Когда негров в Америке или в Вест-Индии безжалостно секут плетьми, они утешают себя тем, что раны станут белыми… О той легкости, с какой лжецы верят в собственную ложь. Пояснить это на примере французов, сицилийцев, вообще католиков… Битва книг {347} . Точно так же и битва чудес — католических, мусульманских, языческих. <… > Современная поэзия — стремление поэтов непременно произвести впечатление. <…> Развалины Европы подобны треснувшему зеркалу, которое воспроизводит ее собственный лик, многократно его преумножая, и в котором отражаются стыд и отчаяние. В самом деле, в любом зле можно разглядеть добро; так, пламя, которым объят загоревшийся дом, осветит его хозяину путь к бегству. Тот опыт, что подобен молнии, от удара которой глаза спящего раскрываются, чтобы никогда больше не закрыться, а глаза бодрствующего закрываются, чтобы никогда больше не открыться. Тот, кто защищен успехом своих преступлений, полагает, что делает доброе дело. Нет большего преступления против высокой морали и благородного душевного склада, чем вообразить, будто добро и закон, с одной стороны, и человеческая жизнь, с другой, — вещи несовместные! Это все равно, как если бы человек вслед за медведями, тиграми, волками и прочими дикими зверями притворился овцой! (Отличная речь для негодяя вроде Бонапарте.) Стоит человека возненавидеть, как его добрые дела начинают вредить ему больше, чем дурные; за добрыми делами будут усматривать дурные намерения — порок же под маской добродетели вызывает куда большее отвращение, чем порок в собственном обличье. Многие партийные деятели рассуждают так, будто ненавидят свою страну, не радуются ее успехам и торжествуют, когда она терпит неудачу. На самом же деле они всего лишь ненавидят соперничающую партию, и, окажись они за границей, они выступили бы как истинные патриоты. Настоящее же чудовище тот (а это, увы, в наши чудовищные дни vollendeter Sündhäftigkeit [159] ), кто порочит свою страну, находясь за ее пределами. Мой путь с каждым днем становится все более тернист, облако застит глаза, сердце ноет и надежда мертва. Не умирает лишь глубокая тоска, она живет и полнится, точно в склепе, и все существо мое отравлено ядом, от коего нет противоядия. Часами лежать в вялой, но отупляющей, бездумной тревоге, боясь, как бы нежданная горькая мысль острой болью не пронзила все тело. <…> Желание и стремление добиться того, чтобы другой жил не хуже тебя, есть дружба. Чтобы другой — в случае если возникнет проблема выбора — жил лучше тебя, есть высшая дружба. Добиться этого и вдобавок ощутить себя совершенно счастливым, есть любовь! Когда же мы обретаем, давая, и даем счастье, обретая его, то это — взаимная любовь, высшая радость и милость небес. <…> Легковерная безучастность и легковерная злоба лживы одинаково; они стоят друг друга. Школьникам, ожидающим, когда их вызовут к доске, внушается вялость и промедление… Эссе: «Влияние имущества на семейные чувства». Рецепт проповеди: «Нарежьте на мелкие кусочки размером с рубленую телятину любые шесть страниц из Посланий Святого Павла, добавьте несколько отрывков, взятых наугад из любой хорошей книжки, размешайте все это в жидкой овсянке, затем проглотите восемь зерен ипекакуаны — и смело поднимайтесь на кафедру…» …спокойное, сытое ощущение здоровья и удачи — внутри же тоска и усталость от жизни. Подобному реформатору я готов довериться не более, чем мартышке в посудной лавке. Поэзия — это просто, чувственно, страстно… Он был так горячо любим, что многие стали притворяться его злейшими врагами. Сцена из комедии. Дворянин берет в долг тысячу фунтов у врача-шарлатана на том условии, что тот сможет на него ссылаться. Религия. Этот утешитель и ангел-хранитель всех обездоленных сам теперь ищет от них защиты. <…> Ныне рецензенты неотличимы от английских присяжных и итальянского конклава: у них отсутствует аппетит до тех пор, пока они не вынесли приговор или не увенчали славой… Задавить природное чутье книгами. Сохрани меня Господь от современной эпидемии напыщенного невежества! Скряга и мот. Один продает небеса, чтобы купить землю; другой продает землю, чтобы купить преисподнюю. Самая отвратительная форма самомнения — бездушная, когда самомнение кичится собственным невежеством, словно невежество — это свобода от заблуждений: «Мы открыто заявляем, что не понимаем…», «Мы счастливы, что совершенно не отдаем себе отчет, чем примечателен этот автор». О Боже, неужто Хьюм был прав, говоря, что в основе нашей любви и ненависти, уважения или осуждения лежат единственно приемлемость-неприемлемость?! |
