– В каком таком положении? – не отступала Хван.

Флинну не хотелось рассказывать ей грустную историю своих отношений со Сьеррой, но он чувствовал, что должен что-то объяснить, чтобы избежать катастрофы. Ему теперь очень нужно, чтобы Хван продолжала жить с ним в каюте, словно они – настоящие любовники. Флинн боялся остаться без спутника – это было больше, чем он мог вынести. И единственный выход, который он мог найти сейчас, состоял в том, чтобы притвориться – в том числе и перед самим собой, – будто он здесь не один, а с кем-то.

Какого черта он не узнал у Александра, кто еще будет участвовать в этом круизе?

Почему он сделал этот неосторожный шаг, приведший его прямиком в ад?

Именно в ад, потому что видеть Сьерру с Хэммондом было невыносимо и мучительно.

Менять что-либо поздно. Яхта вышла в океан и была уже довольно далеко от берега.

Флинн очутился в ловушке, в которую сам себя загнал.

Сьерра оказалась не такой покладистой, как большинство девушек, с которыми Флинн встречался до нее. Раздобыв всеми правдами и неправдами ее номер телефона, он звонил несколько раз, но Сьерра отшила его в довольно резкой форме. В конце концов они снова встретились на студенческой вечеринке, но когда Флинн попытался поговорить с ней, Сьерра со смехом предложила познакомить его со своей подругой по комнате – отчаянной любительницей весело проводить время, которая, по ее словам, готова была сделать все, что он ни пожелает.

Но Флинн желал только Сьерру, и никого больше. Никаких сомнений он не испытывал. Она была не только умна, уравновешенна и мучительно красива; судя по всему, Сьерра придерживалась традиционных ценностей, и его репутация плейбоя и повесы пришлась ей не слишком по душе.

Флинн не собирался сдаваться. В конце концов они все же начали встречаться, однако он был не слишком удивлен, когда выяснилось, что о сексе не может быть и речи. «Я не проститутка, – сказала ему Сьерра, – и не собираюсь становиться ею сейчас».

Но отказ не стал для него сюрпризом – подобной реакции он и ожидал.

Может быть, она девственница?

Этого Флинн не знал, а спросить не осмеливался. Когда природа потребовала свое, он крепко подружился со своей правой рукой и довольно долгое время хранил ей верность. Никто, кроме Сьерры, был ему по-прежнему не нужен.

Сьерра Сноу. Для нее он был готов на все и не сомневался, что рано или поздно она ответит ему взаимностью.

Они были вместе уже полгода, прежде чем оказались в одной постели. Но это был не секс, точнее, не просто секс. Это было сумасшедшее, потрясающее и невероятное любовное переживание, подобного которому Флинн не испытывал никогда в жизни.

Вскоре Флинн понял, что ему больше не хочется после окончания университета объехать весь мир, о чем он всегда мечтал. Из всех владевших им желаний и страстей осталась только одна – страсть к Сьерре и желание быть с ней всегда, вечно. И она сказала, что чувствует то же самое.

В тот день, когда они признались друг другу в любви, оба поклялись, что отныне их не разлучат ни люди, ни обстоятельства и что после окончания университета они вместе отправятся странствовать по миру, деля на двоих радости, невзгоды и опасности.

А спустя всего пару недель Флинн получил телеграмму от своей британской бабушки, в которой она сообщала, что его дед попал в больницу, что положение очень серьезное и она просит внука срочно приехать.

Сьерра сама отвезла Флинна в аэропорт. На прощание она крепко обняла его и еще раз поклялась, что будет любить его всегда, что бы ни случилось.

А через десять дней он получил срочной почтой толстый заказной конверт. Имя и лос-анджелесский адрес отправителя были ему незнакомы. Внутри лежал с десяток фотографий, на которых Сьерра была запечатлена в полуодетом или, точнее, в полураздетом виде, и каждый раз – с новым мужчиной. В одном из них Флинн без труда узнал Поросенка-Паттерсона. На снимках выражение лица Сьерры было довольным, почти счастливым, а на губах блуждала легкая улыбка, которую Флинн знал слишком хорошо.

Его любимая явно получала удовольствие.

В конверте обнаружилась и отпечатанная на принтере записка.

«Все еще думаешь, что твоя подружка тебе верна? Открой глаза, приятель!»

