АДРИАН РОЛАНД ХОЛСТ (1888–1976) ВНОВЬ ГРЯДУЩЕЕ ИГО Сначала страх, и следом — ужас, всё слышно, истреблен покой. И шторм, в просторах обнаружась, грядет: надежды никакой на то, что гром судьбы не грянет. Молчат часы, но на краю небес — уже зарницы ранят юдоль сию. Отчаянная и глухая, ничем не ставшая толпа, от омерзенья иссыхая, кружит, презренна и тупа, по ветхой Западной Европе, — но только в пропасть, в никуда, беснуясь в ярости холопьей, спешит орда. Себя считая ветвью старшей и оттого рассвирепев, бубня глухих военных маршей пьянящий гибелью напев, им остается к смерти топать, в разливе гнева и огня порабощенных — в мерзость, в копоть гуртом гоня. Теперь ничто не под защитой, — но всё ли сгинет сообща, затем ли Крест падет подрытый и рухнет свастика, треща, затем, чтоб серп вознесся адский, Европа, над твоей главой — сей полумесяц азиатский там, над Москвой?.. 12 августа 1939 года. ЯН ЯКОБ СЛАУЭРХОФ (1898–1936) АКУРЕЙРИ[1] В Исландии, где меж скалами фьорда Стоит Акурейри, я вздремнул; Я слушал, как монотонно, гордо Звучит в пустоте водопадный гул. Приглядываясь к прибрежным каменьям, Кружится лысый орлан-разведчик, Лишь овцам и северным оленям Пастись привычно у здешних речек. Здесь низвергающаяся вода Выдалбливала гранит на дне. Я спал, но думал: кто знает, куда Корабль увозит меня во сне? Я спал, как спать вовек не смогу На койке своей, вдали от земли; Кто ведает — на каком берегу После крушенья меня спасли? Я видел во сне — зачем, почему? — Как между богами грянул Рагнарек, Падала глыба за глыбой в дыму, Будто за легким шариком шарик. Однако проснулся я, и снова Увидел поток, летящий с кручи, Луна средь неба, еще ночного, Скользила в зарю, как маяк плавучий. Птицы да скалы — всё неизменно, Радуга в падающей воде; Но поднялись травы мне по колено, И корабля не видать нигде. Предел и горестям, и заботам Находят люди в этом краю, Смыло ревущим водоворотом Тревогу бессмысленную мою. В Исландии, где водопад у фьорда И порт Акурейри, вздремнулось мне, Светлее и чище — знаю твердо — Стала душа моя в этом сне. КОНЕЦ
Без боли вспомнить не могу, Как погибал с тоски И знал, что к морю убегу Навстречу другу иль врагу: Так грезят моряки. Я ныне ото всех вдали, Вокруг — единый океан, Где ни Елена, ни Тристан Не породят фатаморган, И здесь я слышу зов земли… Здесь мысленно уйти могу, Давнишним грезам вопреки, Туда, где берегут пески Последний, узкий след доски На берегу. АЛБЕРТ ХЕЛМАН (1903–1996) ТОСКА ПО ДОМУ Уроженец Суринама в Нидерландах во время войны Как властно ты влечешь меня, земля родная… Я не могу прожить и дня, не вспоминая о том, как шелестит листва под солнцем — либо как беспредельна синева в Парамарибо… Там зной вскипает, вопреки тому, что рано… Там раскрывает лепестки цветок банана… Там в каждой жилке аромат и в каждой фибре… Там слышится напев цикад и песнь колибри… Там славят девушки рассвет среди росинок… Там женщины почтенных лет спешат на рынок. Там кашу нынче, как вчера, толкут старухи; Там коротают вечера на ветках духи… Куда же нынче завели меня невзгоды, зачем от родины вдали бреду сквозь годы? Здесь всё, чему душа дана, задушат вскоре, здесь только голод и война, здесь смерть и горе. Когда же завершит покой земную драму? В Голландии живу тоской по Суринаму. Как манит сердце журавля вернуться в сроки — влечет меня моя земля, мой дом далекий… ГДЕ? Все, что навек ушли во тьму, чей разум вечностью утишен, — когда, и где, и в чьем дому их тихий зов бывает слышен? Коль он предвестье, то к чему? Ведь, без сомнения, они живут в стране блаженной ныне, где весны длятся искони, где бледен берег звездной сини и где не наступают дни. Зачем так часто нам слышна их жалоба; зачем, как птица, меж гулких стен скользит она и так отчаянно стучится в стекло закрытого окна? О чьей твердят они беде, в разливе сумрака над садом забыв о скорби и суде? Они томятся где-то рядом и сетуют. Но где? Но где? вернуться Порт на севере Исландии, вблизи от водопада Годафосс. |
