Старец, видя меня в таком положении, говорил: "Чадо доброе! Очисти свое сердце, смири свои помышления, возлюби смирение Христово, гнушайся гордости и внимай себе." Когда он говорил это, я гневался, огорчался и смущался. Слова его казались мне разожженными стрелами, снедающим меня смрадом. Помысл внутренно не переставал смущать меня, говоря: "Уйди из келии старца, а если можно и из скита. Смотря на этого старца, не сможешь спастись." Я говорил сам себе: "За что терплю такие страдания? В мире я не впал ни в блуд, ни в прелюбодеяние, ни в воровство, ни в убийство." Помысл, или, правильнее, бес, говорил мне: "Ты страдаешь по справедливости: ты оскорбил отца, мать, сродников и друзей, оставил святых отцов, пришел иночествовать к этому обманщику, порочной нравственности, немилосердному и дерзкому." Бес внушал мне это и находил меня готовым к принятию скверных и злых помыслов. Будучи погребен во тьме, я думал, что хожу в свете, будучи сатаной, почитал себя монахом и, вместо того чтобы осуждать и хулить себя, осуждал раба Божия. Когда я находился в такой буре от смущения помыслов, отец мой известил меня письмом, что мать моя умирает. Приди, писал он, повидаться с ней, прежде чем она умрет. Прочитав письмо, я сказал отцу Петру: "Я ухожу, мне необходимо повидаться с матерью." Брат пошел и сказал об этом старцу. Старец, придя ко мне, начал говорить: "Чадо доброе! Пребывай здесь с терпением, ради Бога, оставя пристрастие к отцу и матери: мы имеем в Боге Отца и Мать, Промысл Его устроит и нам, и родителям твоим полезное. Если же ты не послушаешь меня и пойдешь, то родителям не принесешь никакой пользы, а себе повредишь. Впоследствии будешь раскаиваться в своем поступке, но будет поздно. Впрочем, отступление твое накажет тебя."

Услышав это от старца и по бесовскому действию воспламенившись гневом, я отвечал ему: "Обманщик, идолослужитель, блудник и прелюбодей! Хочешь сделать меня подобным себе идолослужителем и блудником!" Старец отвечал на это: "Благодать Божия в устах твоих, чадо!" Я продолжал кричать: "Обманщик! Идолослужитель!" Так что многие из отцов стеклись на мой голос, и все старцы меня укоряли и проклинали. Я, наущаемый бесом, схватил свою одежду, разодрал ее во гневе сверху донизу и, бросив в лицо старцу, вышел нагим из келии. У одного из старцев украл праздничную одежду и отправился в Александрию. Я нашел мать свою уже умершей, а отца больным. По истечении трех дней скончался и отец. В то время как я заботился об оставшемся богатом наследстве и раскаивался в том, что принял монашество. Настал вечер. Я лег в постель и, помышляя о ските и отце Исайи, со стенанием говорил: "Слава Тебе, Христе Боже мой! Ты избавил меня от обманщика, лживого старца." Едва я произнес эти слова, как услышал голос, подобный грому. Голос проговорил: "Пагуба и всегубительство дому Прокопиеву!" Тотчас поднялся ветер и дом загорелся с четырех углов. Я вскочил в смущении и едва успел со всеми, кто был в доме, выбежать из него: огонь со всех сторон охватил его. Сбежались жители Александрии, но не могли оказать никакой помощи: пламя пожрало и сами камни. Я стоял посрамленный и стыдился, помышляя о случившемся. От великой печали и уныния пошел в церковь святого Мины и повергся на церковный помост. Опять бес, приняв подобие мученика, сказал мне: "Знай, что виной всего случившегося с тобой — отец Исайя." Придя в себя, я сказал: "Точно! Этот обманщик — чародей, он послал бесов попалить мой дом." Утром, встав, пошел я к Патриарху и сказал: "Владыко! Отомсти за меня идолослужителю, отцу Исайи. Он своим волхованием сжег мой дом и все, что было в нем." Патриарх сказал мне: "Да онемеют уста лживые, которые против праведника говорят злое" (Пс. 30:19). Когда Патриарх произнес эти слова, я увидел мурина, который стал бить меня огненным жезлом и облек меня в железную броню. Я упал к ногам Патриарха, неистовясь. Тогда Патриарх простер ко мне руку и узы языка моего разрешились. Но семь месяцев провел я, мучимый лютым велиаром и представляя собой для всех зрелище, достойное сожаления. Нужно было связывать меня железными цепями: я бил себя и всех окружающих, ел человеческие извержения. Христолюбивые люди, сожалея обо мне, одевали меня, потому что я скитался нагой, раздирал свою плоть и одежду, муча себя и толкая встречающихся. От недостатка в пище, от грязи и нечистоты, в которых я валялся, тело мое покрылось струпьями, подобно чешуе. Христолюбцы города Александрии, встретив некоторых скитских отцов, привели их ко мне. Но отцы не узнавали меня. Тогда христолюбцы сказали: "Это Прокопиев сын, принявший монашество у аввы Исайи." Отцы сказали: "Окажите любовь, доставьте его в скит." Христолюбцы приискали проводника с верблюдом, дали ему золотую монету и, связав мне руки и ноги, отправили в скит. Скитские отцы собрались в Великую церковь, совершили всенощное бдение, молились обо мне и, помазав все тело мое елеем, отогнали от меня беса. Однако раны и струпья продолжали мучить меня. Тогда я, недостойный и грешный, рассказал им подробно обо всем случившемся со мной, поведал о моем бедствии и умолял, чтоб явили мне милость, умолили старца принять меня на покаяние и не допустить ко мне нового искушения от беса. Старцы пошли и привели отца Петра, ученика аввы Исайи, жившего со мной. Он, увидев меня лежащим и тело мое, сгнившее от ран и струпьев (отцы, желая преклонить старца к милости и сожалению, сняли с меня одежду, в которой я был, и нагого положили на рогоже), повергся на меня, и не было конца его слезам. Я лежал в трепете, не смея и взглянуть на него. Затем отец Петр вместе с другими отцами привел отца Исайю. Когда я увидел старца, идущего ко мне, то воззвал: "Раб Божий, помилуй меня, прельщенного бесом! Не оставь меня в совершенную радость и веселие душегубительному врагу! Довольно я наказан, мучен был по справедливости!" Старец, проплакав довольно долго, сказал мне: "Чадо! Познал ли, что падение бывает наказанием для гордых?" Я сказал: "Познал, отец мой! Познал из того, что случилось со мной, и научился из того, чему подвергся! Я уверовал, что Господь правосудно воздает каждому по его делам." Старец, знаменовав меня крестным знамением, сказал: "Бог, содетель всякой твари, да простит мимошедшее и да исправит будущее." Положили меня на одр и отнесли в келию. Через несколько дней я исцелился благодатью Христовой и молитвами старца. Исполнились на мне слова пророка: челюсти нужно обуздывать уздою и удилами, чтобы они покорялись тебе (Пс. 31, 9); и еще: много скорбей нечестивому (Пс. 31:10. Еп. Игнатий. Отечник. С. 154. № 100).

См. также: Помыслы хульные № 828.

1100. Блудная брань от юного монаха перешла на неискусного старца для его вразумления

См. также: Блудная брань

К некоему старцу обратился юный инок, очень ревностный по жительству, с целью своего преуспеяния и исцеления. С простотой исповедал он старцу, что его беспокоит плотское вожделение и дух любодеяния: он надеялся найти в молитвах старца утверждение своему подвигу и врачевание от полученных язв. Старец начал упрекать его самыми жестокими словами, говоря, что он, допустив порочные вожделения, сделался недостойным имени монаха, а достойным всякого презрения. Вместо утешения он нанес ему столь тяжкую язву упреками, что монах вышел из келии старца в величайшем унынии, в смертельной печали, в отчаянии. Он ушел, угнетенный тоской, углубленный в помышления уже не об уврачевании страсти, но об удовлетворении ее. Внезапно встречает его авва Аполлос, опытнейший между старцами. По выражению лица и отчаянному виду юноши угадав о внутреннем смущении и тяжком унынии, которыми втайне волновалось его сердце, авва Аполлос спросил о причине такого состояния. Вынужденный убеждениями аввы монах исповедал, что идет в мирские селения, как неспособный, по определению такого-то старца, к монашеской жизни. Не имея возможности обуздать похотений плоти подвигом и не находя врачеваний против ее действий, он решился, оставя монастырь, возвратиться в мир и жениться. Святой Аполлос постарался смягчить его самым милостивым словом, уверяя, что и его самого ежедневно беспокоят нечистые помышления и ощущения, тем естественнее подвергаться им человеку юному. По этой причине не должно предаваться отчаянию, не должно удивляться как чему-то необычайному усиленному действию брани, в которой победа одерживается не столько подвигом, сколько милостью и благодатью Господа. Старец упросил молодого монаха, чтоб он возвратился в келию и потерпел хотя бы один день, а сам поспешно пошел в обитель упомянутого старца. Когда он приблизился к этой обители, то, воздев руки горе, произнес следующую молитву, сопровождая ее слезами: "Господи! Обрати брань этого юноши на этого старца, чтоб он научился, хотя бы в старости, снисходить к немощи подвизающихся и соболезновать удобопреклонности юных к страстям." Когда он, воздыхая, окончил молитву, то увидел мрачного эфиопа, стоящего против келии старца и направляющего против него огненные стрелы. Уязвленный ими, старец выскочил из келии, начал бегать туда и сюда, как бы сумасшедший или пьяный, то входил в келию, то выходил, уже не мог оставаться в ней спокойно и, наконец, возмущенный, пошел тем же путем, на который направил молодого монаха.