БЕЗ ПТИЦ Мир тем, кто слышит тайный шум, Когда бесшумен мир: Бесшумный ветер сушит ум И каменный мундир. И от безмолвной высоты Она упала ниц, Но в этих дебрях глухоты Нет и не будет птиц. СОБИРАНИЕ МХА Разрыхлять всем десятком пальцев податливые владения, Извлекать темно-зеленый лоскут, что сродни кладбищенской ограде, Толстый и нежный, как коврик с родного порога, Рыхлые углубления оставались внизу на земле, оплетенной корнями, А вечнозеленые листья и ягоды спокойно держались на поверхности, — Это было собирание мха. Но что-то всегда покидало меня, когда я откапывал эти ковры Зелени, или бросалось к моим локтям В желтоватом и губчатом мхе болот. А затем я обычно хандрил, возвращаясь трясучей дорогой, Словно я нарушил природный порядок вещей, Расстроил некий ритм, древнейший и огромной важности, Вырывая живое мясо планеты. Словно я освящаю, вопреки всем укладам жизни, осквернение. ПРОБУЖДЕНИЕ Рожденный спать, я медлю с пробужденьем. Я предскажу судьбу — страшней не станет. Указывает путь само хожденье. Мы верим чувству: что узнать и где мне? Я слышу Бытие, таков мой танец. Рожденный спать, я медлю с пробужденьем. Узнать тебя в таком нагроможденьи? — Земля священна: к ней, такой далекой, Указывает путь само хожденье. Мой Лес в огне; скажите, в чем тут дело? Вот низкий червь взбирается высоко; Рожденный спать, я медлю с пробужденьем. Но у природы много важных дел Для нас с тобой; итак, вдохни глубоко И снова в путь — учиться у хожденья. Я потрясен. Вот новое рожденье. Я знаю, что пройдет. Что будет с нами. Рожденный спать, я медлю с пробужденьем. Указывает путь само хожденье. О, смерть нежна! Позвольте рядом сесть… Как, леди, вы довольны тем, что есть? Она тоскует, птицы вместе с ней Запутывают мир еще тесней, — Стеклянный взгляд и тонущий напев, И сердце тоже бьется нараспев. Мы вместе. Мы поем и будем петь. Но в этих пальцах стебель — это плеть: Кричит о том, о чем кричать нельзя, Она танцует, бесится земля, — Секрет огня раскрыт, смешон, забыт, Разболтан Ею и опять зарыт. А я глазел во все глаза на жизнь В той внятной темноте, где можно жить, Она текла и шлепалась к ногам, И уходила, так и не солгав. ВИДЕНИЕ 1 В тихом сонном мире Нам дышится легко, Внутри пространства тают, А я придуман Ею. 2 Не птицей и не зверем Она еще вернется. Упал усталый ветер… Во всем любовь, уверен. Коснулся ртом воды Олень, а рядом — фея; Когда мне снишься ты, Равнины каменеют. МЕРЦАНИЕ ЗЛА Погода — в слезы, и деревья сникли, Поникли птицы, дождь коснулся трав, И каждый поникал и думал — вник ли? И каждый прав был; каждый знал, что прав. — И тьма была, и не было просвета. Оттуда далеко, в звенящих рощах Жег снег; и, доверяя лишь глазам, Бродило ледяное зло; и тощий Поник огонь; там Сам был лишь Я сам. — И тьма была, и не было просвета. Но все подушки колются; поникших Колола смутно вера изнутри, — Жил в жилах бог: горящие мальчишки Выкрикивали свой свободный крик. — И тьма была, и не было просвета. Алексей Головко{12} РОБИНСОН ДЖЕФФЕРС (1887–1962) *** Математики и физики свои мифы сочиняют. Но в трудах, бок о бок с истиной, Ее тронуть не желают; уравнения их ложны, Но их штуки получаются. Гросс-ошибки появляются, Штуки новые изобретаются; так-с, применим волновую Мы теорию к эфиру: искривленное пространство! Уравнения, тем не менее, разбомбили Хиросиму. Ужас-штука получилась! Что ж поэт? Он тоже мифы сочиняет несусветные. Говорит, что среди рифов Родилась Луна медная. Говорит: сгорела Троя Из-за странствующей дамы. Хороша была собою: целый флот вела бровями! Невозможно; нет же, можно: церковь вместе с государством Полагаются на мифы исключительно невозможные; Люди все рождаются свободными, равными — подумать только! А скитавшийся поэт еврейский по имени Иисус Есть Бог Вселенной. Подумать только! СИЯЙ, ГИБНУЩАЯ РЕСПУБЛИКА Когда Америка легла в заплесневелую рутину, В империю, огрузнув, превращаясь, В то время как протест, лишь пузырек в расплаве, возникает И лопается, масса застывает, Печально улыбаясь, вспоминаю увядание цветка Пред созреваньем фрукта, он гниет, Чтоб снова стать землей. Рождение из матери; вот торжество весны, затем Приходит зрелость, а потом упадок И возвращенье в материнский дом. Торопишься, спешишь скорей к упадку; Винить тут некого: жизнь — это хорошо, будь она долгой, Упорной или же внезапной смертельной роскошью, Ведь требуются метеоры, как и горы, не менее; Сияй, республика, что гибнет. Но для моих детей их удержать хотел бы я Подальше от грузнеющего центра; К продажности никто не принуждает. Когда к ногам чудовища ложатся города, То остаются горы неизменно. И, мальчики, примите сдержанно любовь мужчины, Слуги проворного, непререкаемого господина. Ловушка в этом есть для благородных душ, В которую попался, говорят, сам Бог, Когда ходил пешком он по земле. |
