Определенно, нет.

Погрузившись в джакузи с головой, Бьянка вынырнула между ног Александра. Сейчас она больше чем когда-либо напоминала грациозного и изящного морского котика – темная кожа блестела от воды, мокрые волосы прилипли к голове.

– Ты, моя дорогая, на редкость изобретательна, – с одобрением проговорил Александр, пытаясь отдышаться после почти марафонского по продолжительности сеанса подводного секса. Когда Бьянка была в настроении, она становилась поистине ненасытной, но и он ей ничуть не уступал, что делало их на редкость гармоничной парой.

– А то!.. – довольно фыркнула она, поглаживая его ляжки. – Я же обещала, что тебе понравится!

– Гроза кончилась, – заметил Александр. – Можно вернуться в спальню.

– Нет, сначала я хочу…

Ее прервал резкий звук пистолетного выстрела.

– Что такое? – встревожилась Бьянка, но Александр уже выскочил из джакузи и, бросившись к столу, пытался вызвать по внутренней связи Кирилла. Охранник не отвечал, потом откуда-то донеслись крики и еще один далекий выстрел.

На яхте происходило что-то неладное, и Александр, чьи инстинкты всегда работали быстро и безошибочно, метнулся к ночному столику, в ящике которого он хранил пистолет.

Но оружие исчезло, и Александр даже не стал его искать.

– Одевайся, – велел он Бьянке и сам потянулся к брошенной на кресле одежде. – Что-то случилось.

– Черт, да что же делать?!! – выругался Эдди Марч. Телефоны в его кабинете, в том числе и не зарегистрированные в справочниках, трезвонили не переставая, а он никак не мог связаться с яхтой, где находился сенатор. Не работала ни одна линия, причем в телефонной компании утверждали, что вышла из строя установка спутниковой связи на «Бьянке», и Эдди растерялся.

В офисе с раннего утра началось столпотворение. Журналисты собрались на улице перед входом, ожидая хоть чего-нибудь – хоть каких-то комментариев или новостей о сенаторе Паттерсоне. Скандал набирал обороты с каждой минутой.

Рэдикал бесследно исчезла – во всяком случае, найти ее Эдди не удавалось. Скорее всего, она поспешила покинуть город, прихватив с собой заработанные сребреники. Куда она могла направить свои стопы, Эдди не знал, а если говорить откровенно – не очень-то интересовался. Ему было наплевать, что еще выкинет Рэдикал, хотя он очень хорошо представлял себе заголовки, которые могли появиться уже в завтрашних выпусках таблоидов. «НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЯЯ ДОЧЬ ЗАМЕШАННОГО В СЕКСУАЛЬНОМ СКАНДАЛЕ СЕНАТОРА СКРЫЛАСЬ В НЕИЗВЕСТНОМ НАПРАВЛЕНИИ» или что-то в этом роде. Самому сенатору, впрочем, это вряд ли могло причинить какой-то дополнительный вред – он и так оказался в дерьме по самые уши.

Мартин Бирн ворвался в кабинет Эдди как одержимый и принялся орать, мол, он намерен подать на сенатора в суд за все, что он сделал, – в том числе за диффамацию.

– Но ведь это ваша дочь продала свою историю газетам, – возразил Эдди.

– Я докажу, что ее уговорила поступить так дочь того убожества, на которое ты работаешь. Эта… Радило… Радио… В общем, ты знаешь, о ком я говорю! Об этой дегенератке с зелеными волосами! – вопил Бирн.

Эдди только пожал плечами. Он не сочувствовал никому из тех, кого затрагивала эта история, и почти решил, что уволится, как только вернется Хэммонд. Как, скажите на милость, можно работать на человека, который настолько не уважает своих избирателей, не говоря уже о собственной жене? И не просто работать, а быть его ближайшим, доверенным помощником? Это казалось Эдди совершенно неправильным. Кроме того, сексуальные поползновения сенатора бросали тень и на помощника, и Эдди был намерен попросить расчет, пока Хэммонд Паттерсон не утянул на дно и его.

