И запляшет, как в море волна. НЕИЗБЫВНЫЙ ЗОВ Умолкни, неизбывный сладкий Зов! Ступай к небесным стражам-овчарам — Пускай кочуют до конца веков Тебе вослед сияньями во тьме. Иль не слыхал ты, что душа стара, Что ты — в прибое, в шелесте дубов, И в крике птиц, и в ветре на холме? Умолкни, неизбывный сладкий Зов. ОН СЛЫШИТ КРИК ОСОКИ Брожу одиноко У кромки озерных вод, Где ветер кричит в осоке: «Пока небосвод С оси не сойдет, и не рухнет полюс, И руки не ввергнут в бездну Стяги Запада и Востока, И свет не распустит пояс, — Не лежать тебе с милою вместе, Обнявшись во сне глубоком». ОН СКОРБИТ О ПЕРЕМЕНЕ, ПРОИЗОШЕДШЕЙ С НИМ И ЕГО ВОЗЛЮБЛЕННОЙ, И МЕЧТАЕТ О КОНЦЕ СВЕТА Или не слышишь зов мой, белая лань без рогов? Я стал красноухим псом, искусным в твоих следах. Прошел я Тропу Камней и гибельный Лес Шипов, Ибо кто-то вложил в мои ноги надежду и страх, Ненависть и желанье гнать тебя день и ночь. С ореховым посохом он встретил меня в лесах, Только взглянул без слова — и я уже мчался прочь, И голос мой с той поры сделался лаем пса, И мимо меня летят Время, Рожденье, Рост. Когда же Вепрь без щетины придет с Заката, клыком Выкорчует огни солнца, луны и звезд И, с ворчаньем улегшись во тьме, устроится на покой. ОН ВСПОМИНАЕТ О СВОЕМ ВЕЛИЧИИ ТЕХ ВРЕМЕН, КОГДА ОН ПРЕБЫВАЛ СРЕДИ СОЗВЕЗДИЙ НЕБА Отведал я эля из Края Вечно Живых И стал безутешен — мне ведомо всё отныне: Орешником был я, когда средь моей листвы Изогнутый Плуг и Кормчей звезды твердыню В небесную высь вознесли в незапамятный год; Я был тростником — стлался коням под копыта; Я стал человеком — ветру заклятым врагом, Ведающим одно: не будет вовек избыта На груди у любимой его вековая боль, Губами к ее губам до смерти ему не прижаться. О звери лесные, о птицы небес, доколь Любовными вашими криками мне терзаться? РОЗА МИРА О, кто сказал, что красота минует, словно сон? Тоскуют алые уста, надменны и скорбны, О том, что мир не посетят чарующие сны С тех пор, как траурным костром взметнулся Илион И пали Уснеха сыны. И мы в тревогах и трудах рассеемся, как дым, Но среди обликов людских, струящихся с земли, Под бренной пеною небес, где звезды отцвели, Меж вереницы бледных волн под ветром ледяным Пребудет одинокий лик. Склонитесь, ангелы, пред ней в заоблачном дому! До вас и прежде, чем в тиши раздался первый вздох, Над бездной водною витал усталый добрый Бог: Он расстелил зеленый мир по слову Своему Ковром для этих легких ног. УВЯДАНИЕ ВЕТВЕЙ Шепталась с птицами луна, и я воскликнул: "Пусть Не молкнут крики кулика и ржанки горький стон, — Но где же нега слов твоих, и радость их, и грусть? Смотри: дорогам нет конца, и нет душе приюта». Медово-бледная луна легла на сонный склон, И я на Эхтге задремал, в ручьевой стороне. Не ветер ветви иссушил, не зимний холод лютый — Иссохли ветви, услыхав, что видел я во сне. Я знаю тропы, где идут колдуньи в час ночной, В венцах жемчужных поднявшись из мглы озерных вод, С куделью и веретеном, с улыбкой потайной; Я знаю, где луна плывет, где, пеною обуты, Танцоры племени Дану сплетают хоровод На луговинах островных при стынущей луне. Не ветер ветви иссушил, не зимний холод лютый — Иссохли ветви, услыхав, что видел я во сне. Я знаю сонную страну, где лебеди кружат, Цепочкой скованы златой, и на лету поют, Где королева и король в блаженстве без отрад Блуждают молча: взор и слух навек у них замкнуты Премудростью, что в сердце им лебяжьи песни льют, — То знаю я да племя птиц в ручьевой стороне. Не ветер ветви иссушил, не зимний холод лютый — Иссохли ветви, услыхав, что видел я во сне. |