От всего увиденного Флинн испытал одновременно и слабость, и небывалую злость. Его предали, и в сердце не осталось ничего, кроме горечи и пустоты.

Как она могла?!

Зачем клялась ему в вечной любви?

Какая прихоть заставила ее в течение нескольких месяцев изображать чувства, которых она не испытывала?

И наконец, что она делает вместе с этим ублюдком Паттерсоном?

Его ярость и разочарование не имели границ. Первым желанием было немедленно лететь в Лос-Анджелес и высказать Сьерре в лицо все, что он о ней думал.

Увы, поступить так он не мог. Его дед умирал – ему оставалось жить всего несколько дней, – и Флинн знал, что должен поддержать бабушку, которая тоже была очень больна.

Значит, ему придется остаться в Британии еще на некоторое время. Это было совершенно ясно, и Флинн не мог ничего с этим поделать.

Когда Круз Мендоса не бороздил со своей шайкой тропические моря в поисках добычи, он был не прочь побездельничать. Его излюбленным занятием стало валяться в мужских стрингах, едва вмещавших внушительное «хозяйство», у бассейна на вилле Жукова в Акапулько, сосать пиво и развлекаться с проститутками, которых он снимал в городе в самых сомнительных ночных клубах. Для него это было настоящее блаженство – особенно по сравнению с жизнью в укрепленном лагере в Сомали, где Крузу постоянно приходилось держаться настороже, опасаясь происков врагов и конкурентов, всегда готовых перехватить столь прибыльный бизнес.

Несмотря на то что ему было лишь немного за сорок, выглядел Круз намного старше. Коренастый, начинающий лысеть, с обветренной, дочерна загорелой кожей, он к тому же чуть заметно прихрамывал. Хромота была следствием удара ножом в бедро, полученного им, когда один неуравновешенный супруг застал Круза со своей женой – шестнадцатилетней «мисс какой-то там город», которой он ужасно гордился. (В отместку Круз сначала уговорил красавицу уйти к нему, а когда она ему надоела – без сожаления бросил.) Кроме того, когда он говорил или смеялся, у него во рту ярко блестели два золотых зуба. Заменить их коронками нормального цвета Круз ни за что не соглашался, полагая, что это «украшение» придает ему дополнительный авторитет среди полунищего сомалийского населения.

Грубые забавы подручного изрядно раздражали Сергея Жукова. Круз, правда, утверждал, что и он, и его люди готовы выступить в любой момент, однако сам вид праздно вытянувшегося в шезлонге пирата действовал Сергею на нервы.

– Не переживай, – говорил ему брат Инны. – Мы ударим, когда будет нужно, – не позже, но и не раньше. Мои люди в городе готовы собраться по первому сигналу. Мой информатор на яхте держит меня в курсе событий. Когда богатенькие гринго как следует расслабятся, тогда мы возьмем их тепленькими. Я делал это уже тысячу раз, и поверь: главное, застать их врасплох. Это всегда срабатывает.

– Смотри не облажайся, – проворчал Сергей.

– Это невозможно, друг Серхио, – отозвался Круз с легкой насмешкой, которая очень не понравилась Жукову. «Тоже мне, нашел друга!..» – зло подумал он.

– Можешь на меня положиться, – добавил пират, но Сергей только покачал головой. Брат Инны был на редкость скользким типом, способным на любую авантюру. Пожалуй, только на предательство он бы не пошел – при всех своих недостатках Круз был неглуп и отлично знал, что связываться с Сергеем Жуковым слишком опасно.

И тем не менее Сергей продолжал волноваться. Круз же, напротив, держался спокойно: он не сомневался, что все пройдет, как запланировано.

Только время могло показать, кто из них прав.

Александр в задумчивости сидел на открытой террасе хозяйской каюты и курил сигару. Он был очень доволен тем, что давно запланированное путешествие наконец-то началось. А ведь еще несколько часов назад, когда они с Бьянкой поссорились, все висело буквально на волоске и он всерьез опасался, что поездку придется отменять, да еще извиняться перед гостями. Бьянка умела быть упрямой и непредсказуемой, и он понятия не имел, что она выкинет в следующий момент. К счастью, стоило ей увидеть свое имя на борту красавицы яхты, и она сразу оттаяла (как Александр и надеялся), и теперь все – тьфу-тьфу-тьфу! – снова шло как задумано.