На самом деле Рэдикал никуда не уехала. Вместо этого она позвонила парню, с которым познакомилась и в которого влюбилась еще в Вайоминге, – до того как умерла ее мать и она отправилась на поиски родного отца. Парня звали Бифф, ему уже исполнилось семнадцать, и он был убежденным готом. Рэдикал отправила ему билет на автобус и зарегистрировала на его и свое имя номер в отеле неподалеку от Таймс-сквер [38], расплатившись и за то, и за другое деньгами из гонорара, полученного в редакции таблоида.

Впервые за много-много лет Рэдикал чувствовала себя почти счастливой.

Власть…

Она была самым сильным, самым мощным возбуждающим средством, и Хэммонд в очередной раз убедился в этом, когда любовался распростертым на кровати телом Рени. Девственницы ему давно не попадались, так как в последнее время девушки, похоже, спешили расстаться с этим дарованным им природой сокровищем как можно раньше. Это обстоятельство заставляло сенатора совершенно искренне негодовать по поводу распущенности современной молодежи. По-настоящему умная девушка, считал он, должна расставаться с девственностью не благодаря неуклюжим попыткам ровесника-подростка, а с помощью опытных, взрослых партнеров, которые знают, что делают.

Себя Хэммонд Паттерсон считал самым подходящим для этого дела человеком.

Почти по-волчьи оскалившись, он улегся на Рени сверху, прижимая к простыням трепещущее тело. Она все еще немного нервничала, но сенатор решил, что не будет больше ее успокаивать. Ее боязливость возбуждала его еще больше. Неопытная, юная девушка, покорная своему повелителю, готовому раздавить эту зрелую вишню – что может быть желаннее и соблазнительнее?

В эти мгновения Хэммонд ощущал себя чуть ли не властелином Вселенной. Когда-то он читал, что голливудский продюсеришка Джеймс Кэмерон, получая «Оскара» за свой «Титаник», назвал себя в ответной речи владыкой мира. Что-то подобное Хэммонд чувствовал сейчас, пока его окаменевший от долгого ожидания пенис погружался в лоно Рени, безжалостно взламывая барьер, отделявший эту нетронутую, спелую ягодку от обыкновенной шлюхи. На вырвавшийся у Рени крик сенатор никакого внимания не обратил, сосредоточившись на собственных ощущениях. «Вот оно, – думал он, – то самое, ради чего живет настоящий мужчина!» Перед ним лежала широкая дорога, ведущая к блаженству, и Хэммонд собирался пройти по ней до конца, даже если для этого придется затрахать девчонку до полусмерти. По крайней мере, потом ей будет о чем подумать, что вспомнить.

Ничто не могло остановить сенатора Хэммонда Паттерсона в его стремлении к наслаждению и власти.

Паника на борту «Бьянки» вспыхнула как лесной пожар. Никто ничего не понимал, никто не мог сообразить, в чем дело. Темнокожие люди в разноцветных лохмотьях и с оружием в руках врывались в каюты и с непонятными криками волочили пленников куда-то в трюм. План Круза полностью оправдывал себя: сонные, растерянные и напуганные матросы даже не пытались сопротивляться, и вскоре кают-компания наполнилась растерянными, недоумевающими заложниками. Только Ден попытался бороться, но получил рукояткой пистолета по голове. Удар рассек кожу, из раны закапала кровь; она залила лицо бармена, и это окончательно деморализовало остальных. Когда его волоком втащили в кают-компанию, две горничные-полячки громко закричали от ужаса, но пираты больше никого бить не стали – только приказали что-то на незнакомом языке. Впрочем, смысл приказа, подкрепленного угрожающими взмахами пистолетов и сверкающих мачете, был ясен и без перевода.

Кто-то протянул Дену посудное полотенце. Кое-как стерев с глаз кровь, бармен огляделся в поисках Рени и Мерседес, но не увидел ни ту, ни другую. Где же официантки?.. Он надеялся, что с ними ничего не случилось. Похоже, впрочем, худшее было еще впереди.

Тем временем один из пиратов втолкнул в кают-компанию Гая. Толчок был таким сильным, что австралиец не устоял на ногах и растянулся на полу рядом со своим земляком.

– Какого черта?! – воскликнул Гай. – Что тут происходит?!

– Кажется, у нас неприятности, дружище, – сообщил ему Ден. – Крупные неприятности.