Берк тяжело вздохнул, догадавшись, куда клонит Сейма. Воспоминание об утреннем поведении Фарион наполнило сердце смутной тревогой. Что-то терзало восприятие, дразня и оставаясь за пределами сознательного. И чем дольше Моран думал об этом, тем сильнее нарастала боль в грудной клетке.

— Перестань подстилать соломку, говори прямо.

Оборотень откинула волосы, дав себе время морально подготовиться к сложному разговору.

— Джули — не машина и не монстр, она — человек. И вносит приличную долю личного в отношения на работе. И нам это нужно, чтобы добраться до убийцы — обычного человека, способного вырубить нас силой мысли, — закончив, Сейма фыркнула от пафосного завершения фразы.

— Угу, — многозначительно протянул Берк.

— Перестань. Ивану ты дал выбор, ей — нет. Пора рассказать правду о нас и о нашей работе.

— Не сейчас, — отрезал Моран.

Сейма начала злиться.

— Не сейчас. А когда? У неё странная связь с убийцей и кароном, достаточно вспомнить произошедшее в туннеле. Она поражает восприятием реальности и своим даром. Пусть мы не до конца поняли его, но он есть, и это глупо отрицать. Джули поможет нам, и Ричард верил в это, только с ней нужно работать, а не швырять, как бездомного котёнка, ведь котёнок станет кошкой и начнёт защищаться, а то и нападать.

Берк усмехнулся, ещё больше разозлив Сейму.

— Что тут смешного?

— Ты до сих пор не можешь простить мне ночи Фарион наедине с собой любимой после созерцания разделанного трупа у водоёма, — между строк читалось пренебрежение.

И Сейма решила идти напролом:

— Да, не могу. Мы чуть не погибли, и я в очередной раз посмотрела на окружающий мир иначе. И каждый раз буду смотреть иначе, а не превращать смерть в привычку.

Моран молчал. Машина свернула на гравийную дорогу, шорох шин действовал успокаивающе, но дельфин не унималась:

— Почему ты так относишься к Джули? Что она тебе сделала? Иногда я думаю, что ты ненавидишь, но, видя тебя рядом с ней, понимаю, что ошибаюсь. Берк, что между вами происходит?

И вновь чужой, холодный голос выдал ответ:

— Ничего. С ней всё сложно, и это тяготит.

— Так сделай проще!

— Как? — вопрос оглушил, поражая прямотой. — Подскажи, как это сделать?

Сейма попыталась ответить, но не успела, Моран ответил за неё:

— Рассказать ей всё? По-твоему, она останется, узнав, что мы — убийцы, контролирующие смертность на Земле? Она останется, узнав, сколько смертей на совести Марьи и Ивана? Останется, узнав, как используя нити судьбы, я планирую катастрофы, вычисляя равновесие аур? Сейма, я — ликвидатор, и в этом слове скрыт главный смысл нашего существования на этой планете. Я решаю, кому жить и кому умереть, и в стремлении уничтожить человека с тёмной аурой, я жертвую светлыми. Она останется, узнав это?

Берк грустно улыбнулся.

— Знаешь, только у тебя есть шанс быть понятой. Ты спасаешь.

Женщина откинулась на спинку сидения и закрыла глаза, стараясь сдержать слёзы. И почему её часто заносило в одну сторону в глупой попытке забыть о существовании другой.

Подъезжая к особняку, Моран сурово произнёс:

— А если она узнает о истинном положении с каронами и беспределе, допущенном нами на Земле, о Коалиции и переделе власти… Сейма, она не захочет иметь с нами ничего общего. В этом вся Фарион.

Оборотень открыла глаза, посмотрев на пасмурное небо за стеклом.

— Но Джули нужна нам, — мольбу в голосе скрыть не удалось, да дельфин и не старалась. Она понимала правоту ликвидатора, но интуиция упрямо твердила о ценности хрупкой человеческой женщины.

— Я попробую, обещаю, — устало произнёс Моран, останавливая машину у ворот загородного дома.

— Берк?

— Да.

— Я вдруг подумала, что Джули может стать опасной, если мы просто бросим её.

Мужчина взял руку Сеймы в свою, успокоив обещанием:

— Мы не допустим этого.

Хотя вслух хотелось сказать: «Она может стать опасной и без этого, Сейма. Или уже стала. Вот только что заставляет так думать — не могу понять… пока что не могу».

— Я не перестаю гадать, зачем ты привёз меня сюда? — произнесла Сейма, выходя из машины. — О, а что здесь делает авто Леонида?

— Сейчас всё узнаешь, — ответил Берк, пропуская девушку в дом.

Оборотню всегда нравился загородный особняк семьи Моран. В нём не было помпезного величия и напускной роскоши. Просторный и уютный — так Сейма характеризовала дом, в котором сотрудники иногда собирались вечерами по приглашению Ричарда и Адель.

В сердце что-то кольнуло. Наверное, прошлое, давящее на жалость в поисках крохотной щели, чтобы пролезть внутрь изломанной сущности и начать разрушать её. Дельфин тряхнула головой, отгоняя непрошенные ощущения. Прошлое должно оставаться прошлым — Сейма очень хорошо усвоила этот урок после смерти Игоря Конева. И в каких бы мрачных красках не рисовалось будущее, нужно смотреть вперёд, а не искать утешения в статичных картинках, которые никогда не вернуться.

Берк задержался во дворе, оборотень прошла в просторную гостиную. Комната изменилась… После разрыва с Адель Ричард забросил особняк, спустя несколько лет сын привёл его в порядок. Идеальная чистота, слишком идеальная, чтобы быть уютной. Мебель, гармонирующая со светло-серыми обоями, большие окна в пол, на стенах картины. Сейма узнала только одну — «Девятый вал» И.К. Айвазовского. Полотно казалось единственным источником энергии в холодной, равнодушной обстановке. Скрытое безумие стихии и надежда. В памяти всплыла тёплая комната со смеющимися лицами. И пусть они были монстрами, но здесь, в этой самой гостиной Ричард и Адель помогали оставаться собой после всех смертей, что несло в этот мир подразделение ликвидатора.

— Пойдём, — хриплый голос Берка отвлёк Сейму от воспоминаний, и это было к лучшему.

Мужчина и женщина спустились по винтовой лестнице, прошли через несколько комнат. Девушка попутно отметила, что Моран навёл порядок и здесь, при этом создав такую же холодную обстановку, как и наверху. Оборотень задумалась, что это — отражение реальности или эффект, скрывающий душу дома от посторонних глаз?

Остановившись перед стеной, Сейма вопросительно посмотрела на Берка. Улыбнувшись, мужчина коснулся ничем не примечательной части поверхности, и панель поползла в сторону, постепенно открыв картину, от которой у оборотня перехватило дыхание, а в глазах заблестели слёзы.