Если бы знания дождем падали с неба, я бы, пожалуй, подставил руку; но охотиться за ними — нет, увольте.

Я не раз со всей искренностью говорил молодым людям: если хотите чего-то добиться в жизни, вставайте пораньше — сам же ни разу в жизни не подымался с постели раньше полудня.

Праздной жизнью я живу не столько потому, что люблю общество, сколько потому, что избегаю себя самого.

Я считаю день потерянным, если не завел нового знакомства. Я готов любить всех людей на земле, кроме американцев.

Я буду стремиться увидеть страдания мира, ибо зрелище это совершенно необходимо для счастья.

Истинное удовлетворение похвала доставляет нам лишь в том случае, если в ней во всеуслышание повторяется то, что шепчет на ухо гордыня…

Мы хотим, чтобы нас любили, но восхищаться другими не расположены; мы водим дружбу с теми, кто, если верить их громким похвалам, всецело разделяет наши взгляды, однако сторонимся тех, кому этим взглядам обязаны.

Можете мне поверить: по-настоящему навредить себе способны только мы сами.

Все мы испытываем тайное желание ходить по городу, откуда мы родом, с важным видом.

Есть люди, с которыми мы хотим порвать, но не хотели бы, чтобы они порывали с нами.

Становясь зверем, мы избавляемся от боли, которой сопровождается человеческое существование.

Мы любим обозревать те границы, которые не хотим преступать.

Коль скоро мы ощущаем превосходство советчика над собой, совет, даже самый дельный, редко вызывает у нас чувство благодарности… Мы с большей охотой перенесем последствия собственной неосмотрительности, чем высокомерие советчика, возомнившего себя нашим добрым гением.

Для богатых и сильных жизнь — это нескончаемый маскарад: все люди, их окружающие, носят маски; поэтому понять, что о нас думают другие, мы можем лишь перестав подавать надежды и внушать страх.

Надеяться — огромное счастье; быть может даже, самое большое счастье на свете; но за надежду, как и за всякое удовольствие, приходится платить: чем большие надежды мы возлагаем, тем большее разочарование испытываем…

Стоит нам получить все необходимое, как у нас, помимо нашего желания, разыгрывается аппетит.

Наши вкусы сильно разнятся. Юноше безразличен лепет ребенка; старику — заигрыванья шлюхи.

Уважения мы оказываем ровно столько, сколько его требуют.

Если бы в эту комнату ворвался сумасшедший с палкой, мы бы с вами, разумеется, пожалели его, однако первым нашим побуждением было бы позаботиться не о нем, а о себе; сначала мы бы повалили его на пол, а уж потом пожалели.

В наших школах трудно научиться чему-то путному, ведь то, что вбивается ученику с одного конца, выбивается с другого.

Самолюбие скорее заносчиво, чем слепо; оно не скрывает от нас наши просчеты, однако убеждает нас в том, что просчеты эти со стороны незаметны.

Гордость от сознания того, что нам доверяют тайну, — основной повод для ее разглашения.

Оттого-то мы и зовемся думающими существами, что часто пренебрегаем здравым смыслом и, позабыв о сегодняшнем дне, переносимся мыслями в будущее или далекое прошлое.

Мы склонны верить тем, кого мы не знаем, ведь они нас ни разу не обманули.

Все мы живем в надежде кому-нибудь угодить.

Совет оскорбителен… ибо это свидетельство того, что другие знают нас не хуже, чем мы сами.

Разумеется, наша жизнь скучна — в противном случае нам не приходилось бы постоянно прибегать к помощи огромного числа мелочей, чтобы хоть как-то убить время.

Наше воображение переносится не от удовольствия к удовольствию, а от надежды к надежде.

Причина наших несчастий — не в сокрушительном ударе судьбы, а в мелких, каждодневных неурядицах.

Истинная цена помощи всегда находится в прямой зависимости от того, каким образом мы ее оказываем.

Независимо от того, по какой причине нас оскорбили, лучше всего не обращать на оскорбление внимания — ведь глупость редко бывает достойна возмущения, а злобу лучше всего наказывать пренебрежением.

Всякая самокритика — это скрытая похвала. Мы ругаем себя для того только, чтобы продемонстрировать свою непредвзятость.

Все наши жалобы на несправедливость мира лишены оснований: я ни разу не встречал одаренного человека, который был бы обделен судьбой. В наших неудачах виноваты, как правило, только мы сами.

Прежде чем посетовать на то, что другие относятся к нам безо всякого интереса, давайте задумаемся, часто ли мы сами способствуем счастью других? Принимаем ли близко к сердцу чужие невзгоды?

Все мы любим порассуждать на тему, которая нас нисколько не занимает.

Доказательство подсказывает нам, на чем следует сосредоточить наши сомнения.

Пока я писал свои книги, большинство из тех, кому они предназначались, отправились на тот свет — успех же, равно как и неудача, — пустой звук.

Перечитайте ваши собственные сочинения, и если вам встретятся превосходно написанные строки, безжалостно их вычеркивайте.

Искусство афоризма заключается не столько в выражении оригинальной или глубокой идеи, сколько в умении всего в нескольких словах высказать доступную и полезную мысль.

Мильтон был гением, который умел высечь колосса из гранитной скалы, но был не в состоянии вырезать женскую головку из вишневой косточки.

Главное было придумать великанов и лилипутов — все остальное не составляло труда.

То, что пишется без напряжения, и читается без удовольствия.

Существует три разновидности критиков; первые не признают никаких литературных законов и о книгах и их авторах судят, руководствуясь лишь собственным вкусом и чувствами. Вторые, напротив, выносят суждения только в соответствии с литературными законами; третьи же знают законы, но ставят себя выше них — этим последним начинающий литератор и должен стараться угодить в первую очередь.

Они /«Письма сыну» лорда Честерфилда — А. Л./учат морали шлюхи и манерам учителя танцев.

Писать следует начинать как можно раньше, ибо, если ждать, когда ваши суждения станут зрелыми, вызванная отсутствием практики неспособность выразить взгляды на бумаге приведет к такому несоответствию между тем, что вы видите, и тем, что сочиняете, что очень может статься, вы навсегда отложите перо.

Литератор сам по себе скучен; коммерсант себялюбив; если же хочешь заставить себя уважать, следует совмещать литературу с коммерцией.

Если во второй раз пишешь на ту же самую тему, то поневоле противоречишь сам себе.

Самыми нужными книгами оказываются те, которые мы готовы были бросить в огонь.

Дилемма критика: либо обидеть автора, сказав ему правду, либо, солгав, унизить себя самого.

Создается впечатление, что все, сделанное умело, далось легко — не потому ли набивший руку художник отступает в тень?

Надо быть круглым идиотом, чтобы писать не ради денег.

Пора признать, что не только мы обязаны Шекспиру, но и он нам, ведь нередко мы хвалим его из уважения, по привычке; мы во все глаза разглядываем его достоинства и отводим взгляд от его недостатков. Ему мы прощаем то, за что другой подвергся бы жесточайшим нападкам.

Пока автор жив, мы оцениваем его способности по худшим книгам; и только когда он умер — по лучшим.

Писатель талантлив, если он умеет представить новое привычным, а привычное — новым.

Когда он/Оливер Голдсмит. — А.Л./не пишет, нет его глупее; когда же берется за перо — это самый умный человек на свете.

Чем больше книгу читают сегодня, тем больше ее будут критиковать завтра.

Посулы авторов — то же, что обеты влюбленных.

Все необычное быстро приедается. «Тристрама Шенди» читали недолго.

От тлетворного дыхания критиков не задохнулся еще ни один гений.

Автору выгодно, чтобы его книгу не только хвалили, но и ругали, — ведь слава подобна мячу, перебрасываемому через сетку; чтобы мяч не упал на землю, необходимо бить по нему с обеих сторон.

Этот человек сел писать книгу, дабы рассказать миру то, что мир уже много лет рассказывал ему.

Гений чаще всего губит себя сам.

Что такое история человечества, как не предлинное повествование о невоплотившихся замыслах и несбывшихся надеждах